Стивен Ландсбург - Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь
Эти вопросы волнуют многих экономистов и являются одной из причин того, почему большинство из нас так упорно отказывается признавать чистую эффективность высшим благом. И все же я думаю, что многие экономисты согласятся с утверждением о том, что эффективность должна играть важную роль в формировании социальной политики.
Логика эффективности требует, чтобы экономисты привносили непривычную точку зрения в привычные споры. Рассмотрим нескончаемые споры о личном составе вооруженных сил. Сравнивая призыв на военную службу с контрактной армией, комментаторы часто полагают, что одним из преимуществ призыва является его относительная дешевизна. Эти комментаторы ошибаются. Заработная плата военнослужащим-контрактникам выплачивается из карманов костюмов и комбинезонов налогоплательщиков, перекочевывая в карманы военной формы. Эти зарплаты не теряются, они просто переходят из одного сегмента общества в другой. По подсчетам экономистов, подобные трансферы не являются чистыми расходами.
Расходы на содержание армии равны ценности тех возможностей, которых молодые люди лишаются, становясь солдатами. Ценность этих возможностей измеряется тем, что солдаты будут готовы заплатить, чтобы вернуть себе их. Когда механик или студент, либо бездельник с пляжа идет служить в армию, он теряет возможность заниматься ремонтом автомобилей, или ходить на учебу, или ловить большую волну. Такие возможности действительно исчезают; мир становится местом, в котором теперь меньше исправных автомобилей, меньше обученных ученых или уже не так весело[9]. Утерянные возможности, как ни считай, являются потерями. В расчетах экономистов только они и являются потерями.
Представьте себе молодого человека, который потребовал бы 30,000 долларов в качестве стимула для того, чтобы пойти служить. Но если его призвали в армию и ничего не заплатили, то он утратил свобод на сумму 30,000 долларов. Если же его забрали в армию, заплатив 18,000 долларов, то он потерял 12,000 долларов, а налогоплательщики, которые выплачивают ему довольствие, теряют 18,000 долларов; в целом сумма потерь по-прежнему составляет 30,000 долларов. Если нанять того же самого молодого человека в контрактную армию, то эти налогоплательщики должны заплатить 30,000 долларов; общая сумма не меняется.
Лучший способ понять абсурдность утверждения, что призывная армия обходится дешевле, это представить себе молодого человека, которого облагают налогом в размере 30,000 долларов, а затем предлагают вернуть ему ту же сумму в виде заработной платы, когда его призовут в армию. Это предложение ничем не отличается от воинской повинности. Если ваша система бухучета говорит, что платить довольствие солдатам всегда дороже, чем призвать в армию, этот пример должен убедить вас в необходимости новой системы бухучета.
Обратимся к другому часто повторяющемуся спору: повышению заработной платы в Конгрессе США. Такое повышение имеет два следствия. Во-первых, оно перераспределяет доходы, обогащая конгрессменов за счет налогоплательщиков, а во-вторых, в будущем оно привлекает лучших кандидатов.[10] С точки зрения того, кто не является экономистом, первое следствие — это плохо, а второе — хорошо. Но с точки зрения эффективности первое последствие является нейтральным, а второе может оказаться и плохим.
Что касается первого следствия, логика эффективности требует, чтобы мы занимали нейтральную позицию в отношении чистого трансферта доходов, даже когда выгодоприобретателем является конгрессмен. Что касается второго следствия, надо иметь в виду, что наш новый, лучший конгрессмен должен перестать заниматься профессионально каким-то другим делом, так что если наши конгрессмены становятся лучше, то класс судей, адвокатов, врачей или экономистов должен становиться хуже. Истинную стоимость хорошего конгрессмена определяет не его зарплата, но упущенная возможность использовать его лучшие качества в других областях. Так стоит ли овчинка выделки? Понятия не имею.
Логика эффективности определяет неприязненное отношение экономиста к инфляции. Инфляция обходится дорого тем, кто получает фиксированный номинальный доход; но она выгодна, причем ровно в той же степени тем, кто выплачивает эти фиксированные номинальные доходы. Неожиданная инфляция может быть благом для заемщика, который выплачивает свой кредит подешевевшими долларами, и одновременно проклятием для кредитора. Эти последствия, которые так часто приводят в качестве главных экономических последствий инфляции, полностью нивелируют одно другое и совершенно не оказывают результирующего влияния на эффективность.
