Фредрик Олссон - Конец цепи
– Два поезда отправляются из Лондона в Брайтон в 14.00 и в 14.20. Один двигается со скоростью сто двадцать километров в час, а другой – сто пятьдесят. На каком расстоянии друг от друга они будут находиться в три часа?
Вот и все.
Он ждал продолжения, но она закончила. И ждала сама, что в конце концов и он задаст неизбежный вопрос:
– И какая связь?
– Контекст.
Он искал ответ, но пока еще слова ему никто не давал.
– Если получаешь абстрактные величины и не знаешь, как тебе связать их между собой, тогда задача не имеет решения, поскольку тебе неизвестно, что они собой представляют, и поэтому любой школьный учебник в мире дает маленький сценарий. Все связано между собой. Решение получается из совокупности данных.
– Все так и есть, конечно. И эту совокупность мы по-прежнему не можем…
– И в таком случае… – перебила она его резким тоном, – и в таком случае, если я не знаю всех условий, как я справлюсь с моим заданием?
Он подождал мгновение. А потом сказал как бы между прочим:
– Сто двадцать умножить на один минус сто пятьдесят умноженное на сорок и деленное на шестьдесят.
Она посмотрела на него. Это получилось быстрее, чем она думала.
Так выглядела формула для решения задачи, которую она сейчас подкинула ему.
– Я не знаю, что ты хотела доказать этим, но здесь нет ничего сложного. Контекст не имеет никакого отношения к делу. Речь может идти о поездке из Лондона в Брайтон, или о полете с Земли на Луну, или, черт побери, о путешествии двух улиток по газону. Не твоя задача видеть всю совокупность данных. Мы даем тебе правильные детали, и ты должна помочь нам с ними. При всем уважении. – Он посмотрел на нее почти с жалостью. – Двадцать, – сказал он. – Ответ двадцать.
Жанин покачала головой. И это глубоко разочаровало его, он не хотел ставить ее на место, но ничего не поделаешь. Она сама вынудила его.
– Не твое дело знать о поезде или о расстоянии. Не нужно размышлять о том, над чем ты работаешь. Твоя работа – смотреть на тексты, которые мы тебе даем, переводить их каждый в отдельности и сообщать нам результат.
Он развел руки в стороны. Не так ли? Тебе понятно? Мы договорились?
Конечно, ответила она, пожав плечами. Тогда им почти больше не о чем было разговаривать.
– Я полагаю, это означает, что тебе больше ничего не надо именно сейчас.
– Ну почему же, – сказала она. – Я хочу поговорить с Вильямом Сандбергом.
Он посмотрел на нее.
Видел, что Жанин ожидает услышать отрицательный ответ.
– Как ты будешь использовать свой ключ, твое дело.
Ее реакция не заставила себя долго ждать. Она попыталась встретиться с ним взглядом, не знала, как ей истолковать его слова. Было ли это шуткой? Но он просто поднялся, направился в сторону тяжелой деревянной двери.
Жанин посмотрела на него.
– Дело в том… – сказала она за его спиной.
Он успел взяться за ручку, уже собирался выйти в коридор.
Повернулся.
– Дело в том, что ответ ноль.
О чем она говорила?
– От Лондона до Брайтона девяносто километров. В три часа оба поезда уже прибыли на место, уборщики ходят по вагонам и опустошают корзины для бумаг, а пассажиры находятся на пути в свои отели. Расстояние – ноль.
Жанин сделала паузу. Не сводила с него глаз. Явно довольная собой.
– Так вот получается. Если не учитывать полных данных. Если просто смотреть на детали и не принимать в расчет то, как все выглядит вокруг. Тогда попадаешь впросак. Каким бы умным ты себя ни считал.
Родригес стоял неподвижно прямо напротив нее.
– При всем уважении.
Она не отвела взгляд в сторону. Даже будучи их пленницей, не собиралась уступать. Пусть не думают, что они умнее. Она находилась здесь, поскольку они не имели ее знаний, и, если отсутствовали возможности делать что-то другое, она могла напоминать им о своем преимуществе с равными промежутками. Это было ее единственное оружие против них. И она собиралась использовать его как можно чаще.
Родригес ничего не сказал.
Секунда. Две секунды.
Когда он наконец отвел глаза, на его губах играла улыбка.
– Сандберг в капелле, – сказал он. – Мне почему-то кажется, что нет необходимости показывать тебе, где она находится.
Дыхание Нейзена было достаточно шумным, чтобы заглушить гул стоявшего перед ним ксерокса – жужжание, когда каретка со сканером двигалась вдоль стеклянной поверхности и сантиметр за сантиметром освещала послание, прижатое к ней пластмассовой крышкой.
