Корнелия Функе - Золотая пряжа
Должок? Как же. Забудки – цветы Синей Бороды. До того ли было! Неудивительно, что столь легкомысленно заключенная сделка выветрилась из памяти.
Хотя… разве у Джекоба был выбор? Он безнадежно заблудился в лабиринте Синей Бороды.
– В этом мире бытует трогательная история о карлике, научившем одну бестолковую крестьянку выпрядать из соломы золото, – прервал его размышления Игрок. – Разумеется, в конце концов она его обманула, но карлик требовал то, что принадлежало ему по праву.
Нынче пеку, завтра пиво варю,У королевы первенца отберу.
В свое время сказка о Румпельштильцхене не особенно впечатлила Джекоба. Мать еще объясняла ему, кто такой первенец.
И даже теперь – кто в его возрасте думает о детях? Будут ли они у него вообще?
Заметив на лице Джекоба облегчение, Игрок улыбнулся:
– Похоже, тебя не слишком испугала моя цена. Раз так, позволь уточнить: первый ребенок, которого Лиса положит в твои руки, принадлежит мне. Вы можете повременить с оплатой, но платить так или иначе придется.
Нет.
Что нет, Джекоб?
– Но почему обязательно ребенок? Мы друзья, не более…
Игрок посмотрел на него так, словно Джекоб пытался уверить его, что Земля плоская, как блин.
– Ты говоришь с эльфом, не забывай. Я знаю ваши тайные желания, ведь моя задача их исполнять.
– Назначь другую цену. Что угодно, только не это. – Джекоб с трудом узнал свой голос.
– С какой стати? Это моя цена, и вы ее заплатите. Ребенок Лисы должен быть красив. Надеюсь, долго ждать вы меня не заставите.
Любовь всегда имеет привкус вины, желание – измены. Как понятны становятся наши желания, стоит нам осознать их невыполнимость. И вся эта чепуха, которую Джекоб вбивал себе в голову, – что он любит Лиску как-то не так и что его страсть означает нечто другое – ложь. Он хотел остаться с ней, иметь от нее детей, видеть, как она состарится.
Никогда, Джекоб. Ты продал свое будущее. Ради спасения ее жизни – пусть это послужит тебе слабым утешением.
– Соглашение действительно только по ту сторону зеркала.
Жалкая уловка.
– Где я немедленно превращусь в дерево, это ты хочешь сказать? Как же это я мог упустить из виду такую мелочь! Но знаешь, я тебя разочарую. В ближайшее время мы собираемся вернуться. По крайней мере, некоторые из нас.
Эльф снова встал у окна.
Тебе пора, Джекоб.
Две двери – да что с них толку? Если верить эльфу, они на острове. И есть еще Ист-Ривер, которую придется переплывать со сломанной рукой.
Игрок отвернулся к окну. Стал рассуждать о феях, их мстительности, о человеческой неблагодарности. Похоже, он любил поговорить перед слушателем, иначе зачем бы он так распинался? Сколько их уже там? Взгляд остановился на зеркале рядом со скульптурой, изображающей эльфа с полными ужаса глазами. Это зеркало будет, пожалуй, побольше того, что стоит в отцовском кабинете. Такая же рама из серебряных роз, только на лозах в нескольких местах сидят серебряные сороки.
Игрок все еще смотрел в окно. Всего несколько шагов отделяло Джекоба от зеркала.
Он поднялся. Стекло оказалось теплым, словно Джекоб коснулся шерсти какого-то животного. Но когда он привычным движением закрыл ладонью отражение своего лица, комната в зеркале не изменилась.
Игрок обернулся:
– Даже такие, как ты, способны смастерить бесчисленное множество видов этих зеркал. Неужели ты полагаешь, что мы менее изобретательны?
Эльф направился к столу и пролистал лежавшую на нем пачку бумаг.
– Слышал поговорку: «Фея и эльф неразлучны, как день и ночь»? Наши дети рождались смертными, но всегда выдающимися. Их короновали, объявляли гениями, им воздавали божественные почести. В этом мире мы можем иметь детей от смертных женщин, но, как правило, это жалкие посредственности.
Джекоб все еще стоял перед зеркалом и, как ни старался, не мог отвести глаз от своего отражения. Внезапно у него возникло ощущение, что зеркало его высасывает.
– Оно забирает у тебя лицо, – раздался за спиной голос эльфа. – Помощники, которых мы создаем при помощи зеркал, долговечнее их смертных оригиналов. Ирония природы. Ну-ка, покажитесь!
По комнате прошелестел теплый ветер, и в льющихся из окна солнечных лучах нарисовались два словно стеклянных силуэта. Вся комната отражалась в них: белые стены, стол, оконные рамы. Фигуры стали видимыми, когда лица окрасились в цвет человеческой кожи, а на телах появилась одежда.
