Корнелия Функе - Камень во плоти
Очнувшись, он так и не смог вспомнить, выдал ли гоилам то, что те хотели выпытать. Он оказался уже в другой камере, из окон был виден висячий дворец. Все тело пылало от боли, словно его ошпарили кипятком, и он не обнаружил при себе ни портупеи, ни всего остального, что имелось в карманах, за исключением золотоносного платка – его, по счастью, великодушно оставили.
По счастью, Джекоб? Какое тебе счастье от золотых талеров?
Солдаты гоилов славились своей неподкупностью.
Кое-как он встал на колени. От соседней камеры его отделяла только решетка, и едва он глянул сквозь прутья, как даже про боль позабыл.
Уилл.
Упершись плечом в стену, Джекоб с трудом поднялся на ноги. Брат лежал неподвижно, как мертвец, – но он дышал! На лбу и щеках все еще виднелись последние островки человеческой кожи. Красная Фея сдержала слово: она остановила время.
В тюремном коридоре послышались приближающиеся шаги. Джекоб отпрянул. В камеру к Уиллу вошел яшмовый гоил в сопровождении двух охранников. Хентцау. Наконец-то Джекоб вспомнил его имя. Но когда он увидел, кого охранники втащили в камеру вслед за ним, он готов был биться головой о железные прутья решетки.
Значит, все-таки выдал!
На лбу у Клары был кровоподтек, глаза от страха широко распахнуты. «Где Лиса?» – хотел он спросить, но его она вообще не заметила. Смотрела только на его брата.
Хентцау подтолкнул ее к Уиллу. Она сделала шаг в его сторону и остановилась как вкопанная – быть может, вспомнила, с кем еще вчера целовалась.
– Клара.
Он столько всего увидел в ее лице, когда она обернулась: испуг, нежность, тревогу за него, отчаяние – и стыд.
Она шагнула к решетке, провела рукой по следам змеиной удавки на его шее.
– Что они с тобой сделали? – только и шепнула она.
– Да ничего. Где Лиса?
– Ее тоже взяли.
И схватила его за руку, когда гоилы в коридоре вдруг вытянулись по струнке. Даже Хентцау по-строевому расправил плечи, хоть и с явной неохотой, и Джекоб тотчас же понял, кто эта женщина, появившаяся на пороге камеры.
Волосы у Темной Феи оказались светлее, чем у ее сестры, – они слегка отливали медью, – но Джекобу и в голову не пришло удивиться, почему ее прозвали именно так. Она несла с собой темноту, как тень на коже, и сердце его забилось сильнее, причем отнюдь не от страха.
Тебе не нужно ее искать, Джекоб. Она сама к тебе пожаловала!
Клара отпрянула от него, едва фея вошла в камеру Уилла, но Джекоб так и остался стоять, вцепившись пальцами в решетку. «Ну, подойди! Подойди же!» – заклинал он мысленно. Одно только прикосновение и три слога, нашептанные ему ее сестрой. Но решетка отделяла от него фею столь же непререкаемо, как если бы это были стены ее опочивальни. Фея смотрела на Клару с неприязнью, какую все ее сестры питают к человеческим женщинам. Кожа ее мерцала, словно жемчуг, и перед такой красотой меркла даже красота ее сестры, но Джекоб видел перед собой только Клару, Клару и никого больше. Конечно, страх не очень ей к лицу, но ее кожа все еще пахнет мокрыми жаворонковыми перышками, – в поисках противоядия Джекоб с отчаянием оглянулся на брата, но спасения не было даже в его лице.
– Ты его любишь? – Темная Фея погладила спящего Уилла по лицу. – Ну, говори же.
В тот же миг тени у Клары в ногах ожили, и черные пальцы ухватили ее за щиколотки. Клара охнула, покачнулась, в ужасе отступила назад.
Гнев феи. Джекобу случалось на себе его испытать, но такого мрака ему еще не приходилось видеть.
– Ответь ей, Клара, – сказал он.
– Да, – пробормотала она. – Да, я его люблю.
Черные пальцы отпустили Кларину тень, и фея даже улыбнулась.
– Вот и хорошо. Тогда ты наверняка хочешь, чтобы он проснулся. Разбуди его. Тебе достаточно всего лишь его поцеловать.
Клара умоляюще оглянулась на Джекоба.
«Нет! – хотел крикнуть он. – Не делай этого!» Но язык отнялся, губы онемели, словно фея лишила его дара речи, и он лишь беспомощно наблюдал, как она, взяв Клару за руку, мягко подвела ее к Уиллу.
– Посмотри на него! – сказала она и погладила Клару по ее золотым волосам. – Если ты его не разбудишь, он так и останется тут лежать ни жив ни мертв, покуда даже душа его в этом иссохшем теле не превратится в прах.
Клара попыталась было отвернуться, но фея держала ее крепко.
– И это называется любовь? – шепнула она. – Предать любимого только потому, что у него теперь не такая мягкая кожа, как у тебя самой? Разбуди его.
