Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 1. Восхождение к любви
Он надавил пальцем на мой подбородок.
– Но такое право у нее есть, и я его уважаю.
Он ослабил нажим и чуть-чуть потрепал подбородок.
– Ты слушаешь меня, англичаночка?
– Да, я слушаю! – Я высвободилась и возмущенно потерла свой злосчастный подбородок. – Я уверена, что ты был с ней чрезвычайно учтив. Но в следующий раз задергивай занавески алькова, потому что я больше не хочу этого видеть.
Медно-рыжие брови взлетели вверх, а лицо покраснело.
– Ты подозреваешь, что я веду с тобой нечестную игру? – недоверчиво спросил он. – Мы вернулись в замок меньше часа назад, я весь покрылся потом и пылью за два дня в седле, устал до того, что у меня дрожат колени, а ты считаешь, что я прямиком отправился обольщать шестнадцатилетнюю девочку?
Он ошеломленно покачал головой.
– Не могу понять, то ли ты хочешь сделать комплимент моим мужским способностям, англичаночка, то ли порицаешь мою нравственность, но ни то ни другое меня сейчас не волнует. Мурта предупреждал меня, что женщины нелогичны, но Господи Иисусе!
Он взъерошил волосы своей огромной рукой, и они встали дыбом.
– Я совсем не думала, что ты отправился ее обольщать, – сказала я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно спокойнее. – Я всего-навсего имею в виду…
Тут мне пришло в голову, что Фрэнк умел улаживать подобные проблемы куда изящнее, чем это собиралась сделать я, да я к тому же еще злилась.
– Я просто хочу сказать, – начала я снова, – что ты женился на мне по своим причинам, и эти причины, разумеется, твое личное дело, – поспешила добавить я, – и у меня нет к тебе никаких претензий. Ты совершенно свободен вести себя, как тебе нравится. Если у тебя… словом, если есть какая-то привязанность где-то… то я не стану тебе мешать, – косноязычно закончила я свою речь.
Щеки у меня горели, и уши тоже. Подняв глаза, я увидела, что и у него уши горят, да и весь он покраснел, начиная от шеи и выше. Даже глаза его, покрасневшие от недосыпания, казалось, слегка пламенели.
– Нет претензий ко мне! – воскликнул он. – А как ты думаешь, милочка, что такое венчание и обеты? Просто разговоры в церкви?
Он с такой силой ударил себя в грудь большим кулаком, что закачался фарфоровый кувшин на столике.
– Нет претензий, – пробормотал он как бы про себя. – Свободен вести себя как захочу. И ты не будешь мне мешать?
Он нагнулся, стянул с ног башмаки, потом поднял их и изо всех сил запустил в стену сначала одним, а следом и другим. Я даже вздрагивала, когда каждый из башмаков бухался о камень и отскакивал на пол. Джейми сдернул с себя плед и не глядя отшвырнул его назад. Потом подступил ко мне, сверкая глазами.
– Итак, ты не имеешь на меня никаких прав, англичаночка? Предоставляешь мне возможность развлекаться, как я пожелаю, да? Так или нет?
– Н-ну да, – ответила я, невольно отступая на шаг назад. – Именно это я имела в виду.
Он сгреб мои руки в свои, такие горячие от волнения, что мне казалось, они обжигают мне кожу, и я попыталась высвободиться.
– Ну если ты не имеешь на меня прав, – продолжал он, – то я имею на тебя по крайней мере одно право. Иди сюда!
Он взял мое лицо в свои ладони и прижался губами к моим губам. В этом поцелуе не было ни нежности, ни просьбы, и я воспротивилась ему, попыталась уклониться.
Джейми нагнулся и подхватил меня одной рукой под колени, не обращая внимания на мое сопротивление. До сих пор я не знала, до какой степени он силен.
– Отпусти меня! – закричала я. – Что ты собираешься делать?
– Я полагаю, тебе это должно быть совершенно ясно, англичаночка, – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Он опустил голову, и глаза его горели передо мной, как раскаленное железо.
– Но если ты хочешь, чтобы я сказал, то вот тебе мой ответ: я собираюсь уложить тебя в постель. Сейчас. И буду держать тебя там до тех пор, пока ты не узнаешь, какое право я имею на тебя.
И он еще раз поцеловал меня – намеренно жестко, заглушив мой протест.
– Я не хочу спать с тобой! – заявила я, как только он оставил в покое мои губы.
– Я и не собираюсь спать, англичаночка, – ответил он спокойно. – По крайней мере теперь.
Он подошел к кровати и бережно уложил меня на вытканное розами одеяло.
– Ты отлично знаешь, что я имею в виду, черт тебя побери!
Я повернулась, намереваясь соскочить по другую сторону кровати, но он остановил меня, крепко ухватив за плечо и повернув лицом к себе.
– Я не хочу заниматься с тобой любовью!
Голубые глаза уставились на меня с близкого расстояния, и дыхание застряло у меня в глотке.
