«Адам Смит» - Биржа — Игра на деньги

Джентльмен, рассказавший эту историю, работает на Уоллстрит и активно участвует в торгах.

— Моя бабушка, — говорит он, — словно сошла с портретов милых старушек кисти Нормана Рокуэлла. Седые волосы, маленькие старомодные очки, черное платье, типичные старушечьи туфли. Как вам известно, мой дед работал на Уолл-стрит, и бабушка осталась вполне обеспеченной особой: доверительные фонды и все такое прочее. Невзирая на то, что она прожила с моим дедом пятьдесят два года, она никогда не могла отличить акции от облигаций. Однажды вечером она звонит мне и говорит, что хочет открыть у меня брокерский счет. Я говорю, что занимаюсь не теми акциями, которые подошли бы ей, для нее наилучший вариант — это «Джерси» по доллару за акцию, но она уперлась и настаивает. Я говорю ей: хорошо, но с условием никому об этом не рассказывать — прочие члены семьи эту затею вряд ли одобрили бы.

И вот мы открываем счет, и я говорю ей о пакете очень нервных акций, который собираюсь купить. Она тут же принимает самый заговорщический вид. «Великолепно, — говорит она. — А можно, я скажу Розалинде?». Розалинда — это ее подруга. Бабушке семьдесят девять, Розалинде восемьдесят один. Я говорю: конечно, Розалинде можно сказать. «А можно, я скажу Харриет?». Харриет — это еще одна ее подруга, и этой Харриет восемьдесят три. Все три старушки прекрасно обеспечены, банк Моргана управляет фондами, которые им оставили мужья, дети обеспечены, внуки иногда приезжают проведать их в воскресенье. И вдруг вся эта старушечья команда начинает гоняться за «горячими» компьютерными акциями.

В общем, дела идут своим чередом, и старушки делают неплохие деньги. И тут я натыкаюсь на настоящее сокровище. Маленькая электронная компания с приличной прибылью, ее акций на свободном рынке немного — и почему-то никто ее до сих пор не раскопал. «Потрясающе!» — говорит моя бабушка, покупая эти акции. К этому времени бабушка уже сделала по пять долларов на каждый вложенный ею. «А можно, я скажу Розалинде?» — говорит она с опять-таки самым заговорщическим видом. Я представляю себе этих милых старушек в их традиционном кафе, где они пьют свой послеполуденный сок, в черных платьях и черных туфлях — и говорю: конечно, Розалинде можно сказать.

Как я уже сказал, этих акций на рынке не так уж много, и внезапно я обнаруживаю, что просто не в состоянии их найти для покупки. Запрашиваемая цена двадцать четыре, я протягиваю к ним руку, покупаю первый пакет в две сотни акций, и они тут же летят вверх на двадцать восемь, бабах! Я звоню дилерам. Я навожу справки — бесполезно, акции продолжают от меня удирать. Еще кто-то скупает их пачками! Бабах — и они уже по тридцать три! Тогда очень аккуратно, очень скрытно, буквально на цыпочках, я начинаю вынюхивать на Стрит, в чем же тут дело. Но никто ничего не знает, кроме того, что моя информация абсолютно верна, — кто-то их действительно скупает, но никто не знает, кто именно.

Вы уже, конечно, догадались — меня это тоже как-то враз осенило. Бабушка сказала Розалинде и Харриет, а каждая из них тоже сказала паре своих подружек, и теперь группа старушек в маленьком кафе накапливает массивную позицию по этим акциям и начисто рушит всю мою игру. И я звоню ей, разозленный до предела. У этих старушек покупательная сила начинает делаться больше, чем у Английского национального банка.

— Бабушка, — говорю я, — я согласился: Розалинде ты можешь сказать. Но одной своей подруге. Розалинде. А теперь вы все выдергиваете эти акции у меня из-под носа!

— Адель и Дороти тоже хотели купить немного, — говорит бабушка.

— Руки прочь от моей находки, — говорю я. — Тебе вообще не полагалось бы иметь дело с такими акциями.

— Это еще почему? — говорит бабушка. — Должна же я иметь в пакете активные растущие компании. Должна же я что-то накопить на старость.

— Я, так и быть, пропущу мимо ушей твое замечание насчет накопить на старость. Банк Моргана прекрасно делает эту работу, — говорю я.

— Я проверила акции, которые для меня держит банк Моргана, — говорит бабушка. — Скукотища. Они вообще никуда не двигаются.

— Слушай меня внимательно, — говорю я очень резким тоном. — Если ты и твои подруги не оставите мою компанию в покое, я никогда больше ни о каких акциях тебе ничего не скажу!

— Не говори так, пожалуйста, не надо так говорить, — произносит бабушка жалобным голосом.

— Тогда веди себя прилично, — говорю я.

— Когда тебе восемьдесят, — тихо говорит бабушка, — то тебе очень одиноко. Я вам всем надоела, я это знаю. Мне хочется, чтобы хотя бы мои подруги мне звонили. И сейчас у меня самое веселое время в жизни! Не отбирай у меня эти акции…

И что я мог ей сказать?

— Любой брокер, — сказал мистер Тетчер, — это самый настоящий паразит. За их работу им переплачивают так, как никому другому в мире. Они не производят даже шнурки для ботинок, они не разъясняют вам тонкости закона, они не дирижируют уличным движением. Они просто принимают ваши заказы, ваши распоряжения, как обычные клерки, и за это — боже, вы видели их комиссионные?! Это же фантастика! Когда торговля на бирже идет помаленьку, все брокеры вопят, они жаждут поднять свои комиссионные. Но когда на бирже продается и покупается от пяти до десяти миллионов акций в день, вы слышали, чтобы они снижали комиссионные? Я — нет. И все эти брокеры просто сидят и выкачивают у нас деньги.

— Вы не очень довольны своим брокером, — предположил я.

— Тот, что у меня сейчас, — сказал мистер Тэтчер, — ворует не больше и не меньше, чем все остальные уголовники из этой породы. У нас бы тюрем не хватило, если бы мы сунули туда всех брокеров, которые того заслуживают. Взять хоть информацию. Когда брокер получает какую-то информацию, он что, немедленно мне звонит? Нет. Сначала он покупает сам — а уже потом может позвонить и мне. И, когда он звонит и навязывает мне свой товар, я всегда спрашиваю: а сам он эти акции купил? Если нет, то я тоже не покупаю. И, понятное дело, когда мне нужно с ним поговорить, до него никогда не дозвонишься.

— Он занят.

— Конечно, занят он, зазывала базарный. Или возьмем продажу. Вы думаете, они сразу скажут вам, когда надо продавать? Ни за что в жизни. Сначала они продают сами, потом вы видите, как акции день ото дня валятся вниз, вы не можете до них дозвониться, потом вы их наконец отлавливаете, и они говорят: «Хотя краткосрочные перспективы не слишком радужны, активы, купленные с долгосрочным прицелом, трогать не следует». Они меня так водили за нос пару раз, но больше не выйдет. Ведь то, что они говорят, значит вот что: «Я продал их еще в прошлый четверг, Чарли, и я просто забыл, что у тебя до сих пор куча этого залежалого товара». Хотите знать, какой «долгосрочный прицел» они имеют в виду? Сроком в пятьсот лет. А может, и в семьсот. Но как бы оно ни разворачивалось, а свое они имеют всегда. Вы делаете деньги, они заполучают комиссионные. Вы теряете деньги, они опять-таки имеют комиссионные. Вы оставляете свой брокерский счет в покое, они начинают названивать вам и навязывать очередной товар, потому что когда счет не шевелится, они не получают ни шиша. Вот в чем болезнь всей системы. Они просто обязаны на вас давить. Ведь им не платят за хорошо проделанную работу, как классному хирургу. Они могли бы посадить вас на пакет акций, который шел бы и шел вверх, но тогда они вымрут с голоду, ведь комиссионные им идут, только когда вы покупаете или продаете. А еще одна болезнь системы — это сам тип личности, который пролезает в брокеры. Кто может вынести такую работу — целый день следить за цифирями и делать безумные деньги, названивая людям по телефону? Только букмекеры. Или воры. Все они ворюги и есть.

— Должно быть, вы были не слишком удачливы на бирже.

— У меня все идет не хуже, чем у любого другого. И не верьте людям, — наврут с три короба. Особенно брокеры. Вы когда- нибудь слышали, чтобы брокер сказал: «Я не знаю», когда вы задаете ему какой-нибудь вопрос? Нет. У него всегда ответ наготове. «Почему мои акции идут вниз?» Он говорит: идет фиксация прибыли. «Почему вся биржа идет вниз?» Он говорит: налоги поднимаются, или все ждут пресс-конференции президента, или еще где-нибудь там затеялась война. И они никогда ничего не скажут вам прямо, так они привыкли врать.

Или возьмем мой «Синтекс». Мне в суд надо было подать на негодяя, который мне эти акции всучил. Это было на последнем их скачке. И рывок был хороший, с восьмидесяти до ста десяти. Я говорю этому прохиндею: если акции пойдут вниз, я хочу их продать. Он говорит: прогнозы на будущее самые радужные. Акции падают до семидесяти. И я уже начинаю терять деньги. При семидесяти он внезапно говорит, торгаш паршивый, что да, похоже, проблемы есть. При ста десяти он не давал мне продавать, а при семидесяти он настаивает, чтобы я продавал.