Корнелия Функе - Камень во плоти
Теперь даже низко надвинутый капюшон уже не мог скрыть камень на лице Уилла, и Джекоб решил оставить его и Клару на попечение Лисы, а самому отправиться в Терпевас, что на языке местных жителей обозначало всего лишь «город карликов». В роще у дороги Лиса отыскала пещеру, которая, должно быть, летом давала приют пастухам, и Уилл чуть ли не с радостью вошел под ее своды вслед за Джекобом, словно давно уже не чаял, как бы поскорее укрыться от дневного света. Последние островки человечьей кожи оставались у него только на правой щеке, и Джекобу с каждым днем становилось все труднее взглянуть брату в глаза. В глазах-то и было самое ужасное. Они тем временем почти сплошь налились золотом, и Джекобу все тяжелее удавалось побороть страшную мысль, что гонку со временем он уже проиграл. Иногда Уилл встречал его взгляд так, словно он вообще себя не помнил, и Джекобу казалось, что их общее прошлое, все, что роднило их с братом, в этих золотых глазах угасает навсегда.
Клара не пошла за ними в пещеру. Когда Джекоб вместе с Лисой возвратились к лошадям, она стояла среди деревьев такая отрешенная и одинокая в своем мужском платье, что Джекоб поначалу вообще принял ее за незнакомого мальчишку-сироту, какие во множестве скитались по дорогам этого мира в поисках работы. Волосы ее сливались цветом с охрой осенней травы, что полегла под деревьями, и в ней все меньше можно было узнать существо из другого мира, где оба они выросли. Воспоминания о свете и шуме знакомых улиц, о большущих домах, о девочке, которой она там была, – все это почти неразличимо померкло вдали. Недавнее настоящее слишком внезапно обернулось прошлым, а будущее представало неведомым, грозным и чужим.
– Времени у него не много.
Это был не вопрос. Она умеет смотреть правде в глаза, даже страшной правде. И Джекобу это нравится.
– Тебе нужен врач, – сказала она, заметив, как Джекоб, вскочив в седло, скривился от боли.
Цветы, травы и коренья, которые показала ей Лиса, не слишком ему помогли: рана в плече по-прежнему нарывала, и у него начинался жар.
– Она права, – поддержала Клару Лиса. – Сходи к одному из карликовых докторов. Говорят, они даже лучше, чем придворные врачи императрицы.
– Ну да, когда карликов пользуют. А с людьми все их лечение к двум вещам сводится: дорваться до твоих денег и спровадить тебя в могилу. Карлики вообще не слишком высокого мнения о нас, людях, – добавил он, поймав недоуменный взгляд Клары. – Даже те, что при дворе служат. Облапошить человека – это у карликов самый почетный подвиг, дело чести, доблести и геройства.
– И тем не менее одному из них ты доверяешь?
Лиса издала презрительное рычание.
– Ты лучше спроси, откуда у него на спине шрамы? – Она так и вилась вокруг Клары, словно желая заполучить ее в союзницы. – Карлику, к которому он направляется, доверять можно еще меньше, чем другим.
– Так это давно было.
– И что с того? С какой бы стати он за это время переменился? – В голосе Лисы явственно слышалось не только ворчливое недовольство, но и страх.
Клара посмотрела на Джекоба с тревогой:
– Тогда возьми хотя бы Лису с собой.
В знак благодарности Лиса еще ласковей потерлась о ее ноги. Она вообще тянулась к Кларе, ради нее даже все чаще принимала человеческий облик.
Джекоб повернул лошадь.
– Нет. Лиса останется здесь, – бросил он, и Лиса беспрекословно опустила голову.
Она слишком хорошо знала: ни Уиллу, ни Кларе в этом мире без нее не обойтись.
Когда на повороте дороги Джекоб оглянулся, Лиса все еще сидела подле Клары и смотрела ему вслед. А родной брат даже не спросил, куда он направляется. Он прятался от дневного света.
18. Голос камня
Уилл слушал камень. Он слышал его так же явственно, как собственное дыхание. Звуки доносились сквозь стены пещеры, сквозь шершавый базальт под ногами, со скалистого свода над головой. На эти вибрации, как на самый родной и близкий голос, трепетно отзывалось все тело. У него больше нет имени, только новая кожа, защищающая его прохладным и прочным панцирем, новая сила в мышцах и боль в глазах, когда он смотрит на солнце.
Проведя ладонью по скалистой стене, он по бороздам и складкам почувствовал возраст камня. Камень нашептывал ему, сколько всего таится под его невзрачной серой поверхностью: волнистый агат, кремово-белый полевой шпат, золотистый цитрин, черный оникс. Шершавые неровности сами собой складывались в картины: подземные города, окаменевшие воды, мягкий свет, мерцающий в малахитовых окнах…
– Уилл?
