Сборник статей - Путь в Европу
Неоценимую помощь оказал нам господин Бомсдорф и в подготовке программы этой встречи, в составлении предварительного перечня вопросов для обсуждения и их переводе на немецкий язык. С тем, чтобы приглашенные им исследователи могли с ними заранее познакомиться и подготовить свои ответы. Мы рады приветствовать здесь немецких ученых – профессора Клауса Шрёдера и его супругу, Монику Дойтц-Шрёдер, в течение многих лет изучающих проблемы, связанные с объединением Германии и его влиянием на развитие ее восточных регионов. Уверена, что впереди у нас содержательная беседа. Мы будем вести ее вместе с Игорем Клямкиным, которому я и передаю слово.
Игорь Клямкин (вице-президент Фонда «Либеральная миссия»): Все наши беседы мы начинали с экономических реформ в бывших социалистических странах. Но в данном случае целесообразно, по-моему, предварить разговор о реформах напоминанием о том, что им предшествовало. Я имею в виду объединение Германии, означавшее отказ восточных немцев от своей государственности. Это был исторический выбор, и хотелось бы понять, кому здесь принадлежала решающая роль. Восточногерманской политической элите? Ее оппозиционному сегменту? Или это был выбор общества вопреки элите?
Клаус Шредер (руководитель исследовательского комплекса «Государство СЕПГ» Свободного университета Берлина и рабочей группы «Политика и техника» Института имени Отто Зура):
В 1960 году один из тогдашних советских лидеров Анастас Микоян сказал руководителям Социалистической единой партии Германии: «Дорогие товарищи, если ГДР не выживет, то с мыслью о победе коммунизма мы можем тогда распрощаться». Падение Берлинской стены означало конец ГДР и конец коммунизма. Советский лидер оказался прав. К сказанному им можно добавить: если бы ГДР не захотела интегрироваться в западное сообщество, то это стало бы барьером на пути в Европу и для других социалистических стран. Но ГДР захотела.
Уже в начале 1980-х годов многим становилось ясно, что социалистическая экономика несостоятельна, что она исторически обанкротилась. Ситуация выглядела в глазах людей все более невыносимой. Разрушение Берлинской стены символизировало одновременно и изжитость коммунизма, и признание преимуществ Запада. Население требовало перемен, суть которых выражало в лозунгах демократии и свободы, причем идея свободы становилась неотделимой от идеи объединения восточных и западных немцев («Мы – один народ!»).
Понятно, что новое коммунистическое руководство, пришедшее к власти после отставки Эриха Хонеккера, не могло с этими настроениями не считаться. Понятно и то, что оно не помышляло ни о демонтаже социалистической системы, ни о вхождении ГДР в ФРГ. Смысл его тогдашних намерений Эгон Кренц, сменивший Хонеккера на посту генерального секретаря СЕПГ, обозначил словом «поворот» (Wende). Имелась в виду готовность коммунистической партии повернуть штурвал в направлении экономических и политических реформ. Но это было уже невозможно.
В январе 1990 года последний руководитель правительства ГДР Ганс Модров, встретившись на экономическом форуме в Давосе с канцлером ФРГ Гельмутом Колем, вынужден был признать: «Все идет к концу, у нас больше нет денег». А вскоре после этого было подписано соглашение двух немецких государств об экономическом, валютном и социальном союзе, что фактически стало первым шагом к объединению. Потому что этот союз предполагал введение в ГДР западногерманской марки, и в июле 1990-го она стала денежной единицей Восточной Германии. И именно ее введение оказалось в глазах населения главным символом необратимости перемен и стимулом надежд – массовая эмиграция на Запад, начавшаяся еще до падения Берлинской стены через Чехословакию и Венгрию, сразу же резко сократилась. Но эта победа западногерманской марки над маркой ГДР символизировала и победу западной социально-экономической и политической системы над коммунистической.
Не знаю, насколько в России известно о том, что лидеры обоих германских государств руководствовались одной и той же «теорией магнита». Согласно этой теории, привлекательность общественной системы измеряется желанием людей переселиться из одного немецкого государства в другое. В ГДР таких желающих всегда было несопоставимо больше, чем в ФРГ. А восторженное отношение всех восточных немцев к западногерманской денежной единице продемонстрировало силу магнитного притяжения западных стандартов и западного образа жизни еще более наглядно. Поэтому не будет преувеличением утверждение, что начало объединению немецких государств посредством интеграции ГДР в ФРГ было положено приходом в ГДР западногерманской марки.Игорь Клямкин: Что же эта марка символизировала? Свободу и демократию? Идею «единого народа»? Материальное благополучие? Или, может быть, все вместе? Есть ли на этот счет какая-то социологическая информация?
Клаус Шредер:
По данным опросов, которые тогда проводились, две трети восточных немцев считали, что свобода, демократия и благосостояние неразрывно связаны. Но на первое место они все же ставили благосостояние. Именно этим, прежде всего, привлекала их Западная Германия. Она привлекала их своими потребительскими стандартами, о которых в ГДР сложилось явно преувеличенное представление. Западные немцы жили, конечно, несравнимо лучше восточных. Но все же не настолько, как это казалось в коммунистической Германии.
Неадекватная картина западногерманской действительности в значительной степени складывалась благодаря западногерманскому телевидению, которое можно было смотреть в ГДР. Какое-то время власти пытались этому противодействовать: проводились даже специальные акции, в ходе которых молодые коммунистические активисты лазали по крышам и сбрасывали телевизионные антенны, дававшие возможность принимать западные каналы. Однако в 1980-е годы Эрих Хонеккер, дабы хоть как-то отвлечь население от убогости социалистического существования, установку таких антенн разрешил. Но что смотрели восточные немцы на западных телеканалах? Они смотрели, как правило, мыльные оперы, которые и формировали у них представление о сказочном богатстве немцев в ФРГ. О том, что у каждого там свой собственный большой бассейн и несколько автомобилей в гараже…
Была и еще одна причина, создававшая в ГДР образ западногерманского рая. Дело в том, что западные немцы имели возможность посещать родственников в Восточной Германии, между тем как у жителей ГДР такого права на посещение родственников в ФРГ не было. А западные немцы, в соответствии с известным свойством человеческой природы, не отказывали себе в удовольствии возвыситься над сородичами, рассказывая им небылицы о своей сладкой жизни. Все это, конечно, не могло не сказаться на настроениях восточных немцев, когда в политическую повестку дня был поставлен вопрос о присоединении к ФРГ. Оно воспринималось как способ быстрого прорыва от бедности к богатству, причем без каких-либо собственных усилий.
