Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы - Олег Вадимович Григорьев
Раньше потребителю, чтобы удовлетворить свои реальные потребности, нужно было определенное количество денег. После того как появился более дешевый товар, те же потребности могут быть удовлетворены с помощью меньшего количества денег, в среднем находящихся в распоряжении потребителя. Вот эту разницу и забирает себе финансовый сектор, при этом и потребитель тоже часто выигрывает (и уж точно ничего не проигрывает, иначе он бы не участвовал в сделке).
Итак, я надеюсь, понятно, что я называю потребительскими деньгами? Я понимаю, что могут быть вопросы, но они разъяснятся, когда я буду более подробно описывать взаимодействие между выделенными мной секторами. Но прежде мне хотелось бы сделать одно замечание.
В основе морального осуждения финансового сектора лежат взгляды тех, кто в своей повседневной жизни имеет дело только с потребительскими деньгами.
Существование двух видов денег вопреки кажущейся очевидности, что все деньги одни и те же, увидеть очень легко. Достаточно посмотреть на те проблемы, с которыми сталкивалась экономическая теория на всем протяжении своего существования. Я уже упоминал про два определения денег, о которых говорил Кейнс. Говорил я и о распаде экономической профессии на две специальности: экономистов и финансистов.
На раннем этапе становления неоклассики реальная двойственность денег порождала жаркие дискуссии. Экономисты спорили не только друг с другом, но и сами с собой (с этой точки зрения очень любопытно почитать Бем-Баверка; да и его оппонент Ирвинг Фишер тоже сомневался, надо ли учитывать кредитные деньги в уравнении количественной теории денег). Это сейчас в ходе вековых риторических упражнений противоречия сгладились, и современные экономисты без запинки переходят от одного определения денег к другому в зависимости от того, какое им больше подходит в данный момент времени.
И тем не менее проблемы остаются. Финансисты имеют дело с финансовыми деньгами и потому склонны считать, что все деньги вообще являются финансовыми. Отсюда и представление об исключительно долговом (кредитном) характере всех денег. Хотя те, кто получает заработную плату, вовсе не считают, что они кому-то что-то должны – и правильно делают, поскольку их деньги являются потребительскими.
Экономисты, когда говорят о деньгах, обычно подразумевают деньги потребительские. Впрочем, с учетом современных практик кредитно-денежной политики им трудно настаивать на том, что потребительскими являются все деньги. Собственно, поэтому взгляд на экономику с точки зрения финансистов сегодня является доминирующим. Австрийская школа исходит из того, что потребительские деньги – это единственные правильные деньги, а все виды финансовых денег подлежат уничтожению.
Различие между потребительскими и финансовыми деньгами проявляется и на бытовом уровне. Только здесь оно еще менее осознанно и часто является источником заблуждений и, скажем мягко, неприязни как к отдельным представителям финансового сектора, так и к нему в целом. Речь идет о тех, кто представляет собой потребительский сектор и склонен рассматривать все деньги как потребительские, а это подавляющее большинство населения. Я уже говорил о проблеме морального осуждения финансового сектора и сейчас хочу вновь к ней вернуться. Для человека, для которого все деньги только потребительские – даже в том случае, если он хранит свои сбережения в банке и получает за это проценты, поскольку он все равно рано или поздно намерен использовать эти деньги для покупки потребительских товаров, – деятельность финансового сектора представляется поистине иррациональной.
Ну, казалось бы, ведь люди ежедневно оперируют гигантскими суммами денег. «Мне бы хотя бы малую толику этих денег, и у меня бы не было никаких проблем» – так думают многие: «А им все мало, и они все пытаются получить еще больше денег. В чем смысл?» Торговец на рынке, пересчитывающий в конце рабочего дня толстую пачку денег, составляющую его дневную выручку, представляется необычайно богатым человеком, которому почему-то нужно еще и еще. Хотя сам торговец может в этот же самый момент переживать, что с учетом всех издержек он оказался в убытке, и ломать голову над проблемой, что если он сегодня потратит какие-то деньги на то, чтобы покушать, то его бизнес вскоре рухнет.
Для представителя финансового сектора деньги – его рабочий инструмент, точно такой же, каким для ремесленника является помещение его мастерской и ее оборудование. Для него лишиться денег то же самое, что для ремесленника пережить пожар, в котором его мастерская с оборудованием сгорит дотла. Ремесленник, если бы вздумал продать свою мастерскую, мог бы единовременно получить на руки пачку денег такой же толщины, как и торговец [140]. Но если бы он решил эти деньги проесть, он бы остался без средств к дальнейшему повседневному существованию.
Однако ремесленнику трудно представить себе такую ситуацию. Когда рынка помещений и оборудования нет (а это значит, что финансовый сектор слаб, раз он этот рынок еще не создал, – но кто же об этом думает), у него даже нет денежной оценки своего имущества и самой возможности выручить деньги. Когда рынок есть, то денежная оценка для ремесленника носит абстрактный характер и не воспринимается как аналог наличных финансовых денег – не каждый же день он продает и покупает оборудованные мастерские (если он это делает, то он часть финансового сектора).
Но это все, когда речь идет о ремесленниках или фермерах. А вот сегодня, когда большая часть людей работает по найму, их инструментом является их человеческий капитал, который монетизировать в принципе невозможно [141], хотя затраты на его приобретение в денежном выражении могут быть весьма значительными. В этом случае пропасть между двумя моделями участия в экономическом процессе является непреодолимой даже в воображении.
Бытовое представление о деньгах совпадает с экономическим, то есть выглядит даже как бы и научным. Но если специалисты в общем-то понимают однобокость такого подхода, хотя и не знают, что с этим делать, то в среде неспециалистов идеи о том, как организовать денежное хозяйство так, чтобы все деньги были потребительскими, находят горячий отклик. Собственно, этим объясняется широкая «низовая» популярность идей австрийской школы, которая единственная из всех твердо стоит на том, что все деньги должны быть потребительскими.
Само собой разумеется, что многие из тех, кто считает идеи австрийской школы привлекательными, слыхом не слыхивали ни о самой австрийской школе, ни о ее роли в
