Пол Андерсон - Три сердца и три льва (сборник)
По делу Матучека?..
Пролепетав слова благодарности, я едва ли не бегом удалился. И пока шел по лестнице, беспрерывно чувствовал между лопатками пристальный взгляд невидящих глаз. Прежде чем снова перелезть через ворота, я позволил себе на мгновение остановиться, чтобы опомниться.
Я знал, что едва ли располагаю временем. Адепт, может, несколько дряхл, но только несколько. Вряд ли он особо обеспокоен моим появлением. Но если он решит выяснить побольше? Тогда, возможно, он не ограничится телефонным звонком брату Хезатоубу. Если у меня действительно есть шанс узнать что-то, надо спешить.
Куда, однако, мне идти? Как идти? На что я рассчитывал? Пора сознаться, что эта рискованная затея слишком уж отдает донкихотством. Пора смываться.
Ну нет! Пока есть возможность, нужно атаковать самую большую ветряную мельницу. В работу включился мозг. Нет сомнения, что верхние этажи и подвалы собора предназначены для священников самого высокого ранга. В древности приверженцы древних культов проводили главные обряды под землей. Пожалуй, лучше всего мне поискать Мармидона в подземельях собора.
Я ощутил, как на лице сама собой появилась судорожная улыбка. Ему вряд ли стали облегчать наказание, заклинаниями лишив его запаха. Вот еще одна причина полагать, что он упрятан в подвал. Упрятан слишком далеко, чтобы его можно было отыскать с помощью даже обоняния.
С помощью человеческого обоняния!
Я вернулся на первый этаж и поспешно начал спускаться вниз. Все шло как по маслу. Было уже далеко за полночь. Чародеи, наверное, поглощены своими делами. За немногим, быть может, исключением.
Я уже спустился двумя этажами ниже. Здесь, видимо, помещались склады и кладовые, где хранился дворницкий инвентарь и тому подобное. На одном из этажей я увидел монашку, драившую пол голыми руками. Обычная ее работа? Искупление вины? Самоуничижение? Она была единственным человеком, которого я встретил здесь. Она меня не заметила.
Дальше по пути мне снова встретились запертые ворота. По ту сторону, за ними, лестница делалась круче. Вокруг был уже не бетон, а грубо отесанный камень. Я уже углубился в скальное основание собора. Стены были холодными до озноба, влажными. Холодным был и воздух. Современного освещения здесь не было, оно осталось там, позади. Путь мой освещали только свечи, вставленные в далеко стоявшие друг от друга железные подсвечники. Свечи были оплывшие. Снизу тянуло сквозняком. В тусклом свете прыгали уродливые тени. И я наконец-то был избавлен от этого бесконечного песнопения. А лестница все вела вниз!
И снова бесконечно вниз.
Но вот лестница кончилась. Я ступил на пол созданной природой пещеры. Редкие голубые огни выхватывали из колеблющегося мрака очертания сталагмитов и сталактитов. Над входами в тоннели были укреплены Руки Славы. Я знал, что высшие иерархи иоаннитов пустили в ход все свое влияние, чтобы получить разрешение полиции на эти приборы. Действительно ли они понадобились иоаннитам для проведения исследований?
Из одного тоннеля доносился шум бегущего под землей потока. Из другого сочился тусклый свет, несло ладаном, слышался чей-то дрожащий голос. Молитва, бдение, чародейство или еще что-то?
Я не стал задерживаться, чтобы выяснить, что там такое. Быстро скинул с себя одежду и обувь. Спрятал все это в расщелине скалы. Нож заткнул за эластичную резинку трусов.
Направив на себя линзу, я трансформировался. При этом постарался, конечно, не слишком поддаваться квазисексуальным ощущениям и вбил себе в голову, для чего я совершаю превращение. Чувства и мышцы зверя должны служить поставленной человеком цели.
Поэтому, как я заметил, превращение проходило трудно. Чтобы закончить его, мне понадобилось вдвое больше времени по сравнению с тем, сколько это обычно занимало. Несомненно, влияли антиколдовские заклинания. Вероятно, мне не удалось бы стать волком, если бы не мои хромосомы.
Но мне это удалось. Никакого сомнения. Я снова стал волком!
И без того слабый свет потускнел настолько, что только мешал. Волк не так зависит от зрения, как человек. Уши, ноги, язык, каждый волос моего тела и прежде всего нос впитывали поток информации. Пещера перестала быть местом, где мне можно было бы оступиться. Любую пещеру теперь я мог постигнуть сразу.
