Биржа — Игра на деньги - Гудмен Джордж "Адам Смит"
— Спаситель Нации, господин Кваме Нкрума, построил себе несколько дворцов, а заодно социалистическое государство. Теперь социалистическое государство печатает бланки. Бюрократы, как предполагается, должны выезжать на места, пересчитывать урожай какао и заполнять эти бланки, чтобы ганский совет по торговле знал, что ему делать. Но при Спасителе Нации бюрократы никуда не поедут и никакого какао считать не будут, потому что если они дадут не те цифры, пятилетний план пойдет наперекосяк, и их всех расстреляют. Поэтому они предпочитают выяснить, какие нужны цифры, а уже потом заполняют положенные бланки. Соответственно никто не знает, сколько там этого какао. А мои источники сообщают, что никакого какао в стране нет вообще.
Устоять было невозможно: международная интрига, возможность поиздеваться над социализмом и шанс заработать на приливной волне истории.
— Расскажи, в чем тут игра, — сказал я.
— Ты покупаешь контракт на Нью-Йоркской бирже какао, — сказал Великий Уинфилд. — Продавец обещает доставить тебе в, скажем, сентябре тридцать тысяч фунтов какао по нынешней цене, двадцать три цента. Маржа десять процентов, биржа не регулируется. Один контракт — одна тысяча долларов. Какао растет в цене на три цента — ты удваиваешь свои деньги. Какао идет вверх на шесть центов — твои деньги утраиваются.
— Какао идет вниз на три цента, и я теряю все мои деньги, — сказал я.
— Каким образом какао может пойти вниз? — сказал Великий Уинфилд — Какао дойдет до сорока центов. Минимум. Шестикратная прибыль на вложенные деньги. Если повезет, какао доберется и до пятидесяти центов, с прибылью в девять раз больше вложения. В 1954 году какао взлетало до семидесяти центов.
Какао в Нью-Йорке может купить каждый. Точно так же вы покупаете лен, кожу, серебро, пшеницу, да и любой товар или продукт. Достаточно принести брокеру деньги. Эти контракты на будущую поставку позволяют производителям и покупателям застраховать свои операции от потерь, являясь хорошей смазкой всего механизма коммерции.
Быстро подсчитав исходные цифры, я увидел, что повторение ситуации 1954 года дало бы $15000 на каждый контракт в $1000. Я ушел и тут же позвонил брокеру, который, насколько мне было известно, о Великом Уинфилде никогда в жизни не слышал, позвонил просто чтобы иметь еще один канал в своем распоряжении. И вскоре всего за $5000 кто-то обязался поставить мне 150 000 фунтов какао в сентябре.
Сознание того, что ты заделался международным спекулянтом на какао, в голову ударяет сильно. Внезапно я начал встречаться с людьми, которых прежде и знать не знал — с собратьями по Международному Какао-Заговору. Я познакомился с консультантом в твидовом пиджаке, чей бизнес завел его в Западную Африку. Мы выставили друг другу по стопке.
— Я действительно считаю, — сказал этот консультант, — что наши темнокожие братья вписали липовые цифры. Никакого какао у них нет.
Две недели спустя, когда Спаситель Нации господин Кваме Нкрума развлекался в Пекине, оппозиция спокойно отобрала у него страну и дворцы — все за исключением $25 миллионов, которые Спаситель упрятал за границей. Вечерние газеты вышли с огромными заголовками: «РЕВОЛЮЦИЯ В ГАНЕ». Мой телефон зазвонил. Это был ассистент Великого Уинфилда.
— Великий Уинфилд, — сказал он, — хотел, чтобы вы вошли в игру с какао потому что вы Коммуникабельный Человек и знаете нужных людей. Вам надо позвонить кому-нибудь в Западную Африку, чтобы выяснить, кто пришел к власти в Гане, и что это может означать в плане какао.
Великий Уинфилд закупился какао на $3 миллиона, а загипнотизировав меня на мои пять контрактов, он заполучил себе разведывательную службу. Но сейчас я и сам жаждал выяснить то же самое — и в полночь я уже звонил корреспонденту CBS, с которым был шапочно знаком. Его голос из Аккры в далекой Гане пропадал, хрипел и булькал. Ситуация неясная, сказал он. Я поинтересовался, принадлежат ли новые хозяева страны к племени, производящему какао. Корреспондент CBS сказал, что этого он не знает, но думает, что кое-кто в новом кабинете из глубинки, а какао производят именно там.
