Терри Пратчетт - Держи марку!
– Счастье-то какое, – проворчал Мокриц.
– И письма богам отправились прямиком в поднебесье! – продолжал Грош.
– Рад слышать, господин Грош, – сказал Мокриц.
– Мы получили первые столатские марки! – крикнул Стэнли и помахал листами над головой. – Первые образцы все в дефектах, сэр!
– Поздравляю, – сказал Мокриц. – Но мне сейчас пора, меня ждут дела.
– Ага, ну конечно! – Грош подмигнул. – Дела, говорите? Ну, как скажете, сэр. Разойдитесь все, дорогу почтмейстеру!
Грош чуть ли не расталкивал посетителей, пока Мокриц, стараясь обходить людей, которые просили, чтобы он поцеловал их детишек или разрешил подержаться за его костюм на удачу, выбирался на улицу.
Поплутав дворами, Мокриц нашел местечко, где подавали вполне сносные двойные порции яичницы с беконом, сосками и поджареным хлебом, в надежде на то, что еда заменит ему сон.
Все выходило из-под контроля. Люди выносили и устанавливали на Саторской площади палатки. Огромная текучая масса городского населения пульсировала и струилась по улицам Анк-Морпорка, и к вечеру все это сожмется до размеров площадной толпы, которой можно будет продавать разные товары.
Мокриц набрался смелости и пошел к «Тресту Големов». Там было закрыто. Новое граффити прибавилось к слоям уже высохшей краски на заколоченном окне. Надпись была на уровне колен и выполнена мелком: «Голимы зделаны из какашк». Приятно было видеть, что старые добрые ханжеские традиции передаются младшему поколению – в самом неприятном смысле слова.
Сестрички Долли, соображал Мокриц лихорадочно. Остановилась у тети. Как зовут тетю, она не говорила?
Он бросился бежать.
Сестрички Долли когда-то были деревней, но потом до нее докатился город. Местные до сих пор считали себя отдельной от всего остального города частью, у них были свои собственные обычаи – Собачий Понедельник, День Иголок Вверх – и чуть ли не свой собственный язык. Мокриц ничего этого не знал. Он протискивался по узеньким улочкам, выискивая… что? Клубы дыма?
А вообще-то неплохая идея…
Он добрался до нужного дома восемь минут спустя и принялся колотить в дверь. К его облегчению, госпожа Ласска открыла и уставилась на него.
Она спросила:
– Но как?
– Табачный киоск, – сказал Мокриц. – Не всякая женщина выкуривает по сто сигарет в день.
– Ну и что же тебе нужно, господин Умник?
– Поможешь мне – и я смогу прижать Позолота за все, что он натворил, – сказал Мокриц. – Помоги мне. Пожалуйста. Даю слово бесчестного человека.
Это хотя бы вызвало мимолетную улыбку, которую тут же заменило обычное выражение глубокой подозрительности. В конце концов какая-то ее внутренняя битва разрешилась.
– Тогда тебе стоит зайти в гостиную, – сказала госпожа Ласска и открыла дверь шире.
Комната была маленькой, темной и тесной от своего благоприличия. Мокриц сел на краешек стула, стараясь ничего не задеть, и прислушался к женским голосам в коридоре. Потом в комнату скользнула госпожа Ласска и закрыла за собой дверь.
– Надеюсь, твоя семья не против, – сказал Мокриц. – Я…
– Я сказала им, что ты за мной ухаживаешь, – перебила госпожа Ласска. – Для этого и нужны гостиные. Отрадно было видеть слезы счастья и надежды в глазах моей матери. Что тебе нужно?
– Расскажи мне о своем отце, – попросил Мокриц. – Мне нужно знать, как «Гранд Магистраль» была перехвачена. У тебя остались бумаги?
– Это ничем не поможет. Законник все просмотрел и сказал, что будет сложно завести дело…
– Я обращусь к высшему суду, – сказал Мокриц.
– Но мы почти ничего не можем доказать, нет доказательств… – возразила госпожа Ласска.
– Мне это и не нужно.
– Законник сказал, много месяцев уйдет только на то, чтобы… – продолжала она, решительно выискивая подвох.
– За все заплатят другие, – сказал Мокриц. – У тебя остались книги? Гроссбухи? Что-нибудь?
– Что ты будешь с ними делать? – требовательно спросила она.
– Лучше тебе не знать. Правда. Я знаю, что делаю, Шпилька. Но тебе не стоит.
– Есть большая коробка с бумагами, – сказала госпожа Ласска неуверенно. – Думаю, я могла бы просто… оставить ее здесь, пока буду наводить порядок…
– Отлично.
– Я могу тебе доверять?
– В этом вопросе? Ни в коем случае! Твой отец доверился Позолоту, и посмотри, что из этого вышло! Я бы на твоем месте мне не доверял. Но на своем месте доверял бы.