Сходство было совершенным, вплоть до кистей рук. Только на этот раз девушка не прятала их под перчатками: на стеклянных пальцах блестели серебряные ногти. Юноша рядом с ней выглядел моложе Уилла, хотя кто знает, сколько лет ему на самом деле.
– Всего несколько недель, – ответил Игрок.
Джекоб задался вопросом, читает ли эльф и прочие его мысли.
– Шестнадцатую ты уже знаешь. Семнадцатый имеет больше лиц, чем она, но думаю, не будет лишним присовокупить к ним и твое.
Джекоб грубо оттолкнул девушку, когда та протянула ему руку. Ее «брату» – если его можно было так назвать – это не понравилось, но эльф предостерегающе посмотрел на него, и фигура Семнадцатого снова стала стеклянной, а потом слилась с зеркалом. Шестнадцатая последовала за ним, однако не раньше, чем улыбнулась Джекобу глазами Клары.
– Должен заметить, больница, где я одолжил у невесты твоего брата лицо, – примечательное место, – продолжал эльф. – Там, как нигде, можно понаблюдать за работой смерти. Еще та мистерия! – Игрок достал из кармана медальон, не больше карманных часов. В нем оказалось два зеркала: темное и прозрачное. – Мне было достаточно оставить их на столе медсестры. Никто из вас не может не поддаться искушению лишний раз взглянуть на свое отражение. Словно чтобы удостовериться, что его лицо все еще при нем. Вас пугает, когда оно начинает меняться.
Тут Игрок снова поменял обличье. Теперь перед Джекобом стоял Норебо Джон Ирлкинг, с которым они встречались в Чикаго.
– Позволь представиться, Оберон – обязанный своим карликовым ростом проклятию Феи. Признаюсь, я надеялся, что ты поймешь мой намек. Зеленые глаза… Ну и имя, конечно. Лицо я позаимствовал у актера, который прекрасно воплотил Оберона на сцене. Мне всегда нравилось играть образами, в каких вы нас представляете. Или самих себя.
Лица сменялись одно за другим. Одни казались Джекобу знакомыми, другие нет. Наконец перед ним предстал человек, которого он помнил больше по фотографиям на столе матери.
Игрок смахнул с лица седеющую прядь Джона Бесшабашного.
– Твоя мать так ничего и не заподозрила. Я очень привязался к ней. Больше, чем мог себе позволить. Хотя, боюсь, принес ей счастья не больше, чем твой отец.
Клара
В первый раз Клара обратила внимание на эту девушку еще в коридоре, где обсуждала с врачом состояние ребенка, госпитализированного с аппендицитом. Лицо посетительницы показалось знакомым, однако за хлопотами Клара тут же о ней забыла.
Уилл опять мучился бессонницей и не хотел говорить, что именно не дает ему уснуть. Вместо этого он придумывал отговорки, для Клары и самого себя. Луна, плотный ужин, книга, которую ему непременно нужно дочитать до конца… Он стыдился самого себя и прятал свои мысли, желания и чувства. В них был другой, невидимый Уилл. Кларе давно следовало взглянуть правде в глаза, но идти по следам невидимок непросто. Как будто в сердце Уилла была тайная комната, куда и сам он имел доступ разве только во сне.
Но дело не только в Уилле. С самой Кларой в последнее время происходило нечто странное.
Как будто кто-то побывал у нее в голове и что-то забрал оттуда. Особенно остро Клара ощущала это утром, когда разглядывала себя в зеркале. Иногда лицо в глубине запотевшего стекла казалось ей чужим, или она видела себя ребенком, или узнавала черты своей матери. Она вдруг стала думать о вещах, о которых не вспоминала целую вечность. Будто кто-то перемешал ее прошлое чайной ложкой и поднял забытое со дна, как кофейную гущу. Ни Уиллу, ни кому-либо другому Клара, конечно же, ни в чем так и не призналась. Иначе интересный бы получился диагноз для будущего врача.
Хотя она все-таки подумывала поговорить об этом с Джекобом. Ее саму пугало, с каким нетерпением она каждый раз ждала встречи с ним. Напрасно Клара убеждала себя, что это не по Джекобу она так скучает, а по его миру и той, зазеркальной жизни. Клара не могла насытиться историями, которые рассказывали они с Лисой, и стыдилась этого. Стоило ли завидовать всему тому, что эти двое там испытали? Разве не хотелось ей самой столько раз послать это зеркало к черту! Но снова и снова Клара выжидала минутку, чтобы проникнуть в запыленную комнату и вглядеться в стекло, за которым таился запретный для нее мир. Неужели так было и с Уиллом? Если да, то виду он, во всяком случае, не подавал.
Клара уединилась в сестринской, чтобы подготовить медицинское заключение на завтра, когда девушка, которую она видела утром в коридоре, возникла в дверях. Клара не слышала, как она вошла.
