Фредрик Олссон - Конец цепи
Не требовалось даже, собственно, все из этого. Пары вещей вполне хватило бы. И прежде всего, он нуждался в причине не думать о том, что причиняло ему боль. Сейчас с этим ничего не получилось, и альтернатива из его списка состояла в том, чтобы положить всему конец.
И в этом ему тоже не слишком повезло.
– Как ты чувствуешь себя? – спросила стоявшая перед ним молодая медсестра.
Он полусидел в больничной кровати, застеленной на старинный манер с простыней, загнутой поверх краев желтого одеяла, словно система здравоохранения по-прежнему ничего не знала о существовании пододеяльников, и смотрел на нее, стараясь не показать, насколько его измучили всевозможные проблемы неясного свойства из-за ядов, оставшихся в его теле.
– Хуже, чем ты хотела бы. Лучше, чем входило в мои намерения.
Ее улыбка в ответ удивила его. Она была блондинкой, не старше двадцати пяти и, кроме того, красавицей. Или о последнем позаботился мягкий свет из окна за ее спиной.
– Похоже, твое время еще не пришло, – заметила она. Просто и непринужденно. И это тоже удивило его.
– Мне еще представится случай, – буркнул он.
– Я рада за тебя, – сказала она. – Мужчина должен оставаться оптимистом в любой ситуации.
Ее улыбка была идеально отмеренной. Достаточно широкой, чтобы подчеркнуть иронию в ее словах, но не более того, и внезапно у него не нашлось ответа и появилось неприятное ощущение, что их разговор закончился и победа осталась за ней.
Несколько минут он лежал молча и смотрел, как она работала в его комнате. Без лишних движений, следуя хорошо отработанной схеме. Поменяла капельницу и сделала множество других процедур, заносила свои действия в журнал и сверялась с ним. И все в полной тишине, так что в конце концов ему стало казаться, что он неправильно понял ее и она на самом деле никогда не подшучивала над ним.
Потом она закончила со всеми своими заданиями. В силу профессиональной привычки поправила ему простыню, пусть это ничего не изменило. Выпрямилась.
– Постарайся не наделать глупостей, пока я отсутствую, – предупредила она. – Пока ты здесь, результатом станут только лишние хлопоты для тебя и для нас.
Она дружески подмигнула ему на прощание, вышла в коридор, и благодаря хитрому приспособлению дверь сама закрылась за ней.
Вильям лежал в кровати и ощущал странный дискомфорт, хотя для него вроде отсутствовали какие-либо причины. Ему было просто неуютно. Почему? Может, он разозлился из-за того, что она не стала сюсюкаться с ним? Или же ее сухие комментарии оказались слишком неожиданными для него, и ему в какое-то мгновение показалось, что его провоцируют, чуть ли смеются над ним?
Нет.
Уже через несколько мгновений он знал ответ.
Черт.
Все дело было в юморе. Именно в ее юморе.
Все было точно так, как она сказала.
Внезапно непонятные недомогания, мучившие его тело, перестали докучать ему. И пусть их вызывали самые разные причины, будь то недостаток соли, или обезвоживание, или куча всякого постороннего дерьма, накопившегося в его организме от всех принятых им таблеток, все они исчезли, словно их и не было. Даже порезы на запястьях, уже начавшие подживать под повязками, перестали болеть. А взамен его начало беспокоить нечто иное. Ощущение, которое всегда возвращалось, наваливалось на него с удвоенной силой каждый раз, когда он позволял себе забыть о нем, заставившее его пойти в ванную вчера вечером и принять решение. Притом что он даже сам не знал, в какой по счету раз подобное с ним происходило.
Поскольку не мог истолковать для себя эти знаки свыше.
Только так он смог сформулировать это для себя, как бы забавно подобное ни звучало.
Он не мог объяснить происходившее с ним.
Вот так, черт побери.
Ему следовало попросить у нее какое-нибудь успокоительное, пока она не ушла. Или болеутоляющее, или лучше пулю в лоб, если бы она смогла помочь ему с этим, хотя откуда у нее такие возможности.
Сейчас он оказался в той же точке, что и вчера вечером. Тогда он тоже, казалось, провалился в темноту и летел вниз с единственным желанием, по крайней мере, удариться о дно и, если повезет, разбиться насмерть и избавиться от всех мыслей, которым удавалось постоянно командовать им. Дававших ему крохотную искорку надежды с единственной целью вернуться снова, ударить его со всей силой и показать, что именно в их руках власть, а не у него.
