Дмитрий Травин - Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

Команда камикадзе

На первый взгляд кажется — удачный ответ, остроумная находка. Гайдар увел разговор в сторону, причем так что не придерешься. Однако, возможно, ко всему этому стоит относиться как к комментарию, вполне соответствующему сути дела. Сегодня, когда власть дает колоссальные привилегии и доступ к многомиллионным состояниям, не так-то легко мысленно реконструировать интеллектуальную атмосферу ноября 1991 года.

Осенью того, ставшего уже далеким от нас года президент Борис Ельцин формировал правительство, в котором Гайдар как вице-премьер, а также одновременно министр экономики и финансов получал карт-бланш на реформы. Трудно представить сегодня, что в то время о новом кабинете говорили, как о команде камикадзе, приходящих во власть лишь на месяц-другой для проведения самых радикальных преобразований, таких как либерализация цен, освобождение торговли, предоставление реальной самостоятельности предприятиям, открытие внешних рынков. Не вполне понятными представляются сегодня те опасения социального взрыва, которые были общим местом в интеллектуальных дискуссиях 1992 г., когда цены взлетели на недоступную многим кошелькам высоту.

Главный анекдот той осени звучал следующим образом: «Новое правительство как картошка: либо зимой съедят, либо весной посадят». Команда Гайдара готовилась к тому, чтобы сосредоточить на себе всю ненависть людей, не вписавшихся в новую жизнь, и в этом смысле слова «Не трусь!» вполне отражают повестку дня того весьма необычного времени.

Нормальный стандарт поведения для людей начала 90-х годов отнюдь не предполагал хождения во власть. Создать свой бизнес, быстро срубить бабок на перекачке государственных ресурсов в частный карман, а затем при нужде свалить с этими деньгами за кордон — так размышляли десятки и сотни тысяч людей, стремившихся подняться из грязи в князи.

Гайдару не надо было подниматься «из грязи». По своему рождению он принадлежал к московской золотой молодежи. Внук двух известных писателей — Аркадия Гайдара (Голикова) и Павла Бажова, сын крупного журналиста-международника, контр-адмирала Тимура Гайдара. Часть своего детства Егор Тимурович провел за границей — на Кубе и в Югославии, — что для обычного советского ребенка было совершенно немыслимо. Еще мальчишкой он встречал знаменитых людей своего времени (поэтов Давида Самойлова и Юрия Левитанского, журналистов Егора Яковлева и Отто Лациса, шахматистов Бориса Спасского и Михаила Таля). Возможно, уже это определило нестандартность его ранних устремлений. Стандартный путь был бы для такого человека, пожалуй, несколько скучноват.

Скучноват, наверное, был бы для Гайдара и стандартный путь поиска экономической истины, которым проходило большинство советских студентов. В университетские годы они изучали Маркса, в постуниверситетские (при наличии ума и любопытства) склонялись к рыночному социализму югославского типа, к старости, возможно, начинали понимать, что коллективистский экстремизм неразумен в любых его формах.

Гайдар же Маркса прочел еще школьником, Югославию изучил на практике, будучи совсем юным. Пользуясь имеющимся в Белграде доступом к запрещенной в СССР литературе (Ота Шик, Милован Джилас, Роже Гароди), Егор Тимурович быстро прошел через увлечение рыночным социализмом и рабочим самоуправлением. И наконец, он взялся за либеральную научную мысль в лице Адама Смита, а также неоклассический синтез, воплощенный в неувядающем по сию пору учебнике экономики Пола Самуэльсона.

В студенческие годы Гайдар в большом количестве читает зарубежную экономическую классику и параллельно с этим приходит к выводу об ограниченности югославского опыта, т.е. к пониманию того, что рыночный социализм обрекает югославов на безработицу и быстро ускоряющуюся инфляцию. Наиболее толковые советские экономисты в это время (середина 70-х годов) в лучшем случае отстаивают общие ценности товарного производства в борьбе с откровенными сталинистами и догматиками. Тех, кто наряду с Гайдаром быстро ушел вперед, было на всю страну, возможно, лишь несколько десятков. Разрыв между ними и основной массой становился все более осязаемым.

Больший объем знаний, естественно, не гарантировал молодым экономистам правоты. Многого они тогда еще не понимали, поскольку, хорошо зная чужой опыт, сами не могли на практике погрузиться в реформирование. Однако между собой ученые новой генерации уже говорили на языке, сближающем их с западной наукой и отделяющем от широкой массы советских политэкономов.