Теперь мне принялись названивать совершенно незнакомые люди, говорившие «Вы меня не знаете, но все-таки: что слышно из Ганы? Новое правительство за какао или нет?»
Какао поднялось до двадцати пяти центов. Теперь я смог купить еще два контракта, не вкладывая дополнительных средств.
На званом обеде для представителей шоколадной промышленности представитель фирмы «Херши» произнес речь, в которой сказал, что какао хватит на всех с избытком. На следующий день ввиду грядущего изобилия цены на какао рухнули (его рынок, как мы уже знаем, не регулируется), и настолько быстро, что торги пришлось приостановить. В самой нижней точке представитель «Херши» активно скупал у всех паникеров. Это меня озадачило. Зачем ему скупать сейчас, если позже этого какао будет навалом?
В этот момент я внезапно осознал, что на арене этого цирка находятся три льва: «Херши», «Нестле» и «М&М» — а мы все не более чем мыши, которые пытаются этих львов загнать в сетку. «Херши» достаточно прислониться к рынку, и от мышей останется один мышиный паштет. «Херши», «Нестле» и «М&М» так или иначе должны где-то закупать какао, а между делом они вкладывали миллионы долларов, покупая и продавая контракты на какао и страхуясь от потерь.
Теперь для мышей вырисовывалась такая цель игры: держать какао как можно дальше от львов, чтобы львам пришлось выложить денежки, когда придет время выпускать шоколадные плитки. Но если львы отлавливают мышь, они просто обдирают с нее шкурку, забирают контракты на какао, а потом уже платят за него нормальную текущую цену. Мышиные контракты к тому времени уже лежат на дне львиных карманов.
После речи господина из «Херши» среди мышей началась паника, какао рухнуло до двадцати двух центов, а я гасил изжогу таблетками и отвечал на звонки по поводу моей маржи, которую надо было покрывать. К счастью, какао сразу же снова скакнуло до двадцати четырех центов, и я был спасен.
Великий Уинфилд позвонил мне, чтобы успокоить.
— «Херши» и «М&М» пытаются скупить по дешевке контракты на какао, вот они и гонят панику, — сказал он. — Ну а мы паниковать не будем. Они знают, что никакого какао нет, потому-то и запускают все эти штучки. Крестьяне даже деревья не опрыскивали. Бросают свои плантации. Так что этот урожай уже выглядит плохо. А если и урожай следующего года будет неудачным, то какао поползет к сорока центам, пятидесяти центам, шестидесяти центам. Все эти шоколадные фирмы будут слезно вымаливать какао, потому что окажутся прижатыми к стене.
Какао дошло до двадцати пяти центов, и мне уже стали позванивать брокеры, намекая, что какао скоро резко поднимется в цене. Это меня должно было бы насторожить, но увы и ах. Когда снова зазвонил телефон, на другом конце провода был ассистент Великого Уинфилда.
— С прискорбием сообщаю вам, что в Нигерии, стране, производящей какао, отмечена мощная вспышка насилия, — сказал он, и тут трубку взял сам Великий Уинфилд.
— Гражданская война! — произнес он. — Гражданская война! Племя Хауза под корень истребляет племя Ибо! Трагедия! Я не представляю, как им удастся собрать урожай, а ты?
Я тоже не представлял. Конечно, самое поверхностное изучение предмета позволило бы установить, что стычки между Ибо и Хауза происходили на востоке и севере страны, а какао выращивается на западе, заселенном людьми Йоруба — но куда там, ведь мы внезапно стали частью всех газетных заголовков! Информация из Нигерии пошла гуще и чаще.
— С прискорбием сообщаю вам, — говорил ассистент Великого Уинфилда, — что генерал Иронзи, глава Нигерии, убит. Гражданская война. Какао нет.
Какао поднялось до двадцати семи центов.
— С прискорбием сообщаю вам, — говорил ассистент Великого Уинфилда, — что сегодня утром была взорвана главная железнодорожная ветка на побережье. И что бы ни говорили в Лондоне, Великий Уинфилд к этому никакого отношения не имеет. Мы ненавидим насилие. Мы любим правду. А правда заключается в том, что какао нигде нет, и «Херши» еще будет умолять продать им товар по шестьдесят центов.
