Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик
В промежутках между этими усилиями Ньютон предавался своим любимым занятиям. Он рисовал, жадно, с фантазией — стены съемной комнаты были увешаны изображениями "птиц, животных, людей и кораблей", включая копии портретов короля Карла I и Джона Донна.[8] Он был увлечен механическими изобретениями и ловко управлялся с инструментами. Он построил водяную мельницу для собственного удовольствия и смастерил кукольную мебель для дочки квартирного хозяина. Его зачаровывало время: он спроектировал и построил водяные часы, а также создал солнечные часы, настолько точные, что его семья и соседи доверяли "дискам Исаака"[9] отмерять свои дни.
О первых проблесках нетерпеливого практического ума мы узнаем из горстки анекдотов, собранных вскоре после смерти Ньютона, примерно семьдесят лет спустя после описываемых в них событий. Более подробную картину можно получить из тетрадей, в которых он делал записи; первая из сохранившихся датируется 1659 годом. Мелким почерком (бумага была очень дорогой) Ньютон записывал свои мысли, вопросы и идеи. В самую раннюю тетрадь он заносил методы изготовления чернил и соединения пигментов, включая "цвет для изображения мертвого тела". Он описал, как можно "напоить птицу допьяна" и как сохранить сырое мясо — "погрузив в хорошо закрытый сосуд с винным спиртом" ("… от привкуса которого оно может быть освобождено благодаря воде", обнадеживал постскриптум). Он предлагал проект вечного двигателя наряду с сомнительным средством от чумы: "Примите хорошую дозу порошка из зрелых ягод плюща. А после вышеупомянутого — вытяжку из лошадиного навоза". Он жадно собирал сведения, заполняя страницу за страницей каталогом существительных — их более двух тысяч: "Боль. Апоплексия … Тюфяк. Шило. Уборная … Государственный деятель. Соблазнитель … Стоик. Скептик".
В этой тетради есть и другие списки — фонетическая запись гласных звуков, таблица положений звезд. Факт за фактом, его собственные наблюдения — и выписки из книг; описание "средства против лихорадки" (каковым числится образ Иисуса, дрожащего перед крестом) сменяется астрономическими наблюдениями. На этих страницах проступает ум, который безудержно стремится справиться со всем очевидным беспорядком[10] мира, обнаружить порядок там, где в то время его не замечали.
Но шестнадцатилетний Ньютон понятия не имел, как распорядиться этими способностями в своем тогдашнем положении. Его школьная тетрадь для упражнений отмечена печатью истинного страдания. Это уникальный документ, самое чистое выражение отчаяния, когда-либо записанное Ньютоном. Он печалится о "маленьком парне; моя помощь мала". Он спрашивает: "Для какого занятия он годен? Какая польза от него?" — и не находит ответа. Он жалуется: "Никто не понимает меня", — и затем, наконец, совсем падает духом: "Что со мной станется? Я с этим покончу. Я не могу удержаться от слез. Я не знаю, что делать".[11]
Ньютон плакал, но его мать требовала, чтобы он исполнил свой долг. Если Исаак получил все что мог от своих учителей, то пришло время вернуться домой и заняться тем, что должно стать делом его жизни, — ухаживать за овцами и выращивать зерно.
Приведем запись, из которой следует, что фермер из Исаака Ньютона был никудышный. Он попросту отказывался играть эту роль. Когда его вместе со слугой послали на рынок, они оставили лошадей в "Голове сарацина" в Грэнтеме, и Ньютон тут же исчез — помчался к тайнику с книгами в доме своего прежнего хозяина. В другой раз "он остановился на пути между домом и Грэнтемом, улегся под изгородью и принялся наблюдать, как люди идут в город и занимаются своим делами". Дома он уделял не больше внимания своим обязанностям. Вместо этого он "изобретал водные колеса и дамбы", проводил "много других экспериментов по гидродинамике и зачастую так увлекался, что забывал про обед".[12] Когда мать давала ему поручения — наблюдать за овцами "или выполнять любой другой деревенский труд", — Ньютон чаще всего оставлял ее просьбы без внимания. Скорее "его главная радость состояла в том, чтобы сидеть под деревом с книгой в руках". Тем временем отара разбредалась, а свиньи зарывались в соседское зерно.[13]
Попытки Анны приучить Ньютона к сельским тяготам продлились девять месяцев. Своим спасением он был обязан двум мужчинам: собственному дяде, священнику и выпускнику Кембриджа, и своему бывшему учителю, Уильяму Стоуксу, который умолял мать Ньютона послать юношу в университет. Анна смягчилась только тогда, когда Стоукс пообещал внести плату в размере сорока шиллингов, которую взимали с мальчиков, родившихся более чем за милю от Кембриджа.[14]
Ньютон не стал задерживаться дома. Хотя занятия начинались только в сентябре, он уехал из Вулсторпа 2 июня 1661 года. Он почти ничего не взял с собой и по прибытии разжился умывальником, ночным горшком, бутылкой в кварту и "чернилами, чтобы наполнить ее".[15] Вооруженный таким образом, Исаак Ньютон поселился в Тринити-колледже, где ему предстояло провести тридцать пять лет.
В Кембридже Ньютону выпала печальная участь оказаться бедняком, чем он был обязан Анне: та вновь выразила презрение к книжной учености и ограничила его пособие в университете до десяти фунтов в год. Этого не хватало на пищу, жилье и плату тьюторам, поэтому Ньютон поступил в Тринити-колледж в качестве субсайзера — так в Кембридже именовались студенты, которые оплачивали учебу, выполняя поручения тех, кто побогаче. Ньютон, только что прибывший с процветающей фермы, где у него были собственные слуги, теперь должен был ждать, пока сокурсники встанут из-за стола, есть то, что они не доели, таскать дрова для их камина и опустошать горшки с их мочой.
Ньютон не был самым несчастным среди своих товарищей-сайзеров. Его десятифунтовая стипендия кое-что значила, как и родство с одним из старших членов колледжа. По крайней мере некоторые радости жизни были ему доступны. Среди его расходов наряду с основными продуктами — молоком и сыром, маслом и пивом[16] — встречаются вишня и мармелад. Но в первые годы, проведенные в колледже, Ньютон находился в самом низу иерархии — стоял, в то время как другие сидели, будучи человеком без какого-либо социального статуса.[17] В студенческой жизни он почти не участвовал. Вся его корреспонденция содержит только одно письмо товарищу по колледжу,[18] написанное в 1669 году, спустя пять лет после того, как он получил степень бакалавра искусств. Как установил Ричард Уэстфол, главный биограф Ньютона, даже когда Ньютон стал безусловно самым знаменитым из своего поколения в Кембридже, ни один из его однокурсников[19] не сообщил о своем знакомстве с ним.
Нет никаких прямых свидетельств о том, что чувствовал Ньютон, будучи столь одиноким. Но он оставил явный намек. В тетради, заполненной отчетами о расходах и заметками о геометрии, в 1662 году появляется своего рода бухгалтерская книга грехов, где перечисляются большие и малые прегрешения, одно за другим, — счет долгового бремени перед неумолимым божественным банкиром.
Он делал зло своим ближним: "Украл вишни у Эдварда Сторера и отрицал, что сделал это"; "Украл у своей матери коробку слив и сахара"; "Называл Дороти Роуз клячей". Он выказывал серьезную склонность к насилию: "Ударил кулаком свою сестру", "Ударил многих", "Желал смерти некоторым и надеялся на это" — и, остро реагируя на повторный брак матери, "угрожал моему отцу и матери Смит сжечь их и их дом".
Он дважды признавался в обжорстве и однажды — в том, что "пытался обмануть при помощи медной полукроны"; задним числом это можно назвать серьезным признанием из уст того, кто станет бичом фальшивомонетчиков. Он признавался в преступлениях против Бога — от мелких проступков ("разбрызгивал воду в Твой день" или "пек пироги в воскресенье ночью") до суровых прегрешений ("не стал ближе к Тебе в своей вере", "не любил Тебя ради Тебя самого", "боялся людей больше, чем Тебя").
Под номером двадцать в перечне из пятидесяти восьми грехов он признал себя виновным в самом тяжком прегрешении — "стремлении к деньгам, учению и удовольствиям большем, чем к Тебе".[20] Со дня искушения деньги и чувственные удовольствия были приманками Сатаны для набожных людей. Но для Ньютона истинная опасность происходила из ловушки, в которую попалась Ева, — идолопоклоннической любви к знаниям. Тринити-колледж открыл Ньютону мир идей, прежде недоступный, и он погрузился в него столь решительно и столь глубоко, что это, по-видимому отклоняло его ум и сердце от Бога.
Тем не менее даже в Кембридже Ньютону пришлось искать собственный путь. Он быстро понял, что традиционный университетский учебный план, в центре которого стоял незыблемый авторитет Аристотеля, — пустая трата времени. Из его заметок, сделанных во время чтения, следует, что ни один из обязательных текстов мыслителя он не прочел полностью. Вместо этого Ньютон стремился овладеть новым знанием, которое просачивалось в Кембридж, пробивая броню древних авторитетов. Он делал это главным образом самостоятельно — другого выхода не было, поскольку вскоре он превзошел всех, кроме одного или двух профессоров, которые еще могли его чему-то научить.