В 1986 г. на базе нового осмысления стоящих перед страной задач формируется московско-ленинградская группа ученых, неформальными лидерами которой постепенно оказываются Егор Гайдар и Анатолий Чубайс. К осени 1991 г. группа становится зрелым коллективом, имеющим за плечами большой опыт изучения тех проблем, к которым общество в целом только лишь стало подходить.

Впрочем, до этой судьбоносной осени было еще лето 1990 г. с программой «500 дней» и формированием российского правительства, где трудились Григорий Явлинский и Борис Федоров. Егор Тимурович тогда получил предложение занять пост министра труда, но отказался. Федорову такая позиция показалась «мягко говоря, довольно странной». Сам же Гайдар объясняет отказ нежеланием оставлять Горбачева в тяжелое для него время.

Впрочем, думается, что мотивы лояльности президенту СССР были тогда не столько этическими, сколько прагматическими. Гайдар не воспринимал российскую власть в качестве реальной силы, имеющей реформаторские перспективы. И действительно, чутье не подвело его. Эффективные отношения с Ельциным он наладил лишь год спустя, но именно тогда президент России стал по-настоящему мощной фигурой, способной преобразовать страну.

Вопрос о том, почему Ельцин сделал ставку именно на него, Егор Тимурович в своих мемуарах обходит. Сам же Борис Николаевич, напротив, объясняет все весьма обстоятельно. «Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении <…> Сразу было видно, что Гайдар — не то, что называется "нахрапистый мужик". Это просто очень независимый человек с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который в отличие от административного дурака не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов…».

Ельцин пишет также, что «научная концепция Гайдара совпадала с моей внутренней решимостью пройти болезненный участок пути быстро». Однако, думается, не стоит преувеличивать способность президента понять суть этой концепции. Скорее все же он сделал выбор в пользу Гайдара потому, что в тот момент сильно доверял своему земляку Геннадию Бурбулису, который поддерживал молодого экономиста, хорошо понимая его реформаторские идеи.

Подстилать ли соломку?

Экономическая реформа Гайдара вызывала в первой половине 90-х гг. чрезвычайно сильную полемику. Казалось, что вся страна поделилась на гайдаровцев и антигайдаровцев, тогда как остальные проблемы отошли куда-то на задний план. Сторонники Гайдара придерживались мнения, согласно которому реформы можно проводить только одним способом: быстро и резко, по принципу «нельзя научиться плавать, не бросившись в воду». Противники же уверяли, что природа не терпит резких переходов, что требуются постепенные преобразования и что любой реформатор должен сначала «подстелить соломку», на которую народу не больно было бы упасть с зияющих высот социализма.

Сегодня такого рода полемика уже не подхлестывается страстями ушедшей эпохи. В итоге создалась парадоксальная ситуация. Общество в основной своей массе уверено, что Гайдар все сделал неправильно, но редко кто способен высказать об эпохе гайдаровских преобразований какое-либо конкретное суждение. В то же время с чисто профессиональных, социально-экономических позиций трудно сформулировать конкретные возражения против избранной Егором Тимуровичем модели реформирования страны.

Напомним, что суть коренного поворота 1992 г. состояла в следующем. Быстрая либерализация основной массы цен и предоставление предприятиям реальной самостоятельности избавили страну от дефицитов, очередей, карточек, продуктовых талонов и прочих признаков советской экономики. Инфляция при этом резко усилилась, и для многих россиян удорожание товаров оказалось поистине страшным шоком. Но истинной причиной возникновения данной проблемы были не гайдаровские действия, а та политика безудержной денежной эмиссии, которая осуществлялась в последние годы существования СССР. Скрытая инфляция (проще говоря, дефицитность) переросла в открытую.

Вряд ли хоть один грамотный экономист способен против этого возразить. Другое дело — нужно ли было переводить «скрытое» в «открытое» столь резко? На этот счет имеются разные мнения. Сам Гайдар в обоснование своей позиции обычно приводит множество фактов, свидетельствующих об ограниченности имевшихся в стране запасов продовольствия и, соответственно, о том, что без либерализации цен мы просто не выжили бы (даже по талонам раздавать было нечего). Но кроме этого, думается, следует принять во внимание еще два аргумента.