Корнелия Функе - Золотая пряжа
Однако ни ее, ни Бастарда Джекоб нигде не видел, как ни всматривался.
– Твой брат нашел ее.
Да. Лиса взяла Джекоба за руку, не отрывая глаз от неподвижного тела рядом с каретой. В нескольких шагах от него на траве блестели капли прозрачной, не человеческой крови. Уводящие в лес следы, похоже, принадлежали некоему заколдованному зверю. Вероятно, оленю.
Они шли ее спасать. Лиске не раз приходило это в голову в последние дни. Она ненавидела Темную Фею и ее красных сестер с тех самых пор, как почти год прождала Джекоба на берегу их озера. Эти существа принесли Лиске столько горя, что у нее были все причины желать им смерти. Но в этот миг ей показалось, что не Фея, а она сама лежит возле кареты мертвой.
Они опоздали. Джекоб думал о том же, остановившись над телом. Если бы только отец не украл ковер, если бы Овчарка раньше рассказал о паучьем шамане…
Если бы…
Джекоб вглядывался в следы в поисках ответа на вопрос, мучивший его со дня встречи с бамбуковой женщиной, но даже Лиса не смогла прочитать по отпечаткам копыт, носит ли Уилл снова нефритовую кожу. Судя по всему, у Уилла было двое сопровождающих. Лиска ставила перо человека-лебедя на то, что один из них Бастард, личность же второго оставалась для нее загадкой. Легкий и невысокого роста – очевидно, женщина. Там, где начинался его след, трава была усеяна кусочками коры. На них налипло то же клейкое вещество, которое они видели раньше.
Росшая неподалеку ольха шелестела несколькими серебряными листьями, чем и обратила на себя их внимание. Лиска осторожно приблизилась к дереву и вздрогнула: мелькнувшее среди извивов коры лицо показалось ей до ужаса знакомым.
Джекоб огляделся. Оба они знали, кого он ищет.
– Думаю, она поехала с твоим братом, – предположила Лиса. – Она и Бастард.
Джекоб всматривался в ствол ольхи, словно глядящее из коры лицо могло объяснить ему, добровольно ли Уилл отправился с этими двумя, и если да, то почему выбрал себе таких странных спутников.
Лиска обняла его за шею и поцеловала. Чтобы заглушить поднимающийся изнутри страх и ничего не чувствовать, кроме счастья.
Теперь у тебя есть все, чего ты хотела, Лиска. Вопреки Фее, Уиллу и ольховому эльфу, которому тоже не терпится получить свое.
Вопреки? Что за странное слово? Но в нем столько свободы, мужества, надежды…
– Эльф должен быть доволен, – прошептал Джекоб.
– Может, хоть на время оставит нас в покое, – отозвалась Лиса. – Но не стоит на это рассчитывать. Я обязательно найду какое-нибудь колдовство, чтобы защитить тебя.
– Нет, – покачал головой Джекоб. – Мы найдем его вместе.
Он зарылся лицом в ее волосы. Она целовала его, будто это могло помочь ему забыть и убитую Фею, и Уилла, и отца, и эльфа, который наконец получил то, чего хотел.
– Давай удивим Хануту и Сильвена, – предложил Джекоб. – Доберемся до Камчатки раньше, чем они успеют сесть на корабль.
Прозвучало действительно соблазнительно.
Это было бы чудо, не менее впечатляющее, чем мгновения, украденные ими в хлеву деткоежки или пастушьей хижине. Или драгоценные минуты в Большом проливе, за мгновение до разгрома альбийского флота. Вместе они давно наловчились воровать время.
Но не сейчас. Лиса понимала, на этот раз убежать у Джекоба не получится.
– И сколько ты выдержишь, как думаешь? – спросила она. – Дня три сможешь? Прежде чем спросишь меня, не поздно ли догонять Уилла?
Джекоб не отвечал, и это означало, что он признал ее правоту. Он никогда не делал этого вслух, даже перед ней.
Один из Феиных мотыльков кружил отдельно от остальных, над ручьем, появившимся здесь, по-видимому, после последнего дождя. Что-то блеснуло в воде, и, наклонившись, Лиска подняла зацепившуюся за соломинку золотую нить. Значит, Фея все-таки нашла Ткачиху.
Лиска обернула находку вокруг запястья, и мотылек тут же опустился ей на плечо. Черные крылья сверкали, точно подернутые золотом.
Джекоб стоял рядом с Феей. Той самой, которая хотела убить его за то, что он узнал ее имя. Той, что вернула ему брата и спасла их всех в день Кровавой Свадьбы.
Когда они с Лиской продолжили путь по следу Уилла, мотылек полетел за ними. У Лисы не хватило духу его прогнать.
Нет
Разве кто-нибудь из них хоть раз поблагодарил его? Или хотя бы сказал: Игрок, ты прав. Воин, Книжник и вся многочисленная когорта помощников-по-ту-сторону? Их воображения хватает разве на то, чтобы в самых ярких красках представлять свое возвращение. А кто нашел Уилла Бесшабашного? Кто соединил магию обоих миров, чтобы хотя бы часть их силы переместилась через границу? А Гуисмунд – чья была идея, в конце концов?
