Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть третья - А. Куприн
Персонализация не сводится к простым упражнениям в корпоративном консалтинге, она требует таких супернорм и технологий — материальных, социальных и абстрактных — которых пока, возможно, совсем не существует. Для того, чтобы корпорации превратились в партнерства, необходимо, чтобы цепочки создания продуктов превратились в сети. Например, у сборщика должна быть возможность выбирать, где покупать комплектующие — внутри корпорации или за ее пределами, в этом случае конкуренция проникает внутрь производства и повышает его эффективность. В свою очередь, для такой гибкости нужна стандартизация. Чтобы комплектующие можно было покупать за пределами корпорации, технологии должны быть избавлены от корпоративных особенностей. Необходимы единый стандарт технологий и банк передовых технологий, которые были бы результатом взаимодействия посессоров, научно-исследовательских центров и государственных органов. Потребуются мотивация, знания и навыки, налоговые и другие правовые режимы, которые пока только начинают складываться, существуют только в зачаточной форме.
Как сложный процесс, персонализация начинается со своего рода учений, в ходе которых проводится учет средств производства и обязательств между работниками, отрабатываются варианты взаимодействия супра- и инфраструктуры. На этом этапе расчеты как между посессорами, так и между посессорами и владельцем инфраструктуры, могут производиться на уровне, так сказать, игрушечных сумм, но не в виде игрушечных денег. Хотя игрушечные деньги тоже применяются. Примером является система Personal Will, принятая в японской корпорации Disco с 2011 года, при которой сотрудники платят за использование ресурсов компании (например, переговорных комнат и т. д.) и получают оплату в «виллах». Эта система управленческого учета направлена на повышение самостоятельности работников при принятии решений, в том числе при планировании рабочего дня, и применение рыночного подхода внутри корпорации. Однако и в этом случае «виллы» в конечном счете переводятся в валюту, имеющую широкое хождение.
Персонализация не «растворяет» корпорации окончательно, но она оттесняет их на периферию, в узкие экономические ниши, и тем меняет всю организацию производства. Корпорации, которые делят риски посредством выпуска акций и выплаты дивидендов, превращаются в товарищества, которые делят риски посредством персонализации средств производства и выплаты предпринимательских доходов. Отношения старших и младших партнеров приходят на смену отношениям опытных и молодых менеджеров и рабочих. Тем самым персонализация обращает вспять тот процесс, который привел к образованию и укрупнению корпораций, возвращает некогда утраченный дух свободы и предпринимательства:
«… Капиталистический процесс отодвигает на задний план все те институты, в особенности институт частной собственности и институт свободного контракта, которые выражали потребности и методы истинно “частной” экономической деятельности. Если он не устраняет их полностью, как это случилось со свободой договорных отношений на рынке труда, он достигает того же результата, изменяя относительную важность существующих юридических форм, — например, усиливая юридические позиции корпоративного бизнеса в противовес тем, которые занимают товарищества или фирмы, находящиеся в индивидуальной собственности, — или изменяя их содержание и смысл» (Шумпетер 2008, с. 524).
Конечно, такое возвращение суть метафора: не происходит буквальное возвращение к старой фирме или товариществу, основанным на частной собственности индивидуальных капиталистов. На смену абсолютному праву частной собственности приходит владение как условное право. Владение — это наилучшее, предельное использование собственности, при котором право распоряжения предметом увеличивается или уменьшается в зависимости от того, кто и как использует этот предмет. В предпринимательском обществе собственность становится динамической, а не статической единицей, пучком прав, состав которого определяется принимаемыми на себя обязательствами:
«Необходимо раздробить и перераспределить различные права, которые, будучи сгруппированы, составляют классическое (буржуазное) право собственности, и таким образом двигаться в направлении настоящей депроприации. В целом, чтобы освободиться от общества рынка [коммерческого общества — А. К.], следует пересмотреть отношение между реальными и личными правами, между людьми и вещами. Почему бы, скажем, вместо того чтобы оставаться в рамках простого права на вещи, не начать движение в целом к праву на разнообразное использование вещей? Переход от меновой стоимости к потребительной ценности подразумевает эту трансформацию на уровне права» (Розанваллон 2007, с. 244, перевод исправлен).
Эта тенденция прокладывает себе дорогу и в сознании теоретиков. Так, Эрик Познер и Глен Вейл предлагают отменить право собственности, обязав собственника давать публичную оценку стоимости всех своих активов для целей налогообложения. При этом любое лицо может во всякое время выкупить актив по этой оценке. Исключение предлагается сделать только для «фамильных ценностей» (Posner and Weyl 2018, p. 64):
«Согласно системе Харбергера, граждане периодически сообщают специальному государственному учреждению о стоимости своего имущества, оплачивают налоги в соответствии с этой самооценкой и должны продать свое имущество любому заинтересованному лицу по объявленной стоимости. Ключевой момент этой системы состоит в том, что покупатель может принудить к продаже собственности, тем самым ликвидируя застой, возникающий, когда владелец может сколь угодно долго удерживать собственность» (Познер и Вейл 2018, с. 338).
Модель, которую предлагают Вейл и Познер — это модель владения, а не собственности, поскольку любое лицо может купить актив у владельца в любой момент, уплатив цену, объявленную владельцем. Эта модель решает одновременно несколько задач: отмена монополии собственности, которая мешает росту эффективности, повышение налогооблагаемой базы, создание единого реестра активов, прежде всего внеоборотных.
Персонализация возможна лишь как обратная сторона обобществления. Множественное предпринимательство, разделение средств производства и функций между индивидуальными работниками, требует гораздо более высокого уровня координации и доверия между ними, чем это имело место тогда, когда средства производства и функции делились между крупными организациями. Разделение средств производства между посессорами ограничено технологией, организацией и психологией. В постепенном снятии этих ограничений и состоит персонализация. Персонализация требует повышения социального капитала, репутации и доверия между людьми — не их буквального равенства, которое невозможно, но связности и взаимности:
«… Культуры с большим неравенством доходов имеют меньше социального капитала. Доверие требует взаимности, а взаимность требует равенства, тогда как иерархия предполагает доминирование и асимметрию. Более того, культура, в высшей степени неравная по материальным ресурсам, почти всегда также неравна в способности дергать за ниточки власти, быть действенной, быть заметной. (Например, по мере роста неравенства доходов процент людей, которые берут на себя труд участвовать в голосовании, обычно снижается.) Почти по определению не может быть общества, в котором одновременно наблюдается резкое неравенство доходов и обильный социальный капитал» (Sapolsky 2017, p. 293).
В условиях, когда частный капитал и корпорации теряют свой импульс, крупные частные капиталы перетекают в общественный сектор — но не в государственные, а частные некоммерческие организации, которые создают сами крупные капиталисты, чтобы получать прибыль не от эксплуатации отдельных рабочих,
