Мюррей Ротбард - Показания против Федерального резерва
Депозитный банк не может с самого начала заниматься мошенническим «частичным резервированием» и вызывать инфляцию. Я не могу создать Банк Ротбарда и просто начать выпускать фальшивые складские расписки. Кто бы стал их принимать? Прежде всего мне нужно в течение нескольких лет создавать себе доброе имя, ведя банковскую деятельность со 100%-ным резервированием; занятие мошенничеством неизбежно паразитирует на заработанной до этого репутации честного и неподкупного банкира.
Если банкир однажды решает начать преступную деятельность, кое о чем он должен позаботиться заранее. Во-первых, его должно беспокоить то, что если его разоблачат, он может угодить в тюрьму и ему придется выплатить огромный штраф за мошенничество. Ему необходимо нанять юрисконсультов, экономистов и финансистов, чтобы убедить суд и публику в том, что частичное резервирование является не мошенничеством и хищением, а законной предпринимательской практикой и добровольными контрактами. И поэтому, если кто-нибудь предъявит расписку, которая должна быть погашена золотом или наличными по предъявлению, а банкир не может ее оплатить, то это всего лишь неприятная предпринимательская ошибка, а не вскрытое преступление. Чтобы оправдаться с помощью таких аргументов, он должен убедить власти, что его депозитные обязательства являются не залогом, как на складе, а просто долгом под честное слово. Если люди поверят в это надувательство, тогда у банкира соблазн воспользоваться значительно расширившимися возможностями для осуществления хищений на основе частичного резервирования только усиливается. Понятно, что если банкир депозитного банка или владелец денежного хранилища рассматривается как обычный владелец склада или хранитель залога, деньги, помещенные на хранение, не могут включаться в раздел «Активы» в его балансе. Эти деньги никоим образом не могут составлять часть его активов, и поэтому они никак не могут являться «долгом», который должен быть выплачен депозитору, и соответственно входить в раздел «Пассивы» баланса банка; скла-дируясь ради хранения, они не являются займом или долгом и поэтому вообще не входят в его баланс.
К сожалению, из-за неразвитости залогового права в XIX в. совету банкиров удалось склонить мнение судей в свою пользу. Моментом истины стали судебные решения, принятые в Британии в первой половине XIX в., на которые стали ссылаться американские суды. В первом важном деле Карр против Kappa (Carr v. Carr) в 1811 г. британский судья сэр Уильям Грант постановил, что так как деньги, внесенные на банковский депозит, были обычными деньгами, никак не были помечены и не находились в запечатанном мешке (как это делается с «целевыми депозитами»), то сделка представляла собой скорее заем, чем залог. Пять лет спустя в следующем важном деле Девайнес против Нобла (Devaynes v. Noble) один из адвокатов справедливо утверждал, что «банкир является скорее хранителем денег своего клиента, чем его должником... потому что деньги... в его руках представляют собой скорее вклад [deposit], чем долг [debt], и поэтому могут быть немедленно востребованы и изъяты». Но тот же судья Грант вновь настоял, что «деньги, внесенные банкиру, сразу же становятся частью его общих активов, и он просто должен эту сумму». В последнем кульминационном деле Фоли против Хилла и других (Foley v. Hill and others), рассматриваемом Палатой лордов в 1848 г., лорд Коттенхем, повторяя аргументацию предшествующих дел, высказался ясно, хотя и необычно:
«Деньги, доверенные опеке банкира, по существу [to all intents and purposes] являются деньгами банкира, который вправе распоряжаться ими так, как ему угодно; используя их, он не является виновным в нарушении обязанностей доверительного собственника; он не отвечает перед доверителем, если он вкладывает их в рискованное предприятие, он не обязан хранить их или обращаться с ними как с собственностью своего доверителя, но он, безусловно, отвечает за их сумму, так как он заключил договор»[7].
Аргумент лорда Коттенхема и всех других сторонников банковской деятельности с частичным резервированием, состоящий в том, что банкир заключает договор только об общей сумме денег, а не о том, чтобы держать деньги наготове, игнорирует тот факт, что если бы все вкладчики узнали о том, что происходит, и предъявили свои требования одновременно, банкир возможно не смог бы выполнить свои обязательства. Другими словами, выполнение контрактов и поддержание функционирования системы банковской деятельности на основе частичного резервирования требует дымовой завесы, заставляющей депозиторов ошибочно полагать, что «их» деньги находятся в полной сохранности и будут выплачены по первому требованию. Поэтому вся система банковской деятельности с частичным резервированием построена на обмане, которому попустительствует законодательная система.
Ключевой вопрос, который необходимо задать, состоит в следующем: почему законодательство о хранении зерна на складе, где условия — хранение заменимых товаров — в точности такие же, и зерно — это обычный вклад, специально никак не помеченный, развивалось в прямо противоположном направлении. Почему суды в итоге признали, что вклады [deposits] даже заменимого товара в случае с зерном являются залогом, а не долгом? Может, банкиры лоббировали эти вопросы более успешно, чем производители зерна?
Безусловно, американские суды, придерживаясь доктрины долга, а не залога, приняли странные, непоследовательные решения, которые свидетельствуют о их растерянности и перестраховке в этом критически важном вопросе. Так, авторитетный журналист по вопросам права Мичи утверждает, что по американскому законодательству «банковский депозит — это больше, чем обычный долг, и отношение вкладчика к банку не тождественно отношению обычного кредитора». Мичи цитирует дело Народный банк против Леграна (People's Bank v. Legrand), слушавшееся в штате Пенсильвания, в котором утверждается, что «банковский депозит отличается от обычного долга тем, что по своей природе он является предметом постоянной проверки со стороны вкладчика и всегда выплачивается по первому требованию». Несмотря на положение закона, следующего заветам лорда Ко-тенхема, о том, что банк «становится абсолютным владельцем размещенных в нем денег», все же банк «не может спекулировать деньгами его вкладчиков»[8].
Почему нельзя относиться к банкам так же, как к зернохранилищам? Мнение о том, что ответ является результатом скорее политических соображений, чем юридических или основанных на праве собственности, принадлежит выдающемуся историку права Артуру Нус-бауму, предположившему, что принятие «противоположной точки зрения» (о том, что банковский вклад является залогом, а не долгом) «возложило бы непомерное бремя на банковский бизнес». Несомненно, исчезли бы доходы банка от выпуска мошеннических складских расписок, как исчезает прибыль от всякого иного мошенничества, когда оно вскрывается. Однако несмотря ни на что элеваторы и другие склады продолжают с успехом работать, почему же нет подлинно безопасного места для денег?[9]
