Василий Галин - Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века
Не меньше различий и в определении источников роста неравенства. По мнению А. Гринспена, он стал следствием глобализации и технологического бума. Что объективно имело свое место. Глобализация и технологический бум повышают эффективность и соответственно доходы тех, кто в наибольшей мере связан с этими процессами. Противники этой версии утверждают, что рост неравенства обеспечил не столько рост экономики, сколько перераспределение уже существовавшего богатства внутри общества. Причина этого перераспределения, по мнению канадской исследовательницы Н. Кляйн, крылась в том, что социальные «страны Запада возникли в результате компромисса между коммунизмом и капитализмом. Теперь нужда в компромиссах отпала…», «когда Ельцин распустил советский союз… капитализм внезапно получил свободу обрести самую дикую свою форму, и не только в России, но и по всему миру… » [307].
Процесс перераспределения демонстрирует снижение за 1979–2009 гг. реальной средней (median) зарплаты в США на 28 % [308] на фоне роста реального Валового Внутреннего Продукта на душу населения за тот же период почти на 60 % [309]. Куда же девался доход, если зарплата упала? Доход в основном концентрировался на верхних этажах социальной лестницы.
Наглядную картину перераспределения дает график роста совокупных доходов по группам домохозяйств за последние десятилетия. Как правило, в США доходы рассчитываются по квинтилям — 5 групп от беднейшей 1/5 до богатейшей 5/5. Самая богатая группа делится по процентам от 10 до 0,01 %. Последняя представляет примерно 14 000 богатейших семей США.
Рост доходов социальных групп в США за 1979–2004 гг., в % [310]
Приведенный график подтверждает расчеты профессора университета Беркли Е. Сайза, согласно которым 2/3 национального дохода за последние годы пришлись всего на 1 % богатейших домохозяйств. Доход этого 1 % рос в 10 раз быстрее, чем остальных 90 % домохозяйств. Всего лишь одна семья — шесть наследников основателей сети Walmart, — отмечает П. Турчин, — «стоит» больше, чем все нижние 40 % американского населения, вместе взятые (115 млрд долл. в 2012 г.) [311]. По мнению Сайза, к настоящему времени США достигли самого высокого уровня концентрации доходов с 1928 г. [312]
При этом не наблюдалось никаких социальных волнений, которые согласно марксистской теории должны были бы уже разорвать американское общество на куски. Почему этого не произошло? Financial Times отвечала на этот вопрос в июне 2009 г. в статье «Маленький грязный секрет капитализма»: «Выгоды экономического роста получили плутократы, а не основная масса населения. Так почему же не произошло революционного взрыва? Потому что проблемы, с которыми сталкиваются массы, имеют одно простое решение — кредит. Если не можешь заработать на что-либо, займи нужную сумму» [313].
Оценивая результаты неолиберальных реформ, Д. Стиглиц приходит в итоге к радикальным выводам: то, что происходило в США на протяжении более четверти века, было «созданием государства корпоративного благосостояния» [314] . Существующая система не капитализм, подтверждает другой нобелевский экономист Э. Фелпс, а скорее вариант корпоративного государства Муссолини [315].
В корпоративном государстве на смену родовой аристократии к власти приходит наследственная финансовая аристократия («привилегированная каста» [316] ) неофеодального стиля. Превращение Соединенных Штатов Америки в Корпоративные Штаты наглядно демонстрирует сравнение показателей социального неравенства и наследственной преемственности богатства европейских стран и США.
Корпоративные Штаты америки [317], [318]
На превращение Соединенных Штатов в Корпоративные указывает сегодня множество исследователей. Так, американский социолог Р. Лахманн, приводя факты небывалой концентрации богатства в руках немногих, приходит к выводу, что в последние три десятилетия правительство США и крупнейшие американские корпорации оказались под контролем олигархии [319]. Самый цитируемый географ мира 2009 г. Д. Харви, сменивший деятельность на изучение социальной справедливости, утверждает, что именно передача власти олигархии и явилась истинной целью неолиберальной политики Запада [320].
Одним из отличительных признаков корпоративного государства стал стремительный рост коррупции. И тому есть две объективные причины. На первую из них указывали еще классики марксизма, прогнозировавшие неизбежность сращивания государственного аппарата с монополиями и превращение государства в орудие финансовой олигархии [321], т. е. в корпоративное государство. Связующим раствором между капиталом и государством на данном этапе развития становится коррупция.
…Именно на эту зависимость между типом государства и коррупцией указывает и замечание Н. Кляйн, по мнению которой ««Новый курс» Буша носил исключительно корпоративный характер», при том, что «вся 30-летняя история чикагского эксперимента — это история масштабной коррупции и корпоративистского сговора между государством и крупными корпорациями…» [322], «роль правительства в корпоративистском государстве — работать конвейерной лентой для передачи общественных денег в частные руки» [323].
На «повсеместную практику защиты правительством интересов крупных американских компаний» [324] указывает и Р. Райх. Он же отмечает, что «лоббистская деятельность становится все более прибыльной. В 1970-х вашингтонскими лоббистами становились примерно 3 % бывших членов конгресса, в 2009 г. эта цифра достигла уже 30 %» [325]. «Вашингтон захвачен лоббистами», — вторит Д. Сакс, отмечая при этом, что «американская коррупция в значительной мере, в сущности, легализована благодаря корпоративному лоббированию и финансированию (выборных) компаний» [326]. «Превращение денег во власть и власти в деньги — две главные отрасли экономики Вашингтона » [327] .
Второй причиной роста коррупции становится рост неравенства. Огромная разница в доходах поляризует общество, делает его классовым. Для тех, кто участвует в процессе создания или обслуживания интересов «привилегированного класса», коррупция становится средством приобщения к классу господ, пускай и за счет других. Но такие правила игры установлены самим «привилегированным классом», нежелающие принимать в ней участия автоматически выбывают из игры. В этих условиях коррупция выходит за пределы чисто криминальной сферы и становится вопросом политическим.