Истинная экономическая цена инфляции, как и истинная экономическая цена налога, заключается в том, что люди принимают затратные действия, чтобы избежать ее, и эти действия не выгодны никому. Во времена инфляции люди меньше пользуются наличными, так как наличные теряют ценность, просто находясь у них в карманах. Из-за этого сложнее становится купить себе свитер просто потому, что тебе захотелось его купить, взять такси в неожиданный ливень или прожить день, не подходя к банкомату. В магазинах становится меньше наличных денег в кассе, что заставляет чаще бегать за сдачей.
Крупные фирмы держат меньше наличных денег на случай непредвиденных ситуаций и вынуждены выходить из них с помощью затратных финансовых операций. Все эти потери относятся к числу безвозвратных потерь и не компенсируются какими-либо приобретениями. Они могут показаться неважными в общей схеме событий, но, по оценкам, безвозвратные потери, вызванные инфляцией, в Соединенных Штатах составляют в общей сложности около 15 миллиардов долларов в год или 60 долларов на каждого американца — сумма едва ли разорительная, но и далеко не пустячная.
Во времена очень высокой инфляции безвозвратные потери могут стать огромными. Так, во время венгерской гиперинфляции 1948 года рабочим платили три раза в день, а их жены занимались только тем, что относили эти деньги в банк, чтобы положить их на счет, пока они окончательно не обесценились. Во время немецкой гиперинфляции после Первой мировой войны Джон Мейнард Кейнс сообщал, что завсегдатаи пивных часто заказывали себе побольше пива, только приходя в пивную, пока цены не выросли. Теплое пиво можно отнести к скрытым издержкам инфляции.
Голливудские сценаристы и завсегдатаи университетских лекций периодически заново раскрывают драматический потенциал горящей долларовой банкноты. Как правило, поджигание купюры сопровождается патетическим комментарием симпатичного героя на киноэкране или состарившейся культурной иконы в университетском спортзале о том, что доллар — это всего лишь бумажка. Вы не можете ее съесть или выпить, вы не можете заняться с нею любовью. И мир не станет хуже с ее исчезновением.
Утонченная аудитория, как правило, чувствует себя не в своей тарелке от таких рассуждений, ощущая, что здесь что-то не так, но не способны указать фатальный изъян. На самом деле причин для дискомфорта нет. Выступающий прав. Если вы проводите вечер, сжигая деньги, то мир в целом остается таким же богатым, каким он и был.
Рассмотрим вероятный источник того, почему аудитория чувствует, что здесь что-то не так. Аудитория не ошибается, полагая, что к концу вечера тот, кто сжигает деньги, станет беднее, чем в начале этого вечера. Если он становится беднее, будучи при этом частью мира, не должен и весь мир стать от этого беднее?
Нет. Потому что есть кто-то, кто еще богаче. Все, что нам нужно сделать, это узнать, кто же этот «кто-то».
Ключом к раскрытию тайны является наблюдение, что общий уровень цен определяется денежной массой. При увеличении денежной массы цены растут, а при ее сокращении — падают. Когда однодолларовая банкнота превращается в пепел, денежная масса сокращается совсем немного, а вместе с ней цены в экономике в целом. Если сгорает только один доллар, цены снижаются, хотя и незаметно. В выигрыше от этого оказываются все, кто имел деньги в тот момент, когда сжигалась долларовая банкнота. Поскольку цены падают, ценность денег в их карманах возрастает. Незаметное снижение цен вызывает незаметное увеличение благосостояния миллионов людей, которые имели при себе в это время деньги. Небольшое увеличение богатства миллионов может составить в сумме нечто более осязаемое. В этом случае оно составит ровно один доллар. В конце концов, мы знаем, что общая стоимость реальных товаров в мире не меняется, а еще мы знаем, что выступающий потерял доллар; поэтому мы вправе заключить, что в этот момент ровно один доллар появился где-то в другом месте.
Время от времени некий эксцентричный альтруист собирает свои активы и жертвует их казначейству Соединенных Штатов. В результате наши нынешние или будущие налоги должны снизиться.[11] В выигрыше от этого миллионы американских налогоплательщиков, каждый из которых испытывает небольшое снижение своего налогового бремени. Но не все получают одинаковый выигрыш. Тем из нас, кто входит в самый высокий класс налогообложения, то есть богатым американцам, достается непропорционально большая доля от этого пожертвования.
