Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы - Олег Вадимович Григорьев
В период кризиса та самая масса бедного населения, которая до этого была опорой власти, оказалась в чрезвычайно тяжелом положении и перестала поддерживать привычный порядок. Социалистическое движение из относительно мелкой секты превращается в мощную политическую силу. Появляются массовые левые партии, постоянно расширяющие свое представительство в выборных органах власти. Радикалы требуют немедленной революции, и их призывы тоже находят поддержку. «Капитал» Маркса, практически не замеченный читателями в год его выхода (1867), становится необычайно популярным как раз в конце 1870-х и в последующие годы, превратившись в библию борцов за освобождение рабочего класса.
Правительства, чтобы смягчить накал противостояния, вынуждены расширять социальные расходы. Для этого требуются деньги, и деньги именно финансового сектора, поскольку, как я уже сказал, перераспределение через бюджет денег потребительского сектора нейтрально относительно проблемы дефляции. Так что в этот период мы можем наблюдать и рост налоговой нагрузки на финансовый сектор. Старые либеральные представления о государстве как исключительно «ночном стороже» были забыты.
Опять-таки, забегая вперед, отметим, что с аналогичными процессами мы сталкиваемся и сегодня. Правда, уровень налогообложения в большинстве развитых стран уже явно достиг максимально возможного. Кроме того, в условиях практически абсолютной мобильности капитала повышение налогов в одной стране ведет к уходу из нее компаний финансового сектора с их издержками. Кстати говоря, «особо важное значение вывоза капитала» в начале прошлого века также, по-видимому, было связано и с поиском более благоприятных налоговых юрисдикций. Так что прямое повышение налогов, хотя и обсуждается, а кое-где и вводится (вспомним историю с повышением налогов во Франции и метаниями Жерара Депардье), но сегодня эти возможности сильно ограничены. В нынешних условиях борьба за рост доходов государственных бюджетов принимает форму деофшоризации экономики.
Рост государственных расходов и налогового бремени был обусловлен и другими обстоятельствами, а именно начавшейся гонкой вооружений крупнейших европейских держав. Но об этом я уже говорил в разделе про внешнюю торговлю и борьбу за передел колоний. С точки зрения национальных группировок финансового сектора такие расходы были вполне оправданы и стоили тех денег, которые при этом тратились.
Государственный долг.
Возросшие расходы государств на социальную политику и подготовку к войне во многом покрывались за счет роста государственных долгов. Это было, пожалуй, наиболее действенное оружие против дефляционного кризиса. Финансовый сектор получал возможность, как ему казалось, надежно вложить свои деньги, не связываясь со все более сужающимся потребительским рынком. Потребительский сектор получал приток денег, что облегчало положение тех компаний финансового сектора, которые оставались на рынке.
Правительства надеялись на то, что будущие военные победы позволят расплатиться по займам. Они и попытались впоследствии эти надежды реализовать, возложив на проигравшие Германию и Австро-Венгрию бремя гигантских репараций и получив, согласно сразу же сделанному предсказанию Кейнса, новую войну спустя два десятилетия.
Таким образом, как мы видим, вольно или невольно, под давлением обстоятельств, были приняты все необходимые меры, направленные на то, чтобы обеспечить приток денег в потребительский сектор и смягчить течение дефляционного кризиса. Из всего перечня каналов пополнения потребительских денег мы не упомянули только потребительское кредитование. Оно тогда еще не было развито, но уже после Первой мировой войны потребительские кредиты стали заметным фактором экономической динамики, сначала в США, после Второй мировой – во всех развитых странах, а еще позже – почти повсеместно.
Как мы видим, большинство принятых мер было связано с усилением экономической роли и значения государственной власти. Учитывая характер государственной власти ведущих европейских государств (формально демократические страны вели себя ничуть не лучше имперских монархий) того времени, это не могло не закончиться войной. А что именно послужило поводом – совершенно неважно. Рано или поздно какой-нибудь повод нашелся бы.
Роза Люксембург о глобальном кризисе капитализма, сравнение ее концепции с неокономической.
Я бы хотел здесь немного отвлечься и вспомнить такого явно незаслуженно обходимого вниманием экономиста, как Роза Люксембург, и ее книгу «Накопление капитала» (1913).
Основной идеей, которую она разрабатывала и отстаивала в острейшей полемике внутри марксизма, была следующая. Капитализм, базирующийся на изъятии прибавочной стоимости, не может быть самодостаточной системой. Постоянное увеличение объемов производства сопровождается сужением внутреннего капиталистического рынка, и развитие капитализма возможно только за счет внешних, некапиталистических сегментов экономики.
По мере развития капитализма он во все больших масштабах вовлекает в себя элементы этой некапиталистической среды, преобразуя их на капиталистических принципах, и вынужден расширять взаимодействие со своей периферией. Однако поскольку в планетарном масштабе эта периферия конечна, то и капитализм как строй конечен. Рано или поздно он столкнется с границами своего развития, и тогда наступит системный кризис, который, как тогда считала Люксембург, и завершится социалистической революцией.
Как нетрудно увидеть, эти рассуждения Р. Люксембург в чем-то очень похожи на то, что я говорю. Правда, мой подход шире – я говорю не только про капитализм, но и про более общие принципы взаимоотношений между финансовым и потребительским сектором, который выступает для финансового сектора внешней средой. Капитализм – совокупность фирм – только один из сегментов финансового сектора, но в отношении него действуют те же самые принципы. И как финансовый сектор в целом ведет себя по отношению к своей среде, потребительскому сектору, то есть осуществляет постоянную экспансию, пока есть куда, то точно также и капитализм ведет себя по отношению к своей внешней среде, которая представляет собой потребительский сектор и некапиталистические сегменты финансового сектора.
Итак, разница в масштабе обобщений, но это и понятно, поскольку Р. Люксембург работала в рамках марксистского варианта классической политэкономии, в котором, как я уже говорил, прибыль возникает только в промышленности, а финансовый сектор описывается по-другому. Но это только означает, что Р. Люксембург пришлось столкнуться с серьезными теоретическими трудностями в ходе ее работы.
Отсюда вытекает и другая разница между выводами неокономики и концепцией Люксембург. Она связывала конец капитализма с физическим исчерпанием натуральных элементов капиталистической периферии. Поскольку в ее время к периферии относилась значительная часть территории и населения планеты Земля, то она предполагала,