Клара с усилием подняла руку и провела ею по каменному лицу Уилла.
Фея отпустила ее и с улыбкой отступила назад.
– Вложи в поцелуй всю свою любовь! – подсказала она. – Сама увидишь, любовь умирает совсем не так быстро, как кажется.
И Клара, закрыв глаза, словно стараясь забыть каменное лицо Уилла, склонилась над ним и поцеловала в губы.
39. Пробуждение
В первый миг Джекоб – против всех доводов заведомого знания – надеялся, что существо, очнувшееся от сна, все еще его брат. Однако лицо Клары тотчас выдало ему горькую правду. Она отпрянула от Уилла, и взгляд, брошенный ею на Джекоба, был исполнен такого отчаяния, что тот про свои боли и думать забыл.
У него больше не было брата.
Последние следы человеческой кожи исчезли с его лица. Перед ними был всего лишь камень, способный дышать. Собственный брат, родная кровинка – и упрятан в нефрит, как безжизненное насекомое в капле искристого янтаря.
Гоил.
Уилл поднялся с каменного ложа. Ни Джекоба, ни Клары он просто не заметил. Взгляд его искал лишь одно лицо – лицо феи, и Джекоб почувствовал, как боль утраты пронзает ему сердце. Ранимое, беззащитное, оно билось в тисках отчаяния, как тогда, в далеком детстве, в опустелом отцовском кабинете. И как и тогда, его горе было безутешно. Никакого утешения. Только боль.
– Уилл! – Клара прошептала имя его брата, словно он уже покойник.
Она шагнула к нему, но фея преградила ей дорогу.
– Сохрани его в своих воспоминаниях, – только и сказала она. – А для него ты отныне всего лишь сон.
Когда охранники открыли перед Уиллом дверь камеры, Клара рванулась было за ним, но они попросту ее отпихнули, да так сильно, что девушка упала. Уилл обернулся, однако фея увлекла его за собой.
– Пойдем скорей, – торопила она. – Давно пора проснуться. Ты слишком долго спал.
Клара смотрела им вслед, пока они не исчезли в темных недрах тюремного коридора. Потом обернулась к Джекобу. В ее глазах застыли упрек, отчаяние, вина, и от всего этого они стали даже темнее, чем у феи. «Что я сделала? – спрашивал ее взгляд. – Как ты допустил? Разве ты не обещал его уберечь?» Впрочем, быть может, он просто читал в ее глазах собственные мысли.
– А этого что, пристрелить? – спросил один из охранников, тыча в Джекоба винтовкой.
Хентцау вынул из-за пояса пистолет, отобранный у Джекоба. Извлек из рукоятки магазин и принялся рассматривать, как зернышки диковинного фрукта.
– Любопытная игрушка. Откуда он у тебя?
Да стреляй же наконец.
Джекоб повернулся к нему спиной. Заткнуть рану в сердце свинцом… А что, звучит соблазнительно.
Камера, гоил, висячий дворец. Все вокруг перестало казаться реальным. Феи, заколдованные чащобы, Лиса, которая на самом деле девушка, – все это не более чем лихорадочный бред двенадцатилетнего подростка. Он снова, как наяву, увидел себя в дверях отцовского кабинета, а перед собой Уилла, жадно заглядывающего мимо него в комнату, где столько всего интересного: запыленные авиамодели, старинные пистолеты… И зеркало.
– Повернись. – В голосе Хентцау слышалось раздражение. Гнев гоилов. Вспыхивает мгновенно и разгорается под каменной кожей, как пожар. – Я знаю, кто ты такой, – вымолвил он. – У тебя те же глаза. Те же губы. Правда, скрывать свой страх он и вполовину так хорошо не умел.
Джекоб обернулся. Какой же ты идиот, Джекоб Бесшабашный!
«У гоилов инженеры лучше». Он так часто слышал здесь, в зазеркальном мире, эту фразу – то с неприкрытой завистью в Шванштайне, то со вздохом сожаления в офицерских казармах, – и ни разу ни о чем таком даже не подумал!
Отца нашел. Брата потерял.
– Где он? – только и спросил он. – Где мой отец?
Хентцау вскинул брови:
– Я-то надеялся, ты сам мне об этом скажешь. Мы взяли его пять лет назад в Бленхайме. Он собирался там мост строить, уж больно горожан лорелеи допекли. Они уже тогда в реке кишмя кишели и жрали людей почем зря, хоть теперь все и болтают, будто бы это фея их развела. Джон Бесшабашный, так он себя называл… И фотографию сыновей всегда с собой носил. Король поручил ему сделать для нас фотокамеру, и она появилась у нас гораздо раньше, чем у императрицы, – ее умельцы долго еще докапывались, что там к чему. Джон Бесшабашный многому нас научил. Но кто бы мог подумать, что со временем один из его сыночков кожей из нефрита обрастет!