Его руки дрожали, и вовсе не от кофе. Он по-прежнему стоял нетронутый на его письменном столе, и, надо надеяться, ван Дийк все еще сидел там. Сейчас Нейзену требовалось сделать массу дел, и ему меньше всего нужен был обеспокоенный родственник, ходивший за ним по пятам и действовавший на нервы.
Она прислала письмо.
Молодой человек рассказал это с искорками возбуждения в усталых глазах, и душа Нейзена наполнилась состраданием. Он знал, что ему надо сказать. Уже примерил на лицо свою самую участливую мину и приготовился, склонив голову набок, произнести монолог, ранее множество раз использованный им в подобной ситуации.
– Мир полон больных людей, – начал он. – О чем мы все прекрасно осведомлены, это ни для кого не является сюрпризом, но о масштабе…
Здесь ему следовало сделать ударение.
– … О масштабе проблемы большинство не догадывается. Я сам находился в неведении, пока не пришел на эту работу.
Он намеревался поведать, как много раз за свою карьеру ему приходилось разрушать ожидания близких и причинять им дополнительную боль из-за какого-то сумасшедшего, просто прочитавшего об их случае в газете и воспылавшего желанием поделиться плодами своего воображения, например, в виде придуманных свидетельских показаний, или, еще хуже, лично выступить в роли разыскиваемого лица.
Именно это он собирался сказать, а потом со вздохом констатировать, что данный случай из той же серии, но, посмотрев на желтый конверт, который Альберт ван Дийк протянул ему, сразу понял, что здесь ни о чем подобном нет и речи.
И сначала он обратил внимание, что письмо прошло через франкировальную машину. И что сбоку от жирных цифр, сообщавших цену и дату отправления, красовалось название местности. Берн, значилось там. Простыми тонкими буквами.
Нейзен принял послание, открыл конверт, достал два листа бумаги: один полностью исписанный с двух сторон, а второй – только с одной.
Убористый женский почерк. И Альберт кивнул ему – читай.
Он сделал это. Один раз. Потом еще один.
Альберт ничего не говорил. Просто ждал.
И Нейзен прочитал снова. В третий раз. Сейчас более тщательно.
– Я не понимаю, – сказал он потом.
Альберт был готов к этому. Сам сначала побывал в той же ситуации. Стоял перед входом в свое здание на территории университета, читал письмо раз за разом и не мог ничего понять.
Вне всякого сомнения, его написала именно она. Никто другой не мог в качестве адресата указать Эмануэля Сфинкса. И это были ее аккуратные буквы, похожие на те, которые он обычно находил на разноцветных листочках бумаги, засунутых в самые неожиданные места. Нередко с язвительным и крайне неожиданным содержанием и чаще всего в его конспектах лекций, в результате чего он стоял и глупо улыбался перед полной аудиторией и чувствовал себя именно так по-идиотски, как, по его мнению, она и хотела. И все письмо состояло из напоминаний о событиях, произошедших с ними обоими, тайных местах, где они бывали, и вещах, которые они видели, вроде пищевого отравления, полученного ими из-за вяленой свинины, купленной в магазинчике за углом. Она еще пахла чертовски странно, но, по словам старика, продавшего ее им, точно в соответствии с рецептом.
Вот в принципе и все. Однако ничего о том, где она находится, как ему найти ее, чем она занимается. Только как она безгранично скучает по нему. И потом перечисление того, что они делали вместе. Три страницы аккуратным почерком Жанин, единственное письмо после семи месяцев молчания. И оно не содержало ничего, помимо старых воспоминаний.
В конце концов его осенило.
– Это же, черт возьми, по-детски просто, – сказал он Нейзену.
Нейзен прищурился. Прочитал все снова. Его уже стало раздражать, что он ничего не понял, особенно если сейчас все было так элементарно, как утверждал парень.
Альберт стоял в университетском парке, читал снова и снова, прежде чем задал себе правильный вопрос. Зачем все перечисления? Места, и предметы, и еда, и вещи, и внезапно до него дошло, и ему захотелось просто обнять ее, но ведь он не мог этого сделать.
Лекционный зал. Тот день. Их день.
Они сидели там, придумывали имена и сокращения, хихикали и вели себя как дети, и тогда на свет появился Эмануэль Сфинкс, ставший частью их самих.
Но сокращения… Абсурдные сокращения то одного, то другого понятия, которые выдавал мужчина, стоявший перед ними на подиуме. Она хотела, чтобы он вспомнил их, и именно поэтому расставила слова таким образом, и он сел на каменную лестницу университетского здания, прочитал письмо снова, и оно предстало перед ним в новом свете, и он полюбил Жанин еще больше.
