Приручить Сатану (СИ) - Бекас Софья

— М-да, всё это, конечно, грустно, — подытожил волк, опустив уши. — Наш Саваоф Теодорович вот тоже несчастен: полюбил, а признаться в этом даже самому себе не может. Его любовь все видят, все о ней знают, кроме него самого.

— Так в чём дело? Любовь — это прