Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 1. Восхождение к любви
Фрэнк встал с постели и обхватил меня обеими руками. Я застыла на манер жены Лота, но он гладил меня по голове, гладил осторожно и нежно по плечам – он знал, что это мне нравится.
– Нет, я не думаю ничего подобного, – твердо сказал он.
Он прижал меня к себе еще крепче, и я постепенно расслабилась, но не настолько, чтобы самой обнять его.
Так мы стояли долго, и наконец он тихонько заговорил мне в ухо:
– Нет, я не думаю, что ты способна на подобную вещь, я только хотел сказать, что, если бы такое и случилось… Клэр, для меня это не имело бы значения. Я так тебя люблю! Что бы ты ни сделала, я не перестану любить тебя.
Он взял мое лицо в ладони – выше меня всего на четыре дюйма, он легко мог заглянуть мне прямо в глаза – и сказал нежно:
– Ты простишь меня?
Я чувствовала на своем лице его теплое дыхание, оно еще слегка отдавало «Гленфиддишем», а его губы, полные и зовущие, находились в опасной близости.
Новая вспышка молнии возвестила неожиданное возвращение утихшей было грозы, и шумный дождь застучал по шиферной крыше.
Я медленно обвила руками Фрэнка.
– «Насильно милосердья не добиться, – процитировала я, – оно должно росой с небес пролиться».
Фрэнк засмеялся и поднял взгляд к потолку: расползавшиеся по нему мокрые пятна не сулили нам ночлега во вполне сухой постели.
– Если это образчик твоего милосердия, – сказал Фрэнк, – то я не хотел бы познакомиться с твоим отмщением.
Словно в ответ на его слова ударил пушечный раскат грома, и мы оба от души расхохотались.
Только позже, гораздо позже, лежа и слушая ровное дыхание Фрэнка, я задумалась о нашем разговоре. Я сказала ему правду: меня нельзя было упрекнуть в неверности. Меня. Но ведь шесть лет, как он сказал, очень долгий срок.
Глава 2. Каменные столбы
Мистер Крук позвонил в дверь, как и было условлено, ровно в семь часов утра.
– Ну что, соберем росу с лютиков, юная леди? – произнес он и подмигнул с некоей стариковской галантностью.
Приехал он на мотоцикле, чем-то похожем на него самого; на этом мотоцикле мы должны были добраться до нужного места за деревней. Сетки для гербария были аккуратно укреплены по обеим сторонам чудовищного драндулета, словно амортизаторы на буксирном судне. Мы двинулись в путь не столь уж стремительно по мирной и тихой сельской местности, которая казалась еще более тихой по контрасту с грохотом нашего средства передвижения; этот грохот внезапно оборвался – и тишина обступила нас. Мистер Крук и в самом деле очень много знал о местных растениях. И не только о том, где их найти, но и об их медицинском применении, о том, как готовить эти препараты. Я пожалела, что не приобрела записную книжку, в которую можно было бы записывать сведения, и с особым вниманием слушала объяснения старика, стараясь все запомнить, пока укладывала образцы растений в тяжелые гербарные сетки.
Мы остановились перекусить у подножия странного по очертаниям холма с плоской вершиной. Зеленый, как и все окрестные холмы, с такими же выступами и утесами, он все же имел от них отличие: вверх по склону шла хорошо протоптанная тропа и исчезала за обнаженным выходом гранита.
– Что там наверху? – спросила я, показав на вершину холма рукой, в которой был зажат сэндвич с ветчиной.
– А! – Мистер Крук поднял голову и посмотрел на холм. – Это Крэг-на-Дун, девушка. Я собирался показать вам его после нашей трапезы.
– Правда? Это что-нибудь особенное?
– Да, – коротко ответил он и отказался обсуждать вопрос: мол, сами увидите.
У меня были некоторые опасения по поводу того, сможет ли он подняться по такой крутизне, однако они рассеялись, когда я обнаружила, что с трудом поспеваю за ним. Мистер Крук, поднявшись сам, протянул мне свою корявую руку и втащил меня на площадку.
– Ну вот, смотрите, – сказал он с жестом собственника некоей достопримечательности.
– Ой, да это же хендж[5]! – в восторге воскликнула я. – Хендж в миниатюре.
В Солсбери я не была уже много лет – из-за войны, но мы с Фрэнком побывали в Стоунхендже вскоре после нашей свадьбы. Как и другие туристы, мы бродили между огромными каменными столбами в благоговейном восхищении, таращили глаза на каменный алтарь (где жрецы-друиды приносили ужасающие человеческие жертвы, как объявил, гнусавя и глотая слова на манер истого кокни, гид, приехавший с автобусом туристов-итальянцев, добросовестно фотографирующих самый обычный на вид каменный блок).
