Майкл Льюис - Большая игра на понижение: Тайные пружины финансовой катастрофы
В отделе Goldman Sachs, занимающимся ипотечными облигациями, работали исключительно умные люди. Все они прекрасно учились в школе и окончили самые престижные университеты страны. Однако не нужно быть гением, чтобы понять, какие баснословные прибыли сулит превращение облигаций с рейтингом «три В» в облигации с рейтингом «три А». Но только гений мог отыскать для отмывания $20 млрд в облигациях с рейтингом «три В». В первоначальных кредитных башнях — исходных ипотечных облигациях — рейтинг «три В» получал один-единственный этаж. Из миллиарда долларов низкокачественных ипотечных кредитов можно было получить лишь $20 млн самых сомнительных траншей класса «три В». Говоря иначе, для создания CDO на миллиард долларов на основе исключительно ипотечных облигаций класса «три В» вам нужно было предоставить реальным людям кредиты на $50 млрд. На это требовалось время и силы. Дефолтные свопы не требовали ни первого, ни второго.
Покупку Майком Бэрри дефолтных свопов на миллиард долларов можно расценивать по-разному. Прежде всего, как простой, даже невинный, договор страхования. Раз в полгода Бэрри платил страховую премию, а в обмен получал защиту от дефолта облигаций на миллиард долларов. Если застрахованные им облигации с рейтингом «три В» превратятся в проблемные, он получит миллиард долларов; в противном случае он не получит ничего. Но Майк Бэрри, понятное дело, не держал ни низкокачественные ипотечные облигации с рейтингом «три В», ни что-либо похожее на них. У него не было недвижимости, которую можно «застраховать»; он словно оформлял страховку от пожара на лачугу, которая уже не раз горела. В его понимании, как и в понимании Стива Айсмана, дефолтные свопы были не страховым инструментом, а чистой воды спекуляцией — и такое отношение к свопам можно считать второй точкой зрения.
Был и третий, еще более непостижимый, взгляд на этот новый инструмент — как на практически идеальную копию низкокачественных ипотечных облигаций. Денежные потоки, генерируемые дефолтными свопами Майка Бэрри, в точности повторяли денежные потоки от низкокачественных ипотечных облигаций класса «три В», на понижение которых он ставил. Страховая премия в размере 2,5 % в год, выплачиваемая Майком Бэрри, имитировала спред сверх ставки LIBOR[7], который ипотечные облигации класса «три В» приносили фактическому инвестору. Миллиард долларов, которые потеряет тот, кто продал Майку Бэрри дефолтные свопы, если облигации станут проблемными, повторял потенциальные убытки фактических владельцев облигаций.
На первый взгляд растущий рынок спекулятивных операций с низкокачественными ипотечными облигациями напоминал виртуальный футбол: безобидная, если не глупая, имитация инвестирования. Увы, виртуальный футбол сильно отличался от «творческих» финансов: если в компьютерной игре вы берете в свою команду Пейтона Меннинга, то не создаете второго Пейтона Меннинга в реальности. Когда Майк Бэрри приобрел дефолтные свопы на облигации Long Beach Savings, обеспеченные низкокачественными ипотечными кредитами, он позволил Goldman Sachs создать новые облигации, идентичные оригинальным во всех отношениях за исключением одного: за ними не стояли реальные ипотечные кредиты или покупатели жилья. Реальными были только убытки и прибыли от спекуляций с облигациями.
Таким образом, чтобы генерировать $1 млрд в низкокачественных ипотечных облигациях с рейтингом «три В», Goldman Sachs не нужно было выдавать кредиты на $50 млрд. Им надо было всего лишь убедить Майка Бэрри или любого другого пессимиста выбрать 100 различных облигаций класса «три В» и купить дефолтный своп на $10 млн для каждой из них. Сформированный пакет (синтетическая CDO — такое название придумали для CDO, за которой не было ничего, кроме дефолтных свопов) передавали для оценки Moody’s и Standard & Poor’s. «Рейтинговые агентства собственной моделью оценки CDO, по большому счету, не располагали, — говорит один из бывших трейдеров по CDO из Goldman Sachs. — Банки предоставляли им свои модели и просили их оценить». Так или иначе, почти 80 % рискованных облигаций с рейтингом «три В» стали выглядеть как облигации с рейтингом «три А». Оставшиеся 20 % с более низким кредитным рейтингом продать было довольно трудно, однако, как бы невероятно это ни звучало, из них можно было сложить еще одну башню и еще раз переработать в новые облигации класса «три А». Механизм, превращавший чистый свинец в сплав, состоящий на 80 % из золота и на 20 % из свинца, принимал оставшийся свинец и тоже превращал его на 80 % в золото.
Результаты работы данного механизма, в отличие от внутренних процессов, описать довольно просто: масса ненадежных кредитов превращалась в пачки облигаций уровня «три А» по большей части, а львиная доля оставшихся облигаций низшего качества перерабатывалась в CDO класса «три А». Поскольку этот механизм не позволял предоставлять ипотечные кредиты достаточно быстро, чтобы выпускать нужное количество низкокачественных облигаций, он использовал дефолтные свопы для многократного воспроизведения наихудших из существующих облигаций. Goldman Sachs стоял между Майклом Бэрри и AIG. Майкл Бэрри отстегивал 250 базисных пунктов (2,5 %), чтобы купить дефолтные свопы на самые паршивые облигации класса «три В», а AIG платила 12 базисных пунктов (0,12 %), чтобы продать дефолтные свопы на те же самые облигации, отфильтрованные через синтетические CDO и причисленные к классу «три А». Были и другие интересные моментики[8]: часть «свинца» была продана непосредственно немецким инвесторам в Дюссельдорфе, но когда пыль улеглась, Goldman Sachs получил 2 % с объема сделки, без всякого риска, и зафиксировал всю прибыль наперед. Деньги не переходили из рук в руки — шла ли речь о короткой или длинной стороне. И та и другая могли заключить сделку с Goldman Sachs, подписав лист бумаги. Первоначальные ипотечные кредиты, на чье будущее ставили обе стороны, не играли никакой иной роли. Забавно, но они существовали только для того, чтобы на их судьбу делали ставки.
Рынок «синтетических» бумаг снял все ограничения на размер риска, связанного с выдачей низкокачественных ипотечных кредитов. Чтобы сделать ставку на миллиард, больше не нужны были реальные ипотечные кредиты на сумму в миллиард долларов. Требовался лишь желающий занять противоположную позицию в сделке.
Нет ничего удивительного в том, что Goldman Sachs так охотно согласился продавать Майку Бэрри дефолтные свопы гигантскими пакетами по $100 млн и что трейдера по облигациям Goldman Sachs совершенно не интересовало, на понижение каких облигаций играл Бэрри. Страховка, приобретаемая Бэрри, встраивалась в синтетические CDO и переносилась на AIG. Приблизительно $20 млрд в дефолтных свопах, которые AIG продала Goldman Sachs, означали примерно $400 млн безрисковой прибыли для Goldman Sachs в год. Сделки действовали, пока существовали облигации, ожидаемый срок жизни которых составлял примерно шесть лет; если произвести нехитрые расчеты, получается, что прибыль трейдера Goldman достигала $2,4 млрд.
Новейший метод выжимания прибылей из рынка облигаций, придуманный Уолл-стрит, должен был бы вызвать несколько вопросов. Почему вроде бы опытные трейдеры из AIG FP ввязались в это дело? Если дефолтные свопы являлись страховым инструментом, почему они не регулировались как страховка? Почему, например, от AIG не потребовали создания резервного капитала под них? Почему, если уж на то пошло, Moody’s и Standard & Poor’s согласились наградить 80 % пула сомнительных ипотечных кредитов тем же рейтингом «три А», который присваивается казначейским долговым бумагам? Почему никто, ни один человек в Goldman Sachs не встал и не возмутился: «Это отвратительно. Рейтинговые агентства, те, кто определяет конечную цену низкокачественных ипотечных кредитов, не осознают всего риска, а их идиотизм неминуемо ведет к катастрофе»? Очевидно, ни один из перечисленных выше вопросов не приходил в головы участников рынка, в отличие от другого вопроса: как бы мне провернуть то, что удалось провернуть Goldman Sachs? Особенно старался Deutsche Bank, который даже как-то стыдился того, что Goldman Sachs первым напал на эту золотую жилу. Deutsche Bank, на пару с Goldman, был ведущим маркетмейкером этих маловразумительных ипотечных деривативов. Конечно, свою роль здесь сыграл Дюссельдорф. Если глупые немцы клюнули на американские низкокачественные ипотечные деривативы, Deutsche Bank должен был первым их предложить.
Но все это не представляло особого интереса для Грега Липпманна. В Deutsche Bank делами, связанными с CDO, заправлял не он, а сотрудник по имени Майкл Ламонт. Липпманн был всего лишь трейдером, который отвечал за покупку и продажу низкокачественных ипотечных облигаций и, как довесок, дефолтных свопов на них. Поскольку инвесторов, желающих прямо ставить против рынка низкокачественных облигаций, было совсем мало, руководство Липпманна предложило ему занять их место: по сути, выступить в качестве дублера Майка Бэрри и явно играть на понижение рынка. Если бы Липпманн покупал дефолтные свопы у отдела Deutsche Bank, занимающегося CDO, они бы также могли поработать с AIG, пока эта компания не одумалась и не прекратила заключать такие сделки. «Грег был вынужден открывать короткие позиции в CDO, — говорит бывший руководящий сотрудник из команды Deutsche Bank, работающей с CDO. — Я сказал “вынужден”, но Грега нельзя было вынудить что-либо делать». На сотрудников, которые занимались операциями с CDO, оказывалось давление, но Липпманну не нравилась короткая продажа низкокачественных ипотечных облигаций.