– Самое забавное, господин фон Липвиг, чем больше ты говоришь, как тебе не стоит доверять, тем сильнее я доверяю, – сказала госпожа Ласска.
Мокриц вздохнул.
– Знаю, Шпилька, знаю. Грустно, не правда ли. И так по-человечески. Пожалуйста, принеси мне эту коробку.
Озадаченно хмурясь, она принесла.
На все ушло полдня, и даже тогда Мокриц ни в чем не был уверен, но он исписал заметками целый блокнот. Это было все равно что искать пираний в реке, густо заросшей водорослями. На дне лежало много костей. Но даже если иногда тебе казалось, что под водой промелькнуло что-то серебристое, нельзя было быть уверенным, что ты видел саму рыбу. Чтобы узнать это наверняка, нужно было прыгнуть в реку.
К половине пятого на Саторской площади яблоку негде было упасть.
Замечательным свойством золотого костюма и фуражки с крыльями было то, что когда Мокриц их снимал, он переставал быть собой. Он становился непримечательным человеком в непримечательной одежде, с лицом, которое вам, возможно, покажется смутно знакомым.
Он шел в толпе, направляясь к Почтамту. Никто не обращал на него внимания. Мало кто вообще смотрел в его сторону.
Мокриц был один, хотя раньше он никогда не задумывался об этом. Он всегда был один. Иначе ему было нельзя.
Но, как ни странно, ему не хватало золотого костюма. Да, это была маска. Но Человек в Золотом Костюме – хорошая маска. Он больше не хотел быть человеком, который почти ничем не отличался от тени. Которого легко забыть. В крылатой фуражке он мог творить чудеса, или хотя бы то, что казалось чудесами, – а это ничуть не хуже.
Через пару часов предстояло сотворить еще одно чудо – назад пути не было.
Ну что ж…
Он обошел Почтамт и собрался войти через черный ход, когда кто-то, притаившийся в тени окликнул его:
– Бззд!
– Ты имел в виду «псст»? – спросил Мокриц. Разумный Алекс вышел из тени. На нем была старая рабочая куртка «Гранд Магистрали» и огромный шлем с рогами.
– Мы не успеваем с полотном, – начал он.
– Зачем тебе шлем? – перебил Мокриц.
– Для маскировки, – сказал Алекс.
– Шлем с огромными рогами?
– Да. Я настолько выделяюсь из толпы, что никто не поймет, что я стараюсь остаться незамеченным, поэтому люди и не обратят на меня внимания.
– Только человек, очень одаренный интеллектом, может додуматься до такого, – сказал Мокриц осторожно. – Что-то случилось?
– Нам нужно больше времени, – сказал Алекс.
– Как? Гонка начнется в шесть!
– К тому времени еще не стемнеет. Мы успеем спустить парус к половине седьмого, в лучшем случае! Если мы высунемся за парапет раньше, нас заметят!
– Быть не может! Другие башни слишком далеко!
– Зато проезжающие по дороге близко, – заметил Алекс.
– Проклятье! – Мокриц и забыл про дорогу. Достаточно будет одного свидетеля, который скажет, что видел кого-то на заброшенной башне…
– Смотри, у нас все готово к спуску, – сказал Алекс, глядя ему в глаза. – Когда мы выйдем наверх, то сработаем быстро. Нам нужно просто полчаса по темноте, может, плюс пару минут.
Мокриц закусил губу.
– Ладно. Как-нибудь устрою. А теперь возвращайся и помоги остальным. Но не начинайте, пока я не приеду, понятно? Верь мне!
Я часто это говорю в последнее время, подумал он, когда парень убежал. Надеюсь, они верят.
Мокриц поднялся к себе в кабинет. Золотой костюм висел на вешалке. Он оделся.
У него была работа. Она была скучной, но ее нужно было сделать. И он взялся за работу.
В половину шестого заскрипели половицы, и в кабинет вошел господин Помпа, волоча за собой метлу.
– Гонка Скоро Начнется, Господин Вон Липвиг, – сказал он.
– Мне нужно сперва кое-что закончить, – сказал Мокриц. – Здесь письма от строителей и архитекторов, о, кто-то просит меня избавить его от бородавок… мне правда нужно разобраться с бумагами, Помпа.
А в это время в кухне Хвата Позолота, Игорь кропотливо выводил записку. В конце концов, есть же приличия, которые нужно соблюсти. Нельзя просто скрыться, как воришка в ночи. Надо прибрать за собой, убедиться, что кладовая забита продуктами, помыть посуду и взять из копилки точь-в-точь столько, сколько тебе причиталось.
Даже жалко. Хорошее было место. Позолот многого от него не требовал, и Игорю нравилось терроризировать остальных слуг. За редким исключением.
– Какая жалость, что ты нас покидаешь, господин Игорь, – сказала госпожа Светляника, повариха. Она промокнула глаза платочком. – С тобой здесь все заиграло новыми красками.
