Эли Эшер - Людены, или Великая Октябрьская Социалистическая Контрреволюция
Но все же, даже если рабочие и недороги, почему бы все-таки не сделать их рабами или не привязать к фабрикам, как раньше к земле. Пробовали, не получается. Рабы и крестьяне имеют тенденцию размножаться, причем появившиеся новые рабы и крестьяне так же принадлежат тому же хозяину. Этих новых рабов надо кормить, даже если они тебе и не нужны. А до того как они вырастут и смогут быть использованы в производстве, они хозяину в общем-то не нужны. Продавать их тоже хлопотно. Заметьте, что простои могут происходить и по другим причинам — сокращение сбыта и производства, например. В этих условиях раба кормить все равно надо, а рабочего можно просто выставить на улицу. Содержать раба на самом деле дороже чем платить зарплату, особенно если предложение труда большое. Раба надо содержать так, чтобы он и завтра и послезавтра работал, а рабочий, если от истощения заболеет и помрет — потеря небольшая, за воротами еще сотни таких дожидаются. А если вдруг спрос большой и нужно фабрику расширять? Где столько новых рабов накупить? Словом, куда ни кинь, а наемный рабочий удобнее раба, с которым одни хлопоты да головная боль. Да и в целом для общества куда полезнее рабочие, которые свободно мигрируют вслед за капиталом и рабочими местами. Собственно, если заметить, то рабочие не так уж сильно в остальном и отличаются от рабов — просто они торгуют собой сами, и не оптом, а в розницу.
Есть у наемного рабочего и еще одно огромное преимущество. Для начала, раб по природе своей необразован. Вы, конечно, читали, что в Риме рабы использовались и как преподаватели, и как управляющие, но такие рабы были скорее исключением. Масса же рабов была неграмотна и даже искусство счета у них часто не выходило за рамки бытовых операций с деньгами. А еще, что важно, раб не был заинтересован в результатах своего труда. Даже если господин и одарит его монеткой, большого смысла прятать эту монетку на черный день у него нету, поскольку монетка эта ему все равно не принадлежит, ее из него запросто могут вытрясти как только у хозяина сменится настроение. Нет у него и стимула беречь орудия труда — если сломается эта штуковина, к которой он прикован, чтобы крутить, у него просто будет немного отдыха, пока ее не починят. У рабочего картина совсем другая. Во-первых, если его станок сломается, то и зарплаты он не получит. Во-вторых, если ему дать чуть больше денег, чем абсолютно необходимо, то он их спрячет дома в подушку на черный день, а то и в банк отнесет, и, заметьте, будет этим фактом чрезвычайно доволен. Поскольку эту денежку у него никто напрямую уже не отнимет, и он это знает. Так что и в следующий раз он будет стремиться ее получить. Собственно, за то и работает. Так что простимулировать его куда как легче. Наконец, он просто образованнее раба. Собаке на привязи не нужна математика, ей нужно только уметь выполнять команды «лечь», «встать», «служить», да гавкать на посторонних. А рабочий конкурирует с другими рабочими, он совсем дураком быть не может — поскольку тогда наймут не его. А в промышленном производстве дураки вредны, причем не только в менеджменте. Рабочий, по сравнению с рабом, должен уметь и понимать значительно больше, хотя бы чтобы не угробиться самому и не поломать оборудование.
Теперь вернемся к вопросу, чем же меряют богатство при капитализме? Рассуждения выше позволяют предположить, что капиталоемкими средствами производства. Т. е. человек, у которого сто мотыг, богатым не является, по крайней мере если они не используются на плантации в какой-нибудь отсталой стране, а вот человек с фабрикой — несомненно является. Однако этот критерий очень неудобный. Да и не совсем точный. А корабль — это средство производства? Ведь ничего нового корабль не производит, он только позволяет доставлять товар в другое место, где этот же товар может быть дороже. А деньги — это средство производства? Ведь сами деньги ничего не производят. Но и фабрику, и корабль, и деньги можно использовать для одного и того же — чтобы получить еще больше денег. Путем производства нового продукта, перепродажи уже созданного продукта, либо финасирования первых двух способов. Собственно, мы только что рассмотрели три главных вида капитала — промышленный (производственный), торговый и финансовый. Вот эта способность делать деньги и определяет богатство человека при капитализме. И поскольку все три вида приводимы к одному общему — деньгам, то и меряется богатство при капитализме именно в них.
Кстати, если вы заметили, не всякие деньги — это капитал (то бишь, богатство). Зарплата, которую вы получаете — это не капитал, а так, заборные купоны на долю в общественном продукте. Капиталом они могут стать только тогда, когда они использованы (или хотя бы предназначены) на что-то, что позволит вам делать деньги. Но это опять же напрямую к теме данной книги отношения не имеет.
Старый строй: феодальный.
Новый строй: буржуазно-капиталистический.
Старый критерий богатства: земля, территория с крестьянами.
Новый критерий богатства: деньги
Что изменилось: появились орудия труда, позволяющие производить эквиваленты еды («товары широкого потребления» — сукно) в больших количествах и относительно дешево, но требующие ощутимых начальных затрат капитала и концентрации рабочей силы.
Критическое изменение: удорожание основных средств производства, территориальная концентрация рабочей силы.
Критическое социальное изменение: Наемный труд при частной собственности на средства производства.
Эффективный ареал влияния критического изменения: везде, где можно производить товар, который можно реально где-нибудь с выгодой продать.
Примечание: «реально» означает что товар этот можно туда доставить, а затем действительно продать окупив производство, доставку и прочие накладные расходы.
От денег к праву и леву? — «Я — начальник, ты — дурак!» (право сети)
Ну и наконец, мы пришли к интересному вопросу, а что же последует за капитализмом? Для Маркса этот вопрос был из области прикладной футурологии, для нас же это — история. Причем история, как будем показано дальше, в значительной степени пропущенная и ошибочно интерпретированная.
Что думал об этом Маркс?
Как и раньше в этой книге, я возьму на себя смелость несколько упростить изложение мыслей классика. Хотя бы потому, что если кому охота продираться через запутанный ход мысли оного персонажа и безлично-наукобразный стиль его произведений — искать недолго. Das Kapital доступен в переводах на все языки мира и проблемы прочитать его, кроме времени и занудности текста, нет никакой. Здесь же мы ограничимся сутью учения.