Он протянул руку к проводу, висевшему на стене. Подтащил к себе напоминавший тюбик пульт, собираясь позвать помощь. Втайне надеясь, что придет другая медсестра, поскольку для него казалось унизительным, после того как он вроде бы четко сформулировал свои намерения, просить у нее снотворное. Хотя если он сможет в результате немного поспать, это, пожалуй, того стоило.
Он решился и нажал на кнопку.
И к своему удивлению, ничего не услышал.
Нажал снова и подержал дольше.
С тем же результатом.
Здесь нет ничего странного, попробовал он успокоить себя. Он же звонил не себе. А в какую-то комнату, где сидели врачи и занимались своими делами. И сейчас кто-то должен среагировать и послать сестру узнать, в чем дело.
Потом он посмотрел на лампу. Красную, закрытую конусообразным пластиковым колпаком на стене как раз над пультом, от которой к нему тянулся провод. Лампа ведь должна загореться, по крайней мере? Если он сейчас не слышал сигнала, она же должна была вспыхнуть в качестве доказательства, что он действовал правильно?
Он нажал снова. И еще раз. Но ничего не произошло.
И настолько увлекся своими попытками вызвать персонал при помощи неисправного пульта, что вздрогнул, когда дверь открылась. Он прищурился и попытался торопливо решить для себя, какую манеру ему выбрать: защищаться или нападать. Ругаться по поводу перегоревшей лампы или извиниться из-за того, что он звонил так истерически?
Но дальше он не успел зайти в своих мыслях, прежде чем его глаза привыкли к изменению освещения, а тогда вопрос отпал автоматически. Ведь стоявший у него в ногах мужчина, судя по его виду, не имел никакого отношения к медицине. Он был одет в костюм, рубашку без галстука и непропорционально топорные для подобного наряда ботинки. И ему, пожалуй, было за тридцать. Хотя всегда трудно оценивать людей с бритой головой, особенно когда они явно поддерживают нормальное состояние своего тела путем долгих и упорных тренировок. Возможно, ему только двадцать пять. Или, наоборот, сорок. И в руке он держал цветы.
– Они для меня? – спросил Вильям, кивнув в их сторону, поскольку ничего больше не пришло ему в голову, а мужчина посмотрел на свой букет, словно сам забыл о его существовании.
Но он ничего не ответил. И избавился от него, положив в раковину. Цветы уже сыграли свою роль, помогли ему проникнуть внутрь и пройти по всем коридорам, не привлекая к своей персоне внимания.
– Вильям Сандберг? – спросил он.
– Не в самом лучшем состоянии, – ответил Вильям. – Но да, это я.
Ситуация выглядела невообразимо странной, и он судорожно попытался взять себя в руки. Мужчина не был врачом. Определенно не принадлежал к его знакомым. Он просто стоял, молчал, в то время как они смотрели друга на друга. Мерили друг друга взглядами, именно такое создавалось впечатление, даже если Вильям вряд ли был способен на что-то иное в своем нынешнем положении.
– Мы искали тебя, – наконец сказал мужчина.
Неужели? Вильям попытался понять, что визитер имел в виду. Насколько ему помнилось, никто не связывался с ним в последнее время, но вряд ли он заметил бы, если они и сделали это.
– У меня хватало забот.
– Мы поняли это.
Мы? О чем, черт возьми, речь?
Вильям еще приподнялся в кровати, попытался иронично улыбнуться.
– Я с удовольствием угостил бы чем-нибудь, но они не так щедры на морфий здесь, как я надеялся.
– Нам понадобится твоя помощь.
Это прозвучало как гром среди ясного неба, слишком быстро, и что-то в голосе незнакомца на мгновение выбило Вильяма из колеи. Парень по-прежнему смотрел на него, не отводя взгляда, но сейчас в его глазах проявились эмоции. Волнение. Пожалуй, даже страх.
– Тогда, мне кажется, ты обратился не к тому человеку, – сказал Вильям и развел руки в стороны. Насколько это получилось. Трубки от капельниц и провода аппарата ЭКГ ограничивали его движения и помогли усилить то, что он попытался сказать: Вильям Сандберг в его нынешнем положении вряд ли способен чем-либо помочь кому-то.
Но парень покачал головой:
– Мы знаем, кто ты.
– Кто это – вы?
– Это не важно. Важен ты. И важно то, что ты можешь.
Ощущение, пронзившее тело Вильяма, было знакомо ему, но сейчас оно свалилось как снег на голову. Подобного разговора он ждал десять или, лучше сказать, двадцать лет назад. Тогда он был готов. Но не сегодня.
Стоявший у его ног мужчина говорил на отличном шведском, но все равно с каким-то еле заметным акцентом. Слишком хитрым, чтобы привязать его к какому-то конкретному месту. Но определенно он существовал.
