Мэри Лю - Победитель
Он часто моргает, отчего слезы стекают по его щекам. Падают на мои пальцы.
– Иден… в безопасности?..
– В безопасности, – шепчу я. – Твой брат жив, он в безопасности, ты его очень скоро увидишь.
Дэй хочет ответить, но не находит сил. Его кожа сереет. Нет, пожалуйста. Я отказываюсь думать о том худшем, что черной тучей висит над нами. Я ощущаю ледяное дыхание смерти, заглядывающей через мое плечо; ее невидящие глазницы устремлены прямо в душу Дэя; она терпеливо ждет, когда погаснет его свет.
– Я не хочу… уходить… – произносит наконец Дэй. – Не хочу… оставлять тебя… Идена…
Я прикасаясь губами к его дрожащим губам, чтобы он только помолчал.
– С Иденом все будет в порядке, – тихо говорю я, отчаянно пытаясь его удержать. – Держись, Дэй. Сейчас тебя отвезут в госпиталь. Врачи вот-вот подойдут. Уже совсем скоро.
Уже совсем скоро.
Дэй только улыбается мне – его улыбка такая грустная, что мое оцепенение проходит и я срываюсь в слезы. Его ярко-голубые глаза. Передо мною тот самый мальчик, который бинтовал мои раны на улицах Лейка, который ценой собственной жизни готов был беречь свою семью, который, несмотря ни на что, оставался рядом со мной, – мальчик света, смеха и жизни, скорби, ярости и страсти, мальчик, чья судьба переплелась с моей навечно.
– Я люблю тебя, – шепчет он. – Побудешь со мной немного?
Он говорит что-то еще, но очень тихо и неразборчиво, я не могу разобрать слов. Нет. Нет. Ты не можешь уйти. Его дыхание становится все более поверхностным. Я вижу, как он пытается сохранить сознание, но с каждой секундой ему все труднее фокусировать на мне взгляд. На миг Дэй переводит глаза на что-то за моей спиной – я оглядываюсь, там нет ничего, кроме неба. Я снова целую Дэя, прижимаюсь к его голове.
– Я тебя люблю, – снова и снова шепчу я. – Не уходи.
Закрываю глаза. Мои слезы скатываются на его щеки.
Скорбь и ярость овладевают мной, когда я стою на коленях, приникнув к нему и чувствуя, как жизнь уходит из его тела. Я никогда не была религиозной. Но теперь, видя вдали спешащих к нам медиков, обращаю отчаянные мольбы к неведомой мне высшей силе. Я надеюсь, что Некто, Кто-то там слышит меня – Он возьмет нас в свои руки и сжалится над нами. Я вкладываю остатки сил в свои мольбы, обращая их к небесам.
Пусть он останется жив.
Пожалуйста, не забирай его. Пожалуйста, не дай ему умереть на моих руках; ведь вместе мы прошли столько испытаний, ведь Ты и без того забрал сотни жизней. Пожалуйста, я прошу Тебя, оставь ему жизнь. Я всем пожертвую ради него, сделаю все, что Ты попросишь. Может, мои наивные обещания покажутся Тебе смешными, но я говорю от всего сердца, и мне все равно, если ли в них смысл и можно ли их исполнить. Пусть только он останется в живых. Пожалуйста. Я не вынесу этого во второй раз.
В отчаянии я оглядываюсь, слезы туманят взор. Вокруг лишь кровь, дым, вспышки и пепел; я слышу только крики, выстрелы и вопли ненависти, а я так устала от борьбы, я в таком смятении, так зла и беспомощна.
Скажи, что в мире еще осталось добро. Что надежда для всех нас еще не умерла.
Я словно во сне чувствую чьи-то руки – они поднимают меня, отрывают от Дэя, я упрямо сопротивляюсь. Боль пронзает вывихнутое плечо. Врачи склоняются над телом Дэя. Глаза его теперь закрыты, я не слышу его дыхания. Перед моим внутренним взором мелькает мертвое тело Метиаса. Когда врачи снова пытаются оторвать меня от Дэя, я грубо отталкиваю их и рыдаю. Я оплакиваю все, что могло бы быть иначе. Оплакиваю все, что переломано в наших жизнях.
Дэй
Кажется, это Джун склоняется надо мной, но я с трудом различаю черты ее лица. Когда слишком напрягаюсь, на периферии зрения появляется ослепительная белизна. Если поначалу боль парализовала меня, то теперь я ее почти не чувствую. Воспоминания то вспыхивают, то гаснут – воспоминания о моих первых днях (одиноким испуганным мальчишкой) на улице, о моем раненом колене и пустом желудке, о малышке Тесс, а потом о Джоне, когда он узнал, что я все еще жив, о доме матери, об улыбке отца, об Идене в младенчестве. Я вспоминаю, как впервые увидел Джун на улице. Ее непримиримость, ее пронзительный взгляд. А потом воспоминания спутываются окончательно.
В глубине души я всегда знал, что долго не проживу. Просто не такая у меня планида.
