Джей Бонансинга - Ходячие мертвецы Роберта Киркмана. Нисхождение
– НЕТ! МАТЬ ТВОЮ, НЕТ! – Боб инстинктивно бросился к другу. – ЧЕРТ! ЧЕРТ!
Боб попытался приподнять голову старика, его руки стали липкими от крови. Хэп снова упал. Боб ощупал затылок Хэпа, проверил пульс у него на шее, бормоча:
– Черт, черт, черт!
Глаза его наполнились слезами, все заволокло пеленой. Он неловко обнял безжизненное и окровавленное тело Хэпа.
– Черт тебя дери, старый идиот, что ты наделал? Что ты наделал?
– Боб, хватит, – голос Бена донесся из тени позади Боба, но казалось, что Бен зовет его с другого конца света. – Боб, он мертв, он…
– БЕН, ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ НА ХРЕН!
Сила хриплого голоса Боба удивила даже его самого. Он неожиданно расчувствовался, голова закружилась. Почему-то эта смерть особенно задела его – эта бессмысленная потеря, такая же обыденная и внезапная, как чих. Он любил старого Хэпа Абернати, любил его рассказы, любил его ворчливый характер, любил его ослиное упрямство, которое напоминало Бобу о его армейских товарищах. Хэп служил на флоте во времена Корейской войны, был прекрасным коком, настоящим моряком, и всегда умел рассмешить Боба. Теперь Боб прижимал к груди безжизненное тело друга и чувствовал, что вот-вот разразится слезами. Кровь обрекала его на вечные страдания. Он тихо всхлипнул.
– Таким был его выбор, Боб, – произнес из темноты Бен, который стоял совсем рядом, но словно за миллион миль отсюда. – Он был отличным парнем и ушел как мужчина.
– Я мог бы… Я мог бы… ЧЕРТ! – Боб прислонился лбом к виску пробитой головы Хэпа. – Я мог бы его спасти.
– Нет, не мог.
– Я мог бы… ампутировать ее.
– Нет, Боб. Ты ничего не мог сделать. Он ушел как мужчина.
Боб попытался сказать еще что-то, но в конце концов просто закрыл глаза и позволил слезам вырваться наружу. Он рыдал примерно с минуту, а потом затих и еще некоторое время качался из стороны в сторону, не выпуская тело из рук. Затем он замер и остался сидеть на полу, несчастный, опустошенный, лишенный всех чувств. Посмотрев на Бена, он тихо сказал:
– Мы заберем его тело, устроим настоящие похороны.
– Само собой.
– Давай… Помоги-ка мне сделать носилки.
Мужчины нашли несколько досок, веревку и скотч и смастерили грубые носилки, чтобы забрать товарища обратно в город. За несколько минут они сумели разместить труп Хэпа на носилках и надежно привязать его, а когда они закончили, вытерли пот со лба и приготовились уходить, Боб еще раз взглянул на второе тело – на распростертого на полу уродливого мертвеца с разложившейся плотью и торчащими из каждого сустава костями – и плюнул на него.
А затем Боб заметил кое-что еще: за этим мертвецом, за потайной дверью в стене подвала начинался уходивший в темноту тоннель.
Боб моргнул, протер глаза и внимательно посмотрел на этот тоннель. Он был выложен кирпичом и, судя по состоянию кладки, сооружен впопыхах много-много лет тому назад. Казалось, он уходил в темноту на сотни ярдов, а может, и миль.
На самом деле, чем дольше Боб смотрел на него, тем глубже проникал в потаенные уголки его мозга невидимый мыслительный крюк: «Кто, черт возьми, его построил? Зачем? И главное – куда он ведет?»
Наконец Боб повернулся к Бену и упавшим, измотанным голосом произнес:
– Давай выбираться отсюда.
Глава пятая
Келвин Дюпре влетел в кабинет на втором этаже ратуши. Его сердце колотилось как сумасшедшее, во рту пересохло от паники. Он на мгновение остановился на пороге и быстро осмотрел комнату, которую Лилли временно выделила его семье, чтобы они могли отдохнуть перед дальней дорогой. Свет пробивался только через световой фонарь в крыше, вся мебель – столы и картотеки – была сдвинута в дальний угол, на заколоченных окнах висели проеденные молью занавески.
Угрюмые дети сгрудились вместе, но почти не разговаривали. Беттани сидела на потертом вращающемся стуле и читала измятую книгу, а Томми и Лукас устроились на полу и играли в настольную игру.
– Милая? – окликнул Келвин Мередит, которая сидела одна в другом конце комнаты и смотрела на трещину в заколоченном окне, слегка покачиваясь на складном стуле и одними губами бормоча обсессивно-компульсивную литанию – что-то разобрать было невозможно, но время от времени слышны были фразы вроде «тихо» и «засыпай», – пока мир жил своей размеренной жизнью. – Милая, все в порядке?
Келвин подошел к жене, нервно сжав кулаки.
Она ничего не ответила.
– Милая? – Келвин опустился рядом с ней на колени. – Поговори со мной. Что не так?
И снова никакого ответа – лишь безмолвные слова навязчивой молитвы.
– Послушай, милая. Помнишь, я говорил о стаде, которое формируется к западу отсюда? Его попытались остановить, но что-то пошло не так. Оно движется прямо сюда. Мы должны остаться здесь. За этими стенами нам спокойнее. Мы должны остаться хотя бы на некоторое время. Ты понимаешь?
