Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть третья - А. Куприн
«“Обычаем” в отличие от “условности” и “права” мы будем называть не гарантированное внешним образом правило, которым действующее лицо фактически руководствуется добровольно — то ли просто “не задумываясь”, то ли из “удобства” или по каким-либо другим причинам — и вероятного следования которому оно из тех же соображений может ждать от людей того же круга. В этом смысле обычаи не являются чем-то “значимым”; ни от кого не “требуют” их соблюдения» (Вебер 1990, с. 634).
Один человек может называть супернормы моралью, другой — Богом, третий — традицией. Необходимость супернорм обусловлена негативно и позитивно. Их отрицательная необходимость вытекает из принципиальной невозможности познать все одним лишь разумом. Традиционный выбор был основан на вере, то есть на смыслах, выходящих за пределы всякого возможного опыта. За столетия Нового времени границы опыта расширились самым непредставимым образом, но от этого лишь расширилась область того, что невозможно знать. Конечность собственной жизни приводит индивидов к глубокому осознанию своей и чужой личности и ее ценности. Смерть — как ожидание собственной смерти или переживание смерти другого — это то, что вызывает наиболее сильные эмоции у человека и становится основанием для общих ценностей. «Каждый человек движется от единственного в своем роде положения внутри уникального переплетения человеческих отношений через единственную в своем роде историю к смерти» (Элиас 2001, с. 40). Страх смерти и представление о здешнем и потустороннем — та область, которая питает религию, мораль и обычай.
Положительная необходимость супернорм вытекает из потребности в творчестве. Для обычного общества характерен другой порядок, чем для традиционного или коммерческого. В отличие от традиционного общества, оно поощряет контрсмыслы на личном уровне, уровне отдельных индивидов, поскольку его развитие требует творчества. В отличие же от коммерческого общества, оно ограничивает контрсмыслы на уровне общества в целом — постольку, поскольку они препятствуют его самосохранению. То, что было преимуществом при капитализме, становится недостатком в обычном обществе. Всеобщий протест против традиции был источником контрнорм и движущей силой капитализма, в обычном же обществе он превращается в источник нестабильности и хаоса, лишенный всякого созидательного начала.
Традицию невозможно отменить, ее можно лишь изменить, превратив в рациональную традицию. Изменение традиции требует примерно столько же времени, сколько и ее создание. Супернормы как требования и стандарты и поддерживающие их институты оказываются панцирем, внутри которого и в направлении которого только и возможно творчество. Полагаясь лишь на человеческий и реальный капитал, нельзя решать те вопросы, которые требуют социального капитала, или общественных благ. Шумпетер видел это так применительно к его времени:
«… Класс буржуазии плохо подготовлен к решению как внутренних, так и внешних проблем, с которыми обычно приходится иметь дело правительству всякой страны, как большой, так и малой. Буржуазия и сама это чувствует, несмотря на все ее заявления, в которых утверждается обратное, чувствуют это и массы. Под прикрытием защитной брони, выполненной из небуржуазного материала, буржуазия может добиваться успеха, причем не только в оборонительных, но и в наступательных действиях, особенно если она выступает как оппозиция. Какое-то время она чувствовала себя настолько защищенной, что стала даже позволять себе нападать на свой защитный панцирь — это великолепно иллюстрируют действия буржуазной оппозиции в имперской Германии. Но без защиты того или иного небуржуазного слоя буржуазия оказывается политически беспомощной и неспособной не только вести за собой нацию, но даже защитить свои собственные классовые интересы. Короче говоря, она нуждается в хозяйской руке» (Шумпетер 2008, с. 520).
Рациональный выбор Нового времени, основанный на контрнормах, подходит к своему пределу, за которым остается лишь необратимое разрушение общества и человечества. Следующим этапом эволюционной рациональности становится обычный выбор — выбор контрсмыслов на основании супернорм. Обычай, или его отсутствие, становится самым опасным контрсмыслом. Традиционное общество прорастает сквозь коммерческое и становится обычным обществом. Обычный выбор восстанавливает не тотальную, но общую нормативность. Традиционный выбор вовсе не допускал контрнорм, при обычном же выборе контрнормы допускаются, но подчиняются супернормам. Личная свобода может менять, но не может разрушать порядок, ибо без общего не может быть личного. Если человек разрушает общее, то такой человек разрушает самого себя, ведь индивид не обладает автономным существованием, именно общество является источником его индивидуальности:
«Человек есть в самом буквальном смысле ζώον πολιτικὸν [общественное животное, см. Аристотель 1976–1983, т. 4, с. 63 и 696 — А. К.], не только животное, которому свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться. Производство обособленного одиночки вне общества — редкое явление, которое, конечно, может произойти с цивилизованным человеком, случайно заброшенным в необитаемую местность и потенциально уже содержащим в себе общественные силы — такая же бессмыслица, как развитие языка без совместно живущих и разговаривающих между собой индивидов» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 46, ч. I, с. 18).
Обычай не может быть создан здесь и сейчас, он вырастает из всей предшествующей эволюции смыслов. В результате коммерческой революции государство с его законами пришло на смену Богу и его заповедям, нации — на смену общинам, сила разума пришла на смену авторитету традиции. В ходе предпринимательской контрреволюции мы видим своего рода «обратный процесс», когда Просвещение уступает место Контрреформации и Реформации. Этот переход от коммерческого к предпринимательскому обществу означает вместе с тем переход от «мира разума» к «моральному миру».
Гибель традиционного порядка, переход от мира морали и долга к миру полезности и прибыли, вызвали в свое время к жизни теорию Левиафана и общественного договора Гоббса, искавшего новые основания для доверия между людьми. Гоббс находил такое основание в государстве и его законах, и отрицал тем самым разнообразие и традицию:
«Множество — форма общественного и политического существования многих в качестве многих. … Гоббс множество просто терпеть не может — по здравом размышлении я хотел бы воспользоваться здесь именно этим не очень научным, слишком эмоциональным выражением — он буквально восстает против него. В политическом и общественном существовании многих в качестве многих, в множественности, не сводимой к синтезирующему единству, он различает максимальную опасность для возможности выживания “высшей власти”, т. е. для той монополии на политические решения, которой является Государство» (Вирно 2013, с. 10).
Теперь угасание капиталистического (бес)порядка, в свою
