Ог Мандино - Самый великий торговец в мире. Часть 2. Окончание истории

Что может быть полезнее ежедневного пересмотра своей жизни, дарящего чувство гордости и удовлетворения?

Больше мои дни не будут заканчиваться с заходом солнца. После него меня ожидает еще одно дело.

Каждый вечер я буду оценивать поступки, совершенные в этот день.

Глава восемнадцатая

Последний завет

Я обещаю…

Я клянусь…

Я даю обет… никогда не забывать о том, что Господь наделил меня величайшим талантом – силой молитвы. В торжестве и отчаянии, любви и разочаровании, ликовании и боли, восхищении и отторжении, успехе и неудаче я всегда могу зажечь в сердце огонь веры, и он уверенно проведет меня через туманы сомнений, тьму бесплодных попыток, дебри болезней, печалей и коварные болота соблазнов.

Теперь я знаю, что Господь слышит лишь то, что говорит мое сердце.

Утренняя молитва открывает для меня богатства Божьего благословения, а вечерняя помогает обрести его защиту.

Пока есть возможность молиться, с тобой всегда пребудут мужество и надежда. Без молитвы я мало на что способен, а с ней возможно абсолютно все. Пусть этот десятый и последний завет наставляет и ведет меня по жизни.

Посредством молитвы я всегда буду поддерживать связь со своим создателем.

Чем меньше слов, тем лучше молитва. Одна из моих молитв состоит из таких слов:

Мой особенный друг, спасибо за то, что выслушиваешь меня. Ты знаешь, как усердно я стараюсь оправдать возложенные на меня надежды.

Спасибо тебе за дом, в котором я живу. Пусть ни работа, ни развлечения, какими бы замечательными и приятными они ни были, никогда надолго не отлучат меня от любви, которая сплотила мою драгоценную семью.

Научи меня вести игру жизни суверенностью, честью, мужеством и достоинством.

Ниспошли мне друзей, которые понимают меня и все равно остаются моими друзьями.

Надели меня великодушным сердцем и бесстрашным разумом, готовым идти непроторенными путями.

Подари мне чувство юмора и несколько часов досуга.

Помоги мне стремиться к высшей законной награде достоинства, честолюбия и возможностей, при этом никогда не забывая протягивать руку помощи тем, кто нуждается в поддержке и воодушевлении.

Дай мне сил выдержать все испытания, которые могут встретиться на моем пути, чтобы я был отважен в беде, постоянен в печали, сдержан в гневе и всегда готов к любым поворотам судьбы.

Научи дарить улыбку вместо хмурого взгляда, ласковое бодрое слово вместо резких и горьких высказываний.

Надели состраданием к ближнему и пониманием того, что никому из нас, сколь бы высокое положение мы ни занимали, не избежать горя и печалей.

Помоги сохранять безмятежность, как бы ни складывалась жизнь, убереги как от излишней хвастливости, так и от более страшного греха самоуничижения.

Пусть в минуты скорби моя душа исполняется надежды при мысли о том, что, не будь тени, не было бы и солнечного света.

В поражениях сохрани мою веру.

В успехах сохрани мое смирение.

Придай мне твердости духа, дабы довести до конца мои начинания, и даже более того, а когда все будет закончено, награди меня по своей воле и позволь от чистого любящего сердца сказать тебе благодарное «аминь».

Глава девятнадцатая

Эразмус сидел, подперев голову руками, на деревянной скамье возле огромного фонтана, расположенного во внутреннем дворе. Даже услышав приближающиеся шаги, он не оторвал взор от своих сандалий.

– Что случилось, Эразмус? – неуверенно спросил Га лен.

– Как долго он остается один на этой горе?

Гален улыбнулся. За последнюю неделю этот вопрос он слышал по многу раз каждый день.

– Двадцать восемь дней миновало с тех пор, как мы попрощались с Хафидом.

Эразмус подавленно покачал головой и поднялся.

– Прошу вас, Гален, прогуляйтесь со мной. Ваша компания и улыбка служили мне утешением в эти тревожные дни.

Вскоре они подошли к северной части внутреннего двора, остановившись под навесом из кипарисов, укрывавших гробницу Лиши. Эразмус кивнул в сторону стоявшей рядом скамейки из красного дерева и сказал:

– Когда Хафид дома, он каждое утро сидит здесь и разговаривает с Лишей, словно она рядом и собирает цветы. А затем он немного спит. По его признанию, он скучал по этим беседам со своей женой, и это единственное, что не нравилось ему в наших выступлениях.

– Во время прогулок мне не доводилось забредать в эту часть владений, – признался Гален, подходя к мраморному склепу, в то время как Эразмус опустился на любимую скамейку Хафида. – Какая необычная роза! – воскликнул он, резко опускаясь на колени перед зеленым тернистым кустом, охранявшим бронзовую дверь склепа.

– Что необычного может быть в белой розе? – вздохнул Эразмус. – Она растет там потому, что была любимой розой Лиши. Хафид велел высадить рядом куст красной розы, когда придет его час упокоиться подле жены.

– Эразмус! – закричал Гален. – Иди скорей сюда! Скорей!

Испуганный настойчивым призывом гостя, старый счетовод поспешил к Галену, сидевшему на земле с раскрытым ртом и дрожащей рукой указывавшему на двойную розу, распустившуюся во всей красе.

– Только взгляни, Эразмус!

Высокий куст был весь усыпан белыми розами – и бутонами, и раскрывшимися цветками, – но Гален указывал только на один цветок.

– Не может быть! – всхлипнул Эразмус, падая на колени. – Этого не может быть!

– Но это так! – вскричал Гален, все еще в изумлении глядя на куст. – Прекрасная красная роза на белом розовом кусте!

– С Хафидом случилась беда, – простонал Эразмус. – Мы сейчас же должны отправиться к нему. Не медля ни секунды!

Менее чем через час из дворца вылетела маленькая повозка, которой правил Гален, и к полудню они с Эразмусом добрались до подножия горы Ермон. Вскоре после того, как они начали подъем и оказались у развилки грязной дороги, Эразмус сверился с картой и указал Галену направо. Позднее они миновали гигантское нагромождение камней и Эразмус заметил:

– Скоро будем на месте. Сергиус однажды говорил, что его убежище находится в маленькой роще.

– Вон оно! – вскричал Гален, взмахнув кнутом в сторону рощи можжевельника, окруженной белыми скалами и песчаными наносами. Въехав в рощу, Гален тотчас же остановил повозку. Тут же неподалеку стояла повозка Хафида, поводья которой были привязаны к толстому колышку возле крыльца.

– Очевидно, он собрался возвращаться в Дамаск, – заметил Эразмус, вместе с Галеном слезая с повозки. – Хафид, наверное, завершил работу и собирается домой. Кажется, мы напрасно тревожились.

Гален несколько раз постучал в дверь, однако никто не ответил. Он повернулся к Эразмусу, который, не раздумывая, медленно толкнул дверь и позвал: «Хафид! Хафид! Это Эразмус. Откликнись, пожалуйста!»

Ответа не последовало. Оказавшись внутри, Эразмус увидел большой письменный стол, на котором лежали перья и стояли пузырьки с чернилами. На столе лежал и еще один знакомый предмет.

– Смотрите, старый ларец, купленный Хафидом в Риме!

Открытый ларец был доверху заполнен свитками.

– Гален, смотрите, свитки пронумерованы на обратной стороне точно так же, как и те, другие свитки, полученные им много лет назад. Если бы я не знал, то подумал бы, что смотрю на тот же ларец и те же свитки, которые Патрос передал моему господину, когда тот был еще погонщиком верблюдов. Поистине сегодня день чудес.

Эразмус достал из ларца свиток с римской цифрой X, развязал тонкую зеленую ленточку и медленно развернул пергамент.

– Слава Господу, – произнес он с улыбкой, поворачивая свиток так, чтобы Гален видел текст. – Господин завершил свое дело. Это последний свиток. А теперь давайте отыщем его и поедем домой. Он не мог далеко уйти.

Выкрикивая его имя, они вышли из дома и принялись медленно обходить его. Заметив круг из белых валунов, Эразмус закричал:

– Вон он! Прислонился к огромному валуну! Слава Господу. Хафид! Хафид!

Эразмус был уже не так проворен, как его более молодой спутник. К тому моменту, когда Эразмус добрался до валуна, Гален поднялся с колен, простирая руки к небу. Слезы градом катились по его щекам.

– Эразмус, наш друг умер. Наконец-то Хафид воссоединился со своей дорогой Лишей, – рыдая, промолвил он.

Застонав, Эразмус повалился на землю, прижимая к груди безжизненное тело своего господина.

– Тело еще теплое. Если бы мы приехали раньше, то могли бы его спасти. Он умер в одиночестве. Это несправедливо. О, Хафид, прошу, простите меня. Простите, что не уберег вас. Я люблю вас. Я сожалею, что вам пришлось умереть в одиночестве.