Мередит не смотрела на него и не отвечала, она просто продолжала бормотать что-то себе под нос и тихо напевать какую-то мелодию. Тонкий луч света пробился сквозь заколоченное окно и сделал ее узкое, точеное лицо еще более суровым, чем обычно. Едва слышный шепот, скорее стон, чем песня, – ее голос, казалось, доносился из глубин колодца. Она снова и снова повторяла слова старинной колыбельной:
– Тихо, малыш мой, засыпай… Папа принесет тебе каравай.
Келвин понял, что она бормотала это уже много дней, может даже недель. Он прикоснулся к ее плечу.
– Милая? Ты слышала, что я сказал?
Вдруг жена отшатнулась от него, как будто его прикосновение пронзило ее электрическим током. Ее лицо исказилось от гнева, она сердито посмотрела на мужа.
– Я слышала, что ты сказал, Келвин, я ведь не в коме! – она нахмурилась. – Что случилось со стадом?
– Что? – он наклонил голову. – О, я не знаю. Ему попытались перекрыть путь, но от этого стало только хуже, – он ласково погладил жену по плечу. – Все будет хорошо. Не переживай, – он сжал ее руку. – Почему бы нам не помолиться об этом? Что скажешь? Давай помолимся, – он опустил голову. – Боже всемогущий, прошу тебя, услышь наши молитвы…
Его прервал дрожащий голос, донесшийся у него из-за спины:
– Может быть, хватит уже молиться?
Келвин повернулся и увидел своего старшего сына Томми, который стоял, сжав кулаки, в мокрой от пота толстовке. На худой детской шее трепетала жилка. Он был на грани – на грани взросления, на грани насилия, на грани слез.
– Мама совсем с ума сошла, совсем с катушек слетела, а ты только молишься!
– Следи за языком! – Келвина накрыло волной гнева. Мальчишка умел надавить на больное, а больного у Келвина в последнее время было немало. – У нас здесь стоит вопрос о жизни и смерти.
– Я знаю, пап. В том-то и проблема. Одними молитвами ты нас не защитишь.
– Сядь! Сейчас же!
– Но, пап…
– Живо!
Мальчишка раздраженно вздохнул, развернулся на каблуках и вернулся на свое место. Он пнул настольную игру и этим испугал братишку.
Келвин снова повернулся к жене.
– Все будет хорошо, я обещаю, – сказал он ей, ласково гладя ее по плечу.
Она снова отстранилась.
– Твой сын прав, Келвин.
– Не говори так.
– Твоя жена душевнобольная.
– Мередит…
– У нее не все дома.
– Прекрати!
– ЭТО ТЫ ПРЕКРАТИ! – прокричала она так громко, что все в комнате вздрогнули. Дети отвлеклись от игр и подняли головы. Узкое лицо Мередит побледнело, у нее на шее забилась жилка. – Хватит притворяться, будто ты можешь одними молитвами пройти сквозь это! Будто у нас все в шоколаде! Будто не наступил конец света и мы не оказались в полной заднице!
– Ладно, хватит… – Келвин снова прикоснулся к ней, и она снова отбросила его руку.
– И хватит мне лгать!
Он посмотрел на жену.
– О чем ты?
– Томми слышал, что ты сегодня собираешься на базу Национальной гвардии искать оружие вместе с этими людьми. Это правда?
– Но это не…
– ЭТО ПРАВДА ИЛИ НЕТ?
Келвин кивнул:
– Да, это правда.
Мередит сделала глубокий вдох, ее глаза остекленели от ярости и безумия.
– Я пойду с тобой.
– Мередит…
Ее черты исказились в странном урагане чувств: здесь были боль, отчаяние, тоска, но прежде всего – обжигающий гнев.
– Я не собираюсь сворачиваться в клубок и умирать. Без боя я не сдамся. Я не меньше других хочу уничтожить этих монстров. Я пойду с тобой.
Руины бывшей Восемнадцатой базы Национальной гвардии занимали небольшое, поросшее кустарниками плато над речкой Элкинс примерно в полутора милях к востоку от Вудбери. Узкая, выжженная солнцем подъездная дорога отходила от Восемнадцатого шоссе и петляла по западному склону холма до самых ворот, которые теперь напоминали обугленный скелет из погнувшихся железных костей, разорванных взрывной волной зажигательной бомбы.
Когда Боб подвел проржавевший «Додж Рэм» к развороченной проходной, остальные пассажиры молча осмотрели обломки базы. Когда-то она была настоящей крепостью, обнесенной высоким железным забором, но теперь серые здания с толстыми стенами и укрепленные арсеналы скорее напоминали разрушенный детский городок, в котором игрушечные домики и машинки рассыпались по изрытой взрывами земле. В отдалении, как мертвые черепахи, валялись перевернутые танки. Повсюду стояли выгоревшие каркасы «Хаммеров» и БМП «Брэдли». В половине зданий были выбиты окна и двери, кое-где из-за пожара и действия внешней среды обрушились целые этажи. Кратер от взрыва, который уничтожил базу, теперь напоминал черный пруд, заполненный токсичной дождевой водой; радиус поражения до сих пор был прекрасно очерчен огромными концентрическими кругами сажи и копоти, расходящимися по бетону.