Нет! Воину были нужны рыцари. Рыцари! Бессмертие дурости не помеха. Аполло рекрутировал конквистадоров, Книжник – папских шпионов. Не говоря уже о всех этих карликах, дупляках и прочих деткоежках, на протяжении столетий поддерживавших сторонников-по-другую-сторону. Какие же они все неповоротливые, отсталые… Безнадежно отсталые, даже в своих фантазиях. Но Игрок не даст им забыть, кто положил конец этому изгнанию.
Уму непостижимо, как он волновался. Неужели и остальные так нервничали? Он даже не знал, вернулся ли уже хоть кто-нибудь из эльфов. Каждый из них скрывал зеркала не менее тщательно, чем свое настоящее лицо. И все, разумеется, пытались друг друга разоблачить, но по большей части безуспешно. Хотя Книжник, похоже, по крайней мере одно из своих прятал во Фроне. А Воин – в Нихоне.
Сам он выбрал для своего возвращения самое старое зеркало, из первой воды, которую они украли у фей. Те еще долго ничего не замечали.
Игрок провел рукой по изящно изогнутой раме. Лилии на ней так походили на настоящие, что в их чашечках жужжали насекомые. Такого серебряных дел мастера они больше не найдут. Вёлунд. Он плохо кончил, это был не его мир.
Стекло между совершенной формы серебряными бутонами явило Игроку его настоящий облик. Других эти зеркала не отражают. Большой недостаток, но до сих пор в этом плане ничего изменить не удалось. Все они настаивали на том, чтобы Семнадцатый носил его лицо – жалкая попытка наказать Игрока за упрямство. Воин отдал свое Шестнадцатой. Два лица она уже потеряла, и это прискорбно. Шансы, что она выживет, выполнив миссию, Игрок всегда оценивал как ничтожно малые.
Восемь веков в чужом мире. Хотя для Игрока он давно стал своим, чего никак нельзя сказать об остальных. Он зажмурился, припоминая все поражения, неудачи, обиды, словно хотел оставить их по эту сторону зеркала. Вражда, косность, непонимание, ужасы последних дней…
Нет, Игрок, – он прижал руку к стеклу, – пора домой.
Он не открывал глаз, прислушиваясь к собственному дыханию, ощущая перемену пространства. Этот запах ему не нравился, он шел из прошлого и отдавал горечью. Такой привкус имели их стихии, земля и вода.
Игрок огляделся. За столько веков изгнания здесь все стало чужим. И это самое страшное следствие проклятия. В мечтах и фантазиях родина очистилась. Но ведь возвращаться приходилось в ту самую, грязную, а не в выписанную за восемь веков картинку.
Игрок оглядел серебряные колонны, балкон, люстры, пол из стекла. Каким безнадежно старомодным казалось теперь ему все это.
Вчера… Существует ли слово безжалостнее? Его шаги отдавались эхом от серебряных стен. Когда-то он гордился этим дворцом, а это кое о чем говорит. К примеру, стеклянные башни выше облаков Игрока никогда не впечатляли.
Внезапно он схватился за лоб. Что такое? Кожа над левой бровью была содрана. Он нащупал шершавую царапину и с проворством, достойным смертного, полез в карман за зеркальцем.
Так и есть. Она лежала там, на поляне. Красивое тело уже покрывалось цветами – признак разложения. Ну-ка, посмотрим на ее сестер.
Вот оно, озеро. Поникшие деревья на берегу, и вода, мутная от мертвых лилий. Никаких признаков жизни. Но ведь проклятие исчезнет не сразу, как оно и должно быть.
Игрок спрятал медальон с зеркальцем в карман жилетки – он успел привыкнуть к одежде чужого мира – и осмотрел свою правую руку. Тыльную сторону ладони покрывали крошечные коричневые пятна.
Только не это!
Игрок сказал это вслух, почти прокричал, из глубины своей охваченной гневом и отчаянием бессмертной души. На весь дворец, пропахший влагой и черноземом, такой душный и затхлый. Последний привет, последняя жертва… неужели они исчезли не навсегда?
Он потрогал лицо, шею – ничего. Успокойся. Проклятие снято, Игрок, иначе ты давно бы превратился в дерево.
Но они не умерли. Они и не умрут до конца, какая-то часть их выживет. Мельчайшая искорка, но она найдет себе защитников. Мертвых любовников или смертных простаков, которые теряют при виде их головы.
Игрок снова достал медальон, но он показывал все то же: разлагающееся мертвое тело и знакомые пейзажи.
Нет и нет.
Он не вернется. Он отыщет то, что от них осталось. Он создаст новых големов – бессмертных, неуязвимых, безжалостных. Лучших из всех, что когда-либо выходили на охоту.
