Томас Пикетти - Капитал в XXI веке
Парето и иллюзия стабильности неравенства. Здесь будет полезно сделать небольшое методологическое и историческое отступление, касающееся статистических измерений. В седьмой главе мы уже говорили об итальянском статистике Коррадо Джини: его знаменитый коэффициент, отражающий неравенство в данной стране, носит столь обобщающий характер, что создает слишком техническую, спокойную — и малопонятную — картину неравенства. Еще более интересен пример его соотечественника Вильфредо Парето, основные работы которого были опубликованы в 1890-1910-е годы и которому принадлежит авторство знаменитого закона Парето. В межвоенный период итальянские фашисты превратили Парето, разработавшего свою теорию элит, в одного из официальных экономистов режима, что в определенном смысле было выражением их признательности. Надо сказать, что Парето, скончавшийся в 1923 году, приветствовал приход к власти Муссолини, произошедший незадолго до его смерти, а его утверждения относительно неумолимой стабильности неравенства, которое, по его мнению, бесполезно пытаться изменить, объективно выглядели привлекательно.
Когда читаешь работы Парето с высоты сегодняшнего дня, больше всего поражает то, что он явно не располагал никакими данными, которые позволяли бы сделать вывод о такой стабильности. Парето писал около 1900 года и использовал некоторые современные ему налоговые таблицы, касавшиеся сбора подоходного налога в Пруссии и Саксонии, а также в нескольких швейцарских и итальянских городах в 1880-1890-е годы. Речь идет о разрозненных данных, охватывающих максимум десяток лет и к тому же свидетельствующих о тенденции к небольшом) росту неравенства, что Парето сознательно пытался скрыть[352]. В любом случае вполне очевидно, что подобные материалы не позволяют прийти к каким-либо заключениям относительно долгосрочных тенденций или о стабильности неравенства в мировой истории.
Помимо политических предрассудков (Парето очень сильно не доверял социалистам и их иллюзиям относительно перераспределения; в этом он ничем не отличался от многих современных ему экономистов, таких как Леруа-Болье, которого он уважал и к которому мы еще вернемся), Парето интересен еще и потому, что служит воплощением определенной иллюзии вечной стабильности, к которой ведет неумеренное использование математики в общественных науках. Исследуя, с какой скоростью количество налогоплательщиков уменьшается в верхней части иерархии доходов, Парето констатировал, что темпы этого сокращения можно выразить математическим законом, который впоследствии был назван законом Парето и является обычной степенной функцией (power law)[353]. Действительно, и сегодня распределение имущества, равно как и распределение дохода, отчасти проистекающее из доходов с имущества, может изучаться при помощи подобных математических кривых. Следует также уточнить, что они годятся только для верхушки пирамиды распределения и что речь идет лишь о приблизительном соотношении, которое применимо в определенных местах и может обуславливаться мультипликативными потрясениями вроде тех, что описаны выше.
Кроме того, важно осознавать, что речь идет не об одной-единственной кривой, а о целом ряде кривых: все зависит от коэффициентов и от параметров, которые характеризуют эту кривую. В этом случае данные, которые мы собрали в World Top Incomes Database, а также представленные нами данные по имущественному неравенству показывают, что на протяжении истории коэффициенты Парето колебались очень сильно. Фраза о том, что «кривая распределения богатства следует закону Парето», на самом деле ничего не значит. Речь может идти как о распределении, в рамках которого верхняя дециль владеет чуть более чем 20 % общего дохода (как это было в Скандинавских странах в 1970-1980-е годы), так и о распределении, в рамках которого верхней децили принадлежит 50 % имущества (как происходит в Соединенных Штатах в 2000-2010-е годы), или же о распределении, при котором на долю верхней децили приходится 90 % общего имущества (как это было во Франции и в Великобритании в 1900—1910-е годы). Всякий раз речь идет о законе Парето, но с совершенно разными коэффициентами.
Такие разные социальные, экономические и политические ситуации, разумеется, никак друг с другом не связаны[354].
