Дэвид Гоулмон - Первозданные
Насущная проблема, если не считать того, что мы заблудились и у нас кончаются запасы еды, заключается именно в детях. Люди хотят избавиться от необходимости заботиться о них. Я не сентиментальный человек, но, если нас поймают американские или канадские власти, дети станут ценным товаром для сделки, ведь мы находимся в этой стране без приглашения. Однако на сей раз даже мои собратья из тайной полиции не внемлют моим словам. Я боюсь потерять контроль над ситуацией.
Золото, его огромный вес вкупе с труднопроходимой местностью начинают очень скверно сказываться на повозках. Они не рассчитаны на такую тяжесть и на путешествие по бездорожью. Их все время приходится чинить, и, боюсь, мы будем вынуждены бросить несколько повозок с золотом, как только оставим позади горный проход, в котором теперь очутились.
Постскриптум:
Последние несколько вечеров, разбив лагерь на ночь, мы замечали какое-то движение в темноте. Мы не знаем, живут ли на этих обширных северо-западных территориях индейцы, потому что, кто бы там ни был, они хорошо прячутся и по большей части молчат. Но порой слышится стук дубинок или палок по деревьям и неслыханные мною прежде животные вопли. Должен признаться самому себе, если не другим, – это очень действует на нервы. Если там и вправду индейцы, я еще никогда не слышал, чтобы они так себя вели: ни в одном из прочитанных мною приключенческих романов, ни в одном из встречавшихся мне описаний американских индейцев о таком не упоминалось.
(Тут не хватает страниц. Записи возобновляются со страницы 231…)
9 октября 1918 года
Сегодняшний рассвет принес дурные вести. Мы увидели перед собой широкую реку. Моя веселая банда головорезов, как и я сам, прошлой ночью так смертельно устала, что повалилась спать, не обратив внимания на звуки бурлящей воды. Я боюсь (если верить очень неточной царской карте), что перед нами река Стикин. Это далеко к северу от того, где нам положено находиться, следовательно, мы очутились в суровой неисследованной глуши Британской Колумбии.
Когда я пишу эти строки, мои люди смотрят на двух детей, и в глазах мужчин я вижу чистейшее безумие. Четырех мулов, тащивших теперь уже пустые и брошенные повозки, убили и съели. Я боюсь за детей, потому что они стали объектами ненависти и предрассудков из-за нашего проступка. Люди хотят, чтобы детей отдали им. Я боюсь, что очень скоро утрачу контроль над отрядом, но не могу позволить пятидесяти головорезам сделать то, на что они как пить дать способны.
10 октября 1918 года
Теперь я должен написать о своей грубейшей ошибке. Три ночи тому назад я рассматривал Близнецов Петра Великого при угасающем свете лагерного костра. Полагая, что все караульные спят, я не заметил, что издалека за мной наблюдает один из них. Вернувшись на следующее утро к Близнецам, я обнаружил, что один бриллиант валяется на земле рядом с повозкой и другого в позолоченном ларце тоже нет. Наверное, вор уронил камень ночью, не сумел отыскать в темноте и сбежал со вторым Близнецом. Теперь похитителя и след простыл – он скрылся с половиной моей награды за это фиаско.
Я теряю надежду пережить это испытание, но все же у меня есть половина награды и растущая привязанность единственных двух людей, которым я могу верить, – девочки и мальчика. Я выяснил, что вором был Василий Серта – один из самых умных охранников и человек, которому я доверял.
Постскриптум:
Вопли и удары деревяшек по стволам не только продолжаются, но в последние несколько дней становятся все громче. Вслед за вором пропали еще пятеро людей: просто растворились в ночи. Если они дезертировали – это я еще могу пережить; однако иное возможное объяснение их исчезновения пугает меня куда сильнее, чем смерть от холода или голода. Я чувствую: кто-то выслеживает нас в ночи.
(Последняя уцелевшая страница дневника…)
1 ноября 1918 года
Все повозки сломаны. Мы спрятали их и золото в просторной пещере на краю небольшого плато и завалили вход деревьями, камнями и снегом.
Был ли кто-нибудь когда-нибудь так же потерян, как мы?
Рассматривая огромную пещеру, мы обнаружили рисунки первобытных людей. Диковинные сцены охоты, повседневной жизни – и одна картина с детальным изображением животного, перепугавшая всех, кто видел ее при мерцающем свете факелов. Громадный зверь шел на двух ногах, как и охотники, над которыми он возвышался. Почему этот древний рисунок так меня испугал? Из-за звуков, которые мы слышим ночью? Или из-за того, что почти каждое утро мы обнаруживаем исчезновение очередного члена нашего отряда? Или из-за того, что все мы первобытным чутьем ощущаем: на нас охотятся, выслеживают и водят нас за нос в ночи?