Он обернулся, и скала умолкла.
У женщины, застывшей на пороге пещеры, солнце играло в волосах, и казалось, вся она соткана из солнечного света.
Клара. Вместе с ее лицом ворвалась память о совсем ином мире, где камень – это только скучные стены, тоскливые улицы.
– Ты не проголодался? Лиса поймала кролика и уже научила меня разводить костер.
Она подошла, нежно взяла его лицо в ладони – такие мягкие, такие бесцветные по сравнению с его кожей зеленого камня. Его всего передернуло от ее прикосновения, но он постарался это скрыть. Он ее любит? Или…
Если бы не эта мягкая, бледная кожа…
– Ты что-нибудь слышишь? – спросил он.
Она глянула на него с изумлением.
– Ну и ладно, – вымолвил он и поцеловал ее, чтобы поскорее забыть о желании вместо ее кожи ощутить под руками аметист. Ее губы пробудили в нем воспоминания: о доме, высоченном, словно башня, о ночи, залитой искусственным светом, и о его собственных, еще не золотых глазах…
– Я люблю тебя, Уилл. – Она прошептала эти слова будто заклинание, способное разрушить камень.
Но шепот скалы перекрывал все остальные звуки, и Уиллу хотелось как можно скорее позабыть имя, которым она его назвала.
«И я тебя люблю», – чуть было не ответил он по привычке. Но он толком не помнил, что, в сущности, значат эти слова и можно ли вообще чувствовать такое каменным сердцем.
– Все будет хорошо, – прошептала она, гладя его по лицу, словно надеясь под его новой кожей ощутить прежнюю, такую родную. – Джекоб скоро вернется.
Джекоб. Еще одно имя. С ним связано столько боли… Уилл вспомнил, как без конца выкрикивал это имя в безответную пустоту. Пустые комнаты. Пустые дни.
Джекоб. Клара. Уилл.
Забыть. Все забыть.
Он оттолкнул от себя мягкие руки.
– Нет, – отрезал он. – Не трогай меня.
Как она на него посмотрела… Боль. Любовь. Укор. Он уже видел все это на чьем-то лице. Да, мама… Еще больше боли, больше печали. И любви. Только ему все это уже не нужно. Ему нужен камень – твердый, прохладный. Совсем иной, чем вся эта податливость, ранимость, вся эта мякоть, полная слез…
Он отвернулся.
– Уходи, – бросил он. – Уйди же ты наконец!
И снова стал слушать скалу. Смотреть ее каменные картины. Превращая в камень все, что еще оставалось в нем мякотью.
19. Валиант
Терпевас считался у карликов самым большим городом и был основан, если верить архивам, больше двенадцати столетий назад. Однако рекламные вывески, на все лады расхваливавшие со средневековых стен местное пиво, оптическое стекло и новые модели газовых ламп, не оставляли сомнений: никто не стремится шагать в ногу со временем усердней, чем карлики. Вздорные, ворчливые, вечно твердящие о старине, на самом же деле предприимчивые и изобретательные донельзя, они вели торговлю в каждом уголке зазеркального мира, хотя ростом большинству своих клиентов были по пояс. Кроме того, за ними водилась слава непревзойденных лазутчиков и шпионов.
Движение на въезде в Терпевас было почти столь же оживленное, как по другую сторону зеркала. Только здесь стоял не рокот моторов, а грохот подвод, карет да цокот копыт по серой булыжной мостовой. Покупатели съезжались со всех концов света. Война только оживила карликам коммерцию. Они уже давно торговали что с людьми, что с гоилами, и каменный король многих из здешних купцов сделал своими главными поставщиками. Вот и Эвенауг Валиант, которого Джекоб очень рассчитывал отыскать сейчас в Терпевасе, в полном соответствии со своим жизненным кредо – «Вовремя переметнись на сторону сильнейшего» – давно уже торговал с гоилами.
Остается надеяться, что жизнь не переметнула его куда-нибудь подальше, думал Джекоб, направляя лошадь мимо карет и пролеток прямо к южным воротам. В конце концов, отнюдь не исключено, что за это время кто-нибудь из обманутых клиентов попросту пришиб Валианта.
Чтобы взглянуть в глаза часовому у ворот, пятерым карликам пришлось бы встать друг другу на плечи. На эту службу они вербовали только самых здоровенных детин из тех, кто мог доподлинно доказать свое происхождение от настоящих великанов. Их так и называли – великанцы, и на них был большой спрос что в охрану, что в наемники, хотя, по слухам, особой сметкой они как раз не отличались. Однако карлики, видимо, настолько хорошо им платили, что великанцы безропотно соглашались напяливать на себя допотопное обмундирование карликовой армии. Даже императорская кавалерия давно отказалась от шлемов с лебедиными перьями, но только не карлики – те любили рядить современность в одежки древних традиций.