– Я тебя не спрашиваю о твоих предпочтениях на этот счет, – проговорил он угрожающе низким голосом. – Ты моя жена, о чем я говорил тебе достаточно часто. Если ты не хотела выходить за меня, у тебя был выбор. Если ты не обратила внимания вовремя, то напоминаю, что твоя часть обета включала слово «повиноваться». Ты моя жена, и я хочу тебя, женщина, и возьму тебя, чтоб черти меня побрали!
Голос его все повышался, и под конец он почти кричал.
Я встала на колени, прижала кулаки к бокам и тоже закричала на него. Страдания последнего часа поставили меня на грань срыва, и я позволила себе взорваться:
– Будь я проклята, если отдамся тебе, ты, наглая свинья! Ты воображаешь, что можешь приказывать мне ложиться с тобой в постель? Употреблять меня как шлюху, как только тебе приспичит? Не выйдет, ты, затраханный ублюдок! Сделай это, и тогда ты не лучше твоего драгоценного капитана Рэндолла!
Он смотрел на меня всего мгновение, потом вдруг встал и отошел в сторону.
– Уходи, – сказал он, мотнув головой в сторону двери. – Если ты так думаешь обо мне, то уходи. Я не стану тебя преследовать.
Я замолчала, наблюдая за ним. Зубы у него были стиснуты от гнева, он нависал надо мною, словно Колосс Родосский[38]. Свой темперамент он на этот раз крепко держал в узде, но разгневан был так же сильно, как на дороге к Дунсбери. Но он сказал, что думал. Если бы я предпочла уйти, он бы меня не удерживал.
Я задрала подбородок вверх и стиснула челюсти так же крепко, как и он.
– Нет, – ответила я. – Нет. Я не привыкла спасаться бегством. И я тебя не боюсь.
Его взгляд задержался на моем горле, где как бешеный колотился пульс.
– Да, я вижу, – произнес он, глядя на меня сверху вниз.
На лице у него постепенно появилось выражение вынужденной уступчивости. Он присел на кровать, подальше от меня, я тоже села – с опаской. Он несколько раз глубоко вздохнул, лицо мало-помалу приняло обычный для него бронзовый оттенок.
– Я тоже не привык убегать, – сказал он ворчливо. – Ладно. Скажи мне, что значит «затраханный».
Мое удивление было столь очевидным, что он поспешил объяснить:
– Если ты непременно должна давать мне прозвания, дело твое. Но я не хочу выслушивать то, на что не могу ответить. Я понимаю, что слово это грязное, судя по тому, как ты его выговорила. Но что оно значит?
Он захватил меня врасплох, и я засмеялась – несколько смущенно.
– Оно значит… ну, оно значит то… что ты хотел сделать со мной.
Одна бровь взлетела вверх, на лице появилась кривая усмешка.
– А, значит, перепихнуться? Я был прав, словечко очень грязное. А что такое садист? Ты меня один раз так назвала.
Я подавила желание рассмеяться.
– Ну, это такой человек, который… э-э… получает сексуальное удовлетворение, причиняя боль.
Лицо у меня побагровело, но сдержать улыбку я так и не смогла.
Джейми фыркнул.
– Ты не очень-то мне льстишь, – сказал он, – но я не могу возразить на твои замечания.
Он глубоко вздохнул, откинулся назад и расцепил руки. Расправил пальцы, положил руки ладонями на колени и посмотрел мне в лицо.
– Что же это такое? Почему ты так себя ведешь? Девушка? Я сказал тебе тогда чистую правду. Но это не вопрос доказательства. Это вопрос о том, веришь ли ты мне или нет. Ты веришь мне?
– Да, я тебе верю, – неохотно призналась я. – Но дело не в этом. Или не только в этом, – добавила я в порыве полной честности. – Я думаю, дело в том… словом, обнаружилось, что ты женился на мне из-за денег, которые ты должен получать.
Опустив глаза, я водила пальцем по узорам на одеяле.
– Я знаю, что не имею права жаловаться, ведь я тоже вышла за тебя из эгоистических побуждений, но…
Я прикусила губу и сглотнула, чтобы голос звучал яснее.
– Но и у меня ведь есть своя гордость, знаешь ли.
Я бросила на него взгляд исподтишка и обнаружила, что он уставился на меня с выражением полного ошеломления.
– Деньги? – произнес он пренебрежительно.
– Да, деньги! – Меня возмутила эта его небрежность. – Когда мы вернулись, ты поспешил выложить Колуму, что ты женился и теперь требуешь свою долю из доходов Маккензи.
Он некоторое время глядел на меня с открытым ртом, как будто собирался что-то сказать. Вместо этого он начал мотать головой из стороны в сторону, а потом захохотал. Закинул голову назад и закатился, опустил башку на руки и все еще продолжал истерически смеяться. Я в негодовании откинулась на подушку. Что тут смешного?