Лес вокруг непролазен, река начинает затягиваться льдом. Рано ударила настоящая зима. Люди вскоре нападут на детей, поэтому я решил – лучше умереть здесь и сейчас, чем оттягивать судьбу, поджидающую больного мальчика и гордую девочку. Я понял, что со злыми людьми творятся злые вещи, поэтому не буду роптать на подобный исход… Но дети такого не заслужили. Особенно девочка. Я стал полагаться на ее храбрость и ум – она отнюдь не глупа.
Я тщательно осматривал древний лес и местность по дороге сюда и пришел к заключению, что раньше этим путем не проходил ни один человек.
Ночью деревья теснятся вокруг и действуют на умы и на сердца людей как удушающее вещество. Все обычные голоса зверей после заката стихают – раздается лишь диковинный стук деревяшек по стволам. Я пришел к странному умозаключению, что это своего рода сигналы. Некий разум издевается над самыми безжалостными в мире людьми. Здешний лес не похож ни на один лес из тех, где я когда-либо бывал.
Я верю, что в дебрях, за пределами сияния костров нашего безопасного лагеря, существует разумная жизнь, упорная и лишающая людей покоя. Я считаю себя храбрым человеком, но меня легко выводит из равновесия то, чего я не понимаю. Я разговаривал с Настей (так я зову теперь девочку) о странных вещах, которые нас окружают, и оба мы согласились, что чувство «знания» проникает в наши мысли, даже в наши сны. Знание того, что находится там, в лесу (что бы это ни было), таилось в нашей коллективной памяти, чтобы как по волшебству возродиться в нашей теперешней жизни. Мы словно уже прошли это путешествие миллион лет назад, сохранив коллективную память об опасности в ночи, пережитой нашим предком.
Мы не спрашивали мнения людей в лагере об этой теории, но за последние две ночи недосчитались еще двоих караульных. Поскольку перед нами река Стикин, а со всех сторон нас окружают леса, мы чувствуем себя, как в ловушке. Дичь почти исчезла, и в дневные часы мы слышим и видим, как она убегает, всегда в одном и том же направлении – прочь от реки и здешней чащи, всегда вне досягаемости выстрелов наших ружей.
В конце концов люди начали разговаривать о темном, почти непроходимом лесе и о том, что постоянно окружает наш лагерь ночью. Наслушавшись этих историй, больной мальчик теперь не спит. За горы опускается жалкое, тусклое солнце, с каждым восходом которого он становится слабее, чем предыдущим днем. Честно говоря, от меня сон тоже бежит. Я боюсь, что тварь, которая охотится за нами, скоро придет.
* * *Высокий полковник проверил, как заряжен его пистолет, закрыл шарнирный затвор, со щелчком вернул дуло на место и сунул пистолет в карман тяжелого пальто. Подойдя к огню, он опустился на колени рядом с мальчиком и пощупал его лоб. Затем, с улыбкой убрав руку, он натянул шерстяное одеяло на подбородок Алексея.
– Что ж, жар спал, вы только что справились с ним, – негромко проговорил Петров, переведя взгляд с тусклых глаз царевича на печальные глаза его сестры Анастасии.
Он встал и подошел к девочке, которая вдали от родителей быстро повзрослела.
Убедившись, что брат не может ее услышать, она подалась к высокому человеку рядом.
– Полковник, Алексей болен, он не поправится. Не нужно говорить нам то, что является лишь плодом вашей фантазии, пусть вам от этого и становится легче. Боюсь, наше детство осталось позади в том ужасном поместье в России.
Царевна посмотрела по сторонам, взглянула на застывшие белые лица людей, прислонявшихся к сломанным повозкам и поваленным, запорошенным снегом деревьям. Отряд сократился до тридцати четырех человек, и они умирали с голоду. Анастасия помнила, как ей читали на ночь сказки о темных заповедных лесах, и самая страшная из этих сказок, история про Гензеля и Гретель, не выходила у нее из головы при виде наблюдавших за ней и братом жестоких бездушных людей.
– Нет, он не умрет. Я верю, что кровь его сильнее, чем вы думаете, барышня.
– Повторяю, полковник Петров, он болен. У него гемофилия, он предрасположен к инфекции. Лучшие доктора мира из Франции, Англии и Америки лечили моего брата и поставили этот диагноз. А еще у него начинается пневмония.
