Фредрик Олссон - Конец цепи
У них не осталось электронных ключей. Их забрали вместе с шифрами, прочими бумагами и всем другим, что они имели при себе, и все это сейчас хранилось в надежном месте здесь в здании.
А значит, их выбор в части путей передвижения был очень ограничен.
Он смотрел на экраны.
Как бы ни выглядели их планы, ему обязательно требовалось что-то сделать.
Жанин шла в авангарде точно так, как они и решили, а он вплотную следовал за ней. Не отставал ни на шаг по лестницам и проходам, по которым она бегала раньше и прекрасно знала, как далеко по ним они смогут пройти, где появится следующая дверь и как долго им удастся справляться без ключа.
Они двигались вниз, поскольку так им и требовалось. Там они могли найти окно и оттуда спуститься дальше, чтобы в конце концов найти необходимые материалы и все данные и позаботиться о том, чтобы их никогда не смогли прочитать снова.
И сейчас они добрались до промежуточного этажа.
Прямого зала, связывавшего лестницу, по которой они пришли, с другой, идущей вниз. А в одном его конце находился длинный коридор, и с другой его стороны снаружи пробивался холодный синий свет.
Окно.
Она кивнула Вильяму – нам туда, – и увидела, что он на шаг позади нее и готов продолжать. Но стоило им двинуться вперед, как они заметили его.
Сначала не могли решить, кем был человек в другом конце длинного коридора. Видели только черный силуэт, лицо скрывала темнота по ту сторону света от окна.
Он стоял широко раздвинув ноги. Но его поза не внушала уважения, ему явно с трудом удавалось сохранять равновесие и держать спину прямо, а его руки были вытянуты вперед, в их сторону.
Одна из них сжимала рукоятку вороненого пистолета, а вторая подпирала ее снизу. Он был готов к стрельбе.
– Коннорс?
Это произнесла Жанин.
Спросила, но одновременно констатировала факт. Так и есть, путь им преградил Коннорс, но он изменился. Пот бежал по его лицу, и он явно напрягал глаза, чтобы смотреть на них, а его сжатые зубы свидетельствовали о сильных болях, явно терзавших все его тело.
– Не подходите ближе, – сказал он.
А Вильям поднял руки. Ладонями перед собой, в качестве сигнала подождать. Подожди, у меня есть что сказать. Подожди, успокойся.
Он сделал шаг вперед, один-единственный, но этого хватило, чтобы Коннорс попятился, еще сильнее вытянул руки в их сторону и так плотно прижал правый указательный палец к спусковому крючку, что уже чувствовалось сопротивление пружины, прятавшейся внутри пистолета.
– Стойте, где стоите. И послушайте меня.
– Я хочу, чтобы ты выслушал меня, – перебил Вильям. – Мы выкарабкаемся. Если ты поверишь мне, мы выкарабкаемся.
Коннорс покачал головой:
– Мне уже не выкарабкаться.
Вот и все, что он сказал, держа оружие перед собой.
И Вильям понял.
– Ты заражен.
– Не ходите туда, – сказал генерал снова.
И это означало «да».
И на мгновение все слова потеряли смысл. Вильям мог спросить как, когда и почему, но, естественно, подобное не играло никакой роли. И Коннорс мог ведь ответить, не потому что он знал, но, наверное, ведь понял уже. Возможно, встретился с кем-то, прогуливаясь по всем помещениям, пожалуй, пожал кому-то руку, либо сам, либо пилот вертолета, и они, скорее всего, заразили друг друга, и это было не важно, поскольку ничего уже нельзя было изменить. И как бы он ни хотел обвинить в этом кого-то, он это сделать не мог. Сам ведь создал все инструкции. И они стали смертельными для него.
– Вам не следовало возвращаться, – сказал он.
– Мы хотим сделать последнюю попытку.
Это сказала Жанин. И он перевел взгляд на нее, посмотрел ей в глаза. И тем самым просил у нее прощения, знал ведь, что ей пришлось вынести за последние полгода, как она страдала, и все напрасно, как выяснилось.
– Нет никакого спасения, – сказал Коннорс.
– А мы думаем, есть.
– Это не удастся остановить.
– Мы знаем.
На какое-то время воцарилась тишина. И когда Вильям наконец заговорил снова, его голос звучал спокойно, и постепенно обстановка в коридоре разрядилась, и медленно, медленно начался разговор.
– Мы здесь не для того, чтобы остановить вирус.
Коннорс посмотрел на него.
Не понял.
– А для чего? – спросил он.
– Чтобы остановить нас самих.