И… да, это не ошибка. Из одного тоннеля слабо тянуло запахом тухлого мяса – отвратительным запахом. Я едва успел подавить вой вышедшего на охоту волка и затрусил к тоннелю…
Глава 25
Проход был длинным, извилистым, пересеченным множеством других тоннелей. Не веди меня мое обоняние, я бы скоро заблудился. Путь освещали испускавшие огонь Руки – над каждой выбитой в скале кельей. Но кельи встречались редко. Общеизвестно, что кандидат на первую ступень посвящения должен в одиночестве провести здесь сутки, но лишь в отдельных случаях после этого на него снисходило благочестие и святость. Утверждали, что так душа вознаграждается за творимые без помех молитвы и размышления. Но я подозревал, что на них нисходит отнюдь не святость…
Некие запахи, едва уловимые даже моим волчьим обонянием… от них шерсть на загривке становилась дыбом.
Через некоторое время все эти запахи были заглушены другим, след которого и вел меня. Когда наконец я добрался до источника запаха, пришлось на время задержать дыхание. Так, не дыша, я и заглянул в келью.
Тусклое голубое свечение, льющееся с пальцев над входом, давало света вряд ли больше, чем ночник в большой палате. На соломенном тюфяке спал Мармидон. Чтобы было теплее, он укрылся рясой. Столь же грязной, как и его кожа. Помимо рясы, у него был сухарь, жестяная банка с водой, чашка, иоаннитская Библия и свеча, чтобы можно было читать Библию. Должно быть, он покидал келью только тогда, когда нужно было посетить расположенную дальше по тоннелю каморку с люком. Но и если бы он вообще не выходил из кельи, особенной разницы не было. Ф-фу!
Отступив немного, я превратил себя в человека. В этом облике зловонные испарения действовали на меня не так сильно. Да и вновь обретенный человеческий разум взял верх над инстинктом зверя. Кстати, Мармидон, несомненно, даже не замечал зловония.
Я вошел в его жилище. Опустившись на корточки, я потряс его за плечо. Свободной рукой вытащил нож.
– Вставай, ты!
Он забарахтался, проснулся и, увидев меня, застыл с разинутым ртом. Должно быть, я представлял собою весьма зловещее зрелище. На голое тело надето местами что-то черное и облегающее, а на лице нет и тени милосердия. Впрочем, и его лицо с ввалившимися глазами выглядело тоже неважно в этом мертвенном свете. Он не успел закричать – я зажал ему рот ладонью.
Щетина на небритой физиономии кололась. Тело посвященного колыхалось, как тесто.
– Тихо, – произнес я выразительно. – Или я выпущу тебе кишки.
Он показал знаками, что согласен, и я отпустил его.
– М-м-мистер Матучек… – шептал он и, съежившись, все старался отползти от меня, пока не наткнулся на стену.
Я кивнул:
– Пришел потолковать с тобой.
– Я… Как… О чем, во имя Господа?
– Верни мне мою дочь в целости и сохранности.
Мармидон чертил в воздухе кресты и другие знаки.
– Вы сошли с ума? – Он нашел в себе силы внимательно посмотреть на меня и сам ответил на свой вопрос: – Нет. Я могу сказать это твердо…
– Я не одержим демоном! – прорычал я. – И я не сумасшедший. Говори!
– Н-но мне нечего сказать. Ваша дочь? Я и не знал, что у вас есть дочь!
Мир закружился. Я попятился назад.
Он не лгал. Он не мог лгать в таком состоянии.
– А?.. – только и мог выдавить я.
Он немного успокоился, пошарил вокруг в поисках очков. Нащупав, нацепил их и, опустившись на тюфяк, вновь взглянул на меня.
– Это святая правда, – сказал он настойчиво. – Почему у меня должны быть сведения о вашей семье? Почему кто-то из вашей семьи должен оказаться здесь?
– Потому что вы сделались моими врагами!
Во мне опять закипела ярость.
Он покачал головой:
– Мы никогда не враждуем с человеком. Как мы можем сделаться его врагами? Мы исповедуем Евангелие Любви.
Я фыркнул. Он отвел глаза.
– Что ж. – Голос его дрогнул. – Все мы – сыны Адама. Мы тоже, как и любой другой, можем впасть в грех. Признаю, что тогда меня охватил гнев… когда вы выкинули… этот фокус… когда ваша хитрость заставила нас… заставила те невинные души…
Я взмахнул ножом. Лезвие сверкнуло…
– Прекрати болтать чепуху, Мармидон! Единственная невинная душа в этом деле – трехлетняя девочка. Ее похитили. Она в аду!
Его рот широко открылся, глаза выпучились, как у лягушки.
– Говори! – приказал я.
Какое-то время он не мог выдавить из себя ни слова, а потом в совершеннейшем ужасе просипел:
– Нет! Невозможно! Я бы никогда… никогда!!!
– А как насчет твоих дружков-священников? Который из них?
– Никто! Клянусь. Этого не может быть…
Я кольнул его острием ножа в кадык. Он содрогнулся:
