Натали Голдберг - Человек, который съел машину: Книга о том, как стать писателем
Вы можете использовать любые безобидные уловки. Главное – не попадать в бесконечный круговорот вины, избегания и принуждения. Когда приходит время писать – пишите.
Проблемы с внутренним редактором
В ходе писательской практики очень важно разделять творца и редактора, или внутреннего цензора, чтобы у творца была возможность свободно дышать, исследовать и самовыражаться. Если редактор совсем вас допек и вам тяжело отделить его от своего творческого голоса, сядьте и запишите то, что он говорит, – дайте ему возможность высказаться. «Ты болван! Кто тебе сказал, что ты вообще можешь писать? Я ненавижу то, что ты делаешь! Это мусор, мне за тебя стыдно, тебе нечего сказать! Кроме того, ты лепишь орфографические ошибки…» Знакомо, да?
Чем ближе вы познакомитесь со своим внутренним редактором, тем проще вам будет его игнорировать. Через некоторое время его голос, словно бормотание пьяного бродяги, станет для вас не более чем фоновым шумом. Не надо подпитывать его, прислушиваясь к его пустым словам. Если он говорит: «Ты скучный», – а вы прислушиваетесь к этому и прекращаете писать, значит, вы демонстрируете уважение к своему редактору и укрепляете его власть. Он-то прекрасно знает, что слово «скучный» заставляет вас цепенеть, так что оно будет очень часто звучать у вас в ушах, когда вы пишете. Но пусть оно станет для вас чем-то далеким, вроде хлопанья чистого белья на ветру, которое доносится откуда-то с улицы. В конце концов белье высохнет – и кто-нибудь его снимет. А вы тем временем будете спокойно продолжать писать.
Элктон, штат Миннесота: все, что перед вами
Я вхожу в класс в школе города Элктон, штат Миннесота. Сейчас начало апреля, и поля вокруг школы мокрые, еще не распаханные и не засеянные. Небо темно-серое. Узнав, что одно из словарных слов, которые должны запомнить ученики, – это слово «раввин», я говорю двадцати пяти восьмиклассникам, сидящим передо мной, что я еврейка. Никто из них до этого не встречал еврея. Я понимаю, что все, что я буду делать на протяжении следующего часа, свяжется в их сознании с евреями. Я вошла в класс, жуя яблоко, – значит, теперь все евреи едят яблоки. Я сказала им, что никогда не жила в маленьком городе, – значит, евреи не живут в сельской местности. Один из учеников спрашивает меня, знаю ли я кого-нибудь, кто был в концлагере, – и мы говорим о немцах; оказывается, у многих здесь есть немецкие предки.
Эти дети принимают меня очень тепло, я вижу в них прекрасную глубину тонких и уязвимых чувств. Они знают, из какого колодца вода, которую они пьют, знают, что кошка, которая убежала два года назад, уже не вернется, знают, как развеваются волосы, касаясь кожи, когда бежишь со всех ног. Им не нужно объяснять никакие правила поэзии: они уже живут в ней. Они на короткой ноге со всеми окружающими вещами. Поэтому я просто спрашиваю их: «Откуда вы, кто вы, что вы собой представляете?» Я рассказываю им, что приехала из города, но знаю эти поля. Когда пишешь, можешь узнать все. Ты можешь быть здесь, но знать улицы Нью-Йорка. В тебе могут жить части других существ: «Я – крыло ворона, который улетел и никогда не вернется».
Это – один из способов рождения текста. Когда я вошла в класс, у меня не было никакого плана занятия. Я просто старалась быть настоящей, открытой и не бояться – а ситуация сама дала мне план и тему. Я знаю, что так происходит везде, где бы я ни оказалась. Главное – чтобы сердце оставалось открытым. Когда я шла на урок в городскую школу на Манхэттене, я заранее запаслась разнообразными готовыми упражнениями, потому что испытывала гораздо больше страха. Я выросла в Нью-Йорке и наслушалась там всяких историй. И это пошло во вред всем, в первую очередь мне самой. Когда я напугана, мои тексты оказываются искореженными, они не соответствуют истине. «Но здесь же действительно есть чего бояться!» Нет, все дело в предубеждениях.
Сразу по окончании колледжа в 1970 году я работала замещающим учителем в системе общественных школ Детройта. Это было вскоре после расовых бунтов, и я остро чувствовала волны «черной энергии», исходящей от учеников. Я была наивной девочкой, только что переехавшей в Детройт. Все для меня было новым, я была всему открыта. Помню, как однажды меня пригласили замещать учительницу английского языка и литературы в старшей школе, где учились только черные ребята. «Прекрасно», – подумала я. Английский был в колледже моей специализацией. Я взяла свой потрепанный экземпляр «Нортоновской антологии английской литературы» и поехала на урок. Одиннадцатиклассники зашли в класс со звонком: «О, а это еще что за девица?» Было очевидно, что они не намерены послушно сидеть за партами, но мне было плевать. Это был урок английской литературы, которую я обожала. «Я хочу поделиться с вами стихами, которые очень люблю». Я прочла им мое любимое – «Могущество творца» Джерарда Мэнли Хопкинса, которое я часто читала вслух в колледже, смущая своих соседок по общежитию. И здесь, в детройтской школе, я читала эти стихи с той же страстью. Когда я закончила, в классе царила абсолютная тишина. Потом один из учеников взял со стола книгу стихов Лэнгстона Хьюза и швырнул мне со словами: «Почитайте-ка вот это». И все пятьдесят минут урока мы читали вслух черных поэтов, которых хотели услышать эти ребята.
Когда писатель пишет, он должен к любой теме каждый раз подходить, как будто впервые. В Элктоне одна учительница отозвала меня в сторонку и сказала, показывая на пол: «Взгляните под парты. Там грязь с их ботинок. Это хороший знак. Значит, наступает весна». И я смотрела на эту грязь во все глаза, действительно впервые ее увидев.
Откуда нам брать идеи – то, о чем можно писать? Начинайте с того, что прямо перед вами. И идите дальше – куда угодно. Рассказывайте все, что знаете. Не переживайте, если вы не можете доказать это и не изучали это специально. Я знаю поля вокруг Элктона, потому что я так сказала и потому что мне хочется бродить по ним вечно. Неважно, что эта «вечность» может оказаться всего одной неделей пребывания там в качестве приглашенного учителя поэзии, менеджера по продажам тракторов или туриста, направляющегося на Запад. В своих текстах вы можете владеть всем, чем захотите, чтобы потом отпустить это и забыть.
Ищите водоносный горизонт
Не стоит волноваться по поводу своего таланта или способностей: они будут расти с практикой. Роси Катагири сказал: «Способности подобны водоносному горизонту в толще земли». Водоносный слой никому не принадлежит, но вы можете добраться до него. Чтобы коснуться его и пропустить через себя, нужно приложить усилия. Поэтому просто продолжайте писать. Научившись доверять своему голосу, вы сможете направлять его по своему желанию. Если вы хотите написать роман, пишите роман. Если вам ближе эссе или короткие рассказы, пишите их. Вы узнаете, как это следует делать, когда будете писать. Будьте уверены: постепенно вы обязательно обретете необходимую технику и мастерство.
Вместо этого люди часто, начиная писать, испытывают чувство духовной нищеты. Они пусты – и поэтому бегут к учителям и на занятия, чтобы их научили писательству. Мы учимся писать, когда пишем. Это очень просто. Нужно смотреть внутрь себя, а не обращаться к каким-то авторитетам, которые, как нам кажется, что-то об этом знают. У меня был милейший толстый друг, который решил начать заниматься физкультурой. Знаете, что он сделал? Он пошел в книжный магазин, чтобы найти книгу, в которой можно было бы об этом прочитать! Не нужно читать об упражнениях, чтобы похудеть. Нужно просто заниматься и худеть.
На мой взгляд, общественные школы ужасны тем, что берут маленьких детей, которые от природы являются поэтами и писателями, и заставляют их сначала читать книги, а потом изучать и обсуждать их со стороны.
Красная тачка
Уильям Карлос Уильямс
как многозначиткраснаятачкапокрытая глазурьюдождясреди этих белыхцыплят{4}
«Что имел в виду поэт под „красной тачкой“? Закат? Автомобиль? И почему она „покрыта глазурью дождя“?» Так много вопросов!.. А он имел в виду просто тачку, и она была красной, потому что она была красной, и только что прошел дождь. В этом так много всего, потому что стихи – это маленькие моменты просветления, и в тот самый момент простая красная тачка заставила Уильямса пробудиться и стала для него всем.
Поэзии обучают так, будто в словах поэта скрыт тайный ключ, а работа читателя – найти его. Но стихи – это не мистические романы. Не надо пытаться раскрыть несуществующие тайны – вместо этого нужно постараться как можно ближе подойти к работе поэта. Учитесь вызывать в памяти образы и строчки точно такими же, какими они были у автора. Не отделяйте себя от их тепла и света разговорами о них. Оставайтесь рядом с ними. Именно так вы сами научитесь писать. Не отходите от источника. Не теряйте собственную мысль и пишите, отталкиваясь от ее глубины.