Что-то яркое за плечом Джун привлекает мое внимание. Я поворачиваю голову: поначалу это похоже на световой шар, но, вглядевшись, я понимаю, что это моя мама.
«Мама», – шепчу я, встаю и делаю к ней шаг.
Какая легкость в ногах! Она мне улыбается. Вид у нее здоровый, молодой, энергичный. Руки больше не в бинтах, волосы цвета пшеницы и снега. Я подхожу, и она берет мое лицо в чашу своих гладких невредимых ладоней. Сердце мое останавливается, наполняется теплотой и светом, я хочу остаться здесь навсегда, остановить мгновение. Ноги подкашиваются. Мама подхватывает меня, и мы оба опускаемся на колени, мы снова вместе.
– Мой маленький потеряшка, – говорит она.
Мой голос вырывается прерывистым шепотом:
– Прости меня. Прости.
– Успокойся, мой мальчик.
Я опускаю голову, она склоняется надо мной, целует в лоб – я снова ребенок, беспомощный и исполненный надежд, мое сердце разрывается от любви. Сквозь туман, за золотым кругом ее рук я вижу свое переломанное тело, распростертое на земле. Надо мной склоняется девушка, берет мое лицо в ладони, по ее плечам ниспадают длинные темные волосы. Она плачет.
– А Джон и папа?.. – спрашиваю я.
Мама только улыбается. У нее такие необыкновенно голубые глаза, я словно вижу в них весь мир – небеса, и облака, и все, что за ними.
– Не беспокойся, – отвечает она. – С ними все хорошо, и они очень любят тебя.
Меня переполняет непреодолимая потребность идти следом за мамой, куда бы она ни пошла, куда бы ни повела меня.
– Я скучаю по вас. Каждый день у меня болит сердце о тех, кто когда-то был здесь.
Мама проводит ласковой рукой по моим волосам – так она делала, когда я был маленький.
– Мой дорогой, нет нужды скучать по нас. Мы все время рядом.
Она поднимает голову и кивает в сторону улицы, мимо толпы, собравшейся вокруг моего тела. И вот команда медиков укладывает меня на носилки.
– Возвращайся к Идену. Он тебя ждет.
– Знаю, – шепчу я.
Я выгибаю шею, пытаясь отыскать брата в толпе. Но не вижу его.
Мама встает, отнимает руки от моего лица, и я вдруг чувствую, что мне трудно дышать. Нет. Пожалуйста, не оставляй меня. Я тяну к ней руку, но натыкаюсь на невидимое препятствие. Свет становится ярче.
– Куда ты? Возьми меня с собой!
Мама улыбается, но покачивает головой:
– Ты все еще по другую сторону. Настанет день, когда ты будешь готов шагнуть к нам, и я снова приду к тебе. Живи достойно, Дэниел. Чтобы не стыдно было сделать тот последний шаг.
Джун
Первые три недели, что Дэй лежит в госпитале, я не отхожу от него. Люди приходят и уходят; конечно, Тесс, которая проводит в комнате ожидания не меньше меня в надежде, что Дэй вот-вот выйдет из комы; Иден – он сидит здесь столько, сколько ему позволяет Люси; выжившие Патриоты, особенно Паскао; бесконечный ряд докторов, которых я после первой недели начинаю различать и называть по именам. И Анден, вернувшийся с фронта со свежими шрамами. Множество людей обосновались в палатках вокруг госпиталя, и Андену не хватает духа попросить их разойтись, даже по прошествии недель, а потом и месяцев. У многих из них знакомые алые пряди в волосах. По большей части они хранят молчание. Иногда поют. Я уже привыкла к ним, они даже в каком-то смысле поддерживают меня. Напоминают, что Дэй все еще жив.
По крайней мере, война между Республикой и Колониями закончилась. Антарктида наконец помогла нам своими мощными технологиями и оружием, и Африка с Колониями были вынуждены вернуться к соглашению о прекращении огня. С подачи Антарктиды Анден и канцлер предстали перед международным судом, который наложил на обе стороны надлежащие санкции и обязал нас приступить к разработке полномасштабного мирного договора. Но от руин, оставленных сражениями, и враждебности никуда не деться. Знаю, раны лечатся временем. Понятия не имею, как долго продлится затишье и обретут ли Республика и Колонии истинный мир. Может быть, нет. Но пока и этого достаточно.
Первое, что пришлось сделать врачам с Дэем, после того как они залечили его жуткие огнестрельные ранения, – это операция на мозге. Из-за ранений прервался его курс медикаментозного лечения, необходимого для вмешательства… но врачи все же решили пойти на риск. В тот момент уже не имело значения, готов он к операции или нет, – не пойди они на эту меру, он бы все равно умер. И все же по ночам я просыпаюсь в холодном поту. Никто не может сказать, придет ли он в себя, а если придет, то не станет ли совсем другим человеком.
Минуют два месяца. Потом три.
Мы постепенно переносим свое ожидание домой. Толпы вокруг госпиталя редеют.