И сегодня находятся те, кто вслед за Парето утверждает, что распределение богатств отличается неумолимой стабильностью, являющейся следствием почти что божественного закона. На самом деле это не так: когда неравенство исследуется в исторической перспективе, значение имеет не относительная стабильность, а скорее серьезные изменения, и именно их следует объяснять. Когда речь идет о концентрации имущества, отразить очень сильные колебания, наблюдавшиеся в истории (и выраженные как в коэффициентах Парето, так и в долях верхней децили и верхней центили в общем имуществе), позволяет прозрачный механизм, связанный с расхождением между доходностью капитала r и темпами роста g.
Почему уровень имущественного неравенства, наблюдавшийся в прошлом, не был достигнут вновь? Перейдем теперь к ключевому вопросу. Почему уровень имущественного неравенства, наблюдавшийся в Прекрасную эпоху, не восстановился, и являются ли причины, по которым этого не произошло, окончательными и необратимыми?
Сразу уточним, что мы не можем дать абсолютно точный и удовлетворительный ответ на этот вопрос. Есть множество факторов, которые сыграли свою роль и будут играть важную роль в будущем, поэтому в этой области просто невозможно вывести математически подтвержденные истины.
Очень сильное сокращение имущественного неравенства вслед за потрясениями 1914–1945 годов объяснить проще всего. Как мы видели во второй части книги, имущество пережило целый ряд очень тяжелых потрясений в результате войн и проводившейся по их окончании политики, что привело к обрушению соотношения между капиталом и доходом. Конечно, можно представить, что сокращение имущества должно было бы пропорционально затронуть все состояния, каким бы ни было их положение в иерархии, — тогда неравенство в капитале осталось бы неизменным. Однако в этом случае из виду упускается тот факт, что состояния имеют разное происхождение и выполняют разные функции. На самом верху иерархии состояний имущество чаще всего является результатом длительного накопления, и на восстановление таких крупных состояний требуется намного больше времени, чем на то, чтобы накопить небольшое или среднее по размерам имущество.
Кроме того, за счет самых крупных состояний финансируется определенный уровень жизни. Подробные данные по наследству, которые мы собрали в архивах, четко показывают, что в межвоенный период многие рантье недостаточно быстро перешли к более скромному образу жизни после потрясений, которые пережили их состояния и доходы после Первой мировой войны и в 1920-1930-е годы, вследствие чего они постепенно лишились средств, необходимых для покрытия текущих расходов, а значит, могли передать по наследству капитал, который был намного меньше того, что они получили сами, и никак не позволял сохранить предшествующее социальное равновесие. В этом отношении парижские данные производят особенно сильное впечатление. Так, можно подсчитать, что в Прекрасную эпоху 1 % самых богатых парижских наследников располагали имуществом, которое позволяло им вести образ жизни, в 80, а то и в 100 раз более высокий, чем позволяла средняя зарплата того времени[355], и при этом реинвестировать небольшую часть доходов с капитала с тем, чтобы постепенно наращивать наследственное имущество. С 1872 по 1912 год система была идеально сбалансирована: эта группа передавала следующему поколению средства, достаточные для поддержания образа жизни, превышавшего в 80-100 раз уровень средней заплаты последующего поколения и даже немного больше, в результате чего прослеживалась тенденция к повышению концентрации состояний. Равновесие было нарушено в межвоенный период, когда 1 % самых богатых парижских наследников продолжали жить примерно так же, как и в прошлом, однако средства, которые они оставили следующему поколению, позволяли вести образ жизни, всего в 30–40 раз превышавший уровень средней зарплаты тех лет и даже всего в 20 раз в конце 1930-х годов. Для рантье это было начало конца. Речь, бесспорно, идет о самом важном механизме, который объясняет снижение имущественной концентрации, наблюдавшееся во всех европейских странах (и в меньшей степени в Соединенных Штатах) после потрясений 1914–1945 годов.