Холодный, голубой ночной свет разбежался по всему асфальтированному полу. Начал с полоски у входа, а потом отвоевал у темноты белую дорожную разметку и все пространство вплоть до деревянных мостков в другом конце, как только рулонные ворота остановились у потолка.
Снаружи стоял Франкен и три охранника. Лучи их карманных фонариков обшаривали ангар. Они пытались обнаружить малейшее движение, любую постороннюю тень, что угодно, способное представлять угрозу.
Но там не было ничего. И Франкен разделил парней, отправил двоих наблюдать за дорогой, вернул ворота на место и взял третьего с собой.
А потом прижал свой электронный ключ к приемному устройству у двери и отправился вперед по длинному освещенному коридору со следами резиновых колес далее к обшитым железом проходам, ждавшим с другой стороны.
Коннорс смотрел на них наискось через длинный коридор скептически прищуренными глазами.
То, что сказал Сандберг, было ясно и просто.
И все равно он не хотел верить в это. Все равно или, пожалуй, как раз поэтому.
Он находился здесь в течение тридцати лет. И еще тридцать лет до него сотни мужчин и женщин искали ответ, пытались расшифровать спрятанные в ДНК сообщения и считали, и делали все возможное, лишь бы сохранить будущее, и никто не подумал как Вильям, а подобное просто не укладывалось в голове.
Конечно, он мог быть прав. Но неужели все другие ошибались, и так долго. И никто не посмотрел вверх, и не сделал шаг назад, и не подумал немного, чуть больше. Это задевало его за живое. Надо признать.
Но ничего такого он не сказал и иного тоже, стоял совершенно неподвижно с глазами наполненными недоверием, а секунды проходили в тишине.
И Вильяму внезапно пришло в голову, что они поменялись ролями. Сейчас он попытался перевернуть мировоззрение Коннорса, поставить его с ног на голову, точно как тот когда-то поступил с ним, и требовалось время, чтобы осознать все, понять.
Страница в книге, блокнот на полке.
И Вильям говорил медленно, тихим и вкрадчивым голосом.
Почти повторил слова, произнесенные Жанин за кухонным столом.
– Если бы мы не обнаружили, что носим в себе, – сказал он. – Если бы последовательности, найденные в нашей собственной ДНК, не стали для нас паранойей, если бы мы не прочитали о нашей собственной гибели? Разве создали бы мы вирус тогда?
Но он не спросил, а выдал все в виде нравоучения, словно сам уже имел ответ и хотел, чтобы Коннорс подумал то же самое.
– Я задавал себе этот вопрос, – сказал Коннорс. – Гораздо чаще, чем ты можешь представить.
– И к чему ты пришел?
Коннорс наклонил голову. Посмотрел на Вильяма исподлобья, словно его последние слова были издевкой. А весь разговор ниже его достоинства, и поэтому он совсем не хотел отвечать.
Но истина состояла в том, что он так никогда никуда и не пришел. И каждый ответ тянул за собой свой собственный вопрос, и он давно закончил задавать себе их и просто решил, что они правильно обозначили проблему. Единственное, что им оставалось, – искать решение.
Вильям видел ход мыслей Коннорса.
И мог только попытаться придать им ускорение.
– Когда я потребовал, что хочу знать все, – напомнил он. – Ты же сказал тогда: чем меньше знаешь, тем лучше.
Коннорс посмотрел на него. Ничего не ответил.
– По твоим словам, существовали знания, не предназначенные для нас.
Он ничего больше не сказал. И коридор снова погрузился в тишину.
– Я сам не понимал, насколько прав, – подал голос Коннорс.
– И никто другой тоже, – согласился Вильям.
А Коннорс опустил свое оружие. Посмотрел Вильяму в глаза. А потом Жанин. Его взгляд был ясным сейчас, он осознал, что они пытались сказать и что требовалось сделать, сколь бы болезненным это ни чувствовалось.
– Вы собираетесь уничтожить материал. Не так ли?
– Происходящее не в нашей власти, – ответил Вильям. И это означало «да».
– Единственное мы можем содействовать, чтобы этого не произошло снова.
Так сказал Коннорс.
Он понял их замысел.
И ему оставалось выбрать, либо он поверит Вильяму, либо будет придерживаться сценария, который сам написал и считал единственным решением. А выбери он путь Вильяма, ему пришлось бы признать, что все, сделанное им за тридцать лет, все его идеи, планы и выводы, – все это было ошибочным и бессмысленным и ничего не стоило. И было нелегко сконцентрироваться на подобных мыслях, когда зуд распространялся по его телу и рассказывал, что он скоро должен умереть.
Он покачал головой.
Покачал головой в качестве ответа себе самому.