Из той же самой страсти к точности, которая заставляла Фрэнка вешать свои галстуки на вешалку таким образом, чтобы их концы совпадали тютелька в тютельку, мы обошли все сооружение по окружности, измерили расстояния между отверстиями «зет» и «игрек» и сосчитали проемы в «сарацинском кругу», самом удаленном от центра кольце великанских столбов.
Три часа спустя мы уже знали, сколько там отверстий «зет» и «игрек» (пятьдесят девять, если вас это волнует, меня – нет), но имели не больше представления о назначении всего сооружения, чем десятки любителей и археологов-профессионалов, ползавших вокруг него целых пятьсот лет.
Недостатка в гипотезах нет, что и говорить. Жизнь среди ученых со всей очевидностью показала мне, что хорошо сформулированная гипотеза куда лучше, нежели плохо описанный факт.
Замок. Место захоронения. Астрономическая обсерватория. Место казни (в качестве плахи – так называемый «Камень крови», наполовину ушедший в землю). Рынок на открытом воздухе. Мне больше всего нравится последняя гипотеза: так и вижу перед собой мегалитических домохозяек, которые крутятся между проемами с корзинками на руках, критически обсуждая качество вновь доставленных на рынок чаш и мисок из красной глазурованной глины и недоверчиво прислушиваясь к похвалам своему товару, которые выкрикивают пекари, торговцы олениной и янтарными бусами.
Единственным убедительным возражением против этой гипотезы мне кажется наличие захоронений под алтарным камнем и кремированных останков в отверстиях «зет». Хоронить покойников на рыночной площади как-то негигиенично, разве что это злополучные останки торговцев, уличенных в обмане покупателей.
В миниатюрном хендже на холме следов захоронений не видно. Собственно говоря, «миниатюрны» здешние каменные столбы лишь по сравнению со Стоунхенджем, но сами по себе они достаточно массивны, а высотой в два моих роста.
Я слышала от другого гида в Стоунхендже, что такие сооружения – их именуют кромлехами – распространены повсеместно в Британии и в Европе вообще. Одни сохранились лучше, другие хуже, есть между ними разница в ориентации и расположении элементов, но назначение их не определено в равной степени. И происхождение тоже.
Пока я бродила между столбами, мистер Крук стоял, наблюдал за мной и загадочно улыбался; время от времени я останавливалась, чтобы прикоснуться к камню – осторожно, как будто мое прикосновение могло оказаться чувствительным для этих монументов.
На некоторых стоячих камнях были какие-то тусклые темноватые полосы и пятна. На других поблескивали включения слюды, весело отражавшие лучи утреннего солнца. И все они резко отличались от местного камня, от местных пород, образцы которых валялись и торчали из травы повсюду. Кто бы ни установил эти круги из каменных столбов и по какой бы причине это ни было сделано, создатели считали дело достаточно важным, чтобы вырубить, обработать и перевезти каменные блоки в соответствующее место и водрузить их во имя своей цели. Обработать – как? Перевезти – каким образом и с какого невообразимого расстояния?
– Мой муж придет в восторг, – сказала я мистеру Круку, остановившись поблагодарить его за то, что он показал мне это место и рассказал о растениях. – Я привезу его сюда попозже.
У начала спуска старик любезно предложил мне помочь и протянул руку. Я приняла ее: глянув вниз, я подумала, что, несмотря на возраст, этот сгорбленный травник держится на ногах покрепче моего.
Во второй половине дня я свернула на дорогу к деревне – надо было извлечь Фрэнка из дома викария. Я с наслаждением вдыхала воздух горной Шотландии, запахи вереска, шалфея и ракитника, крепко сдобренные дымком из труб и приправленные острым духом жареной селедки в тех местах, где я проходила мимо разбросанных в художественном беспорядке коттеджей. Деревня угнездилась на небольшом пологом склоне у подножия одного из утесов, которые вздымаются ввысь из шотландских торфяников. О послевоенном процветании свидетельствовала свежая окраска домов, и даже обиталище священника принарядилось: окна в старых покоробившихся рамах обведены были светлой желтой полосой.
Дом был выстроен по меньшей мере столетие назад. Дверь мне открыла экономка викария, высокая, вытянутая в струнку женщина с тремя нитками искусственного жемчуга вокруг шеи. Узнав, кто я такая, она приветливо поздоровалась и повела меня через узкую, длинную и темную прихожую, стены которой были увешаны гравированными портретами людей, мне неизвестных: то ли это были некие исторические личности, знаменитые в свое время, то ли близкие родственники нынешнего викария, то ли члены королевской семьи, – в сумраке лица их были вообще неразличимы.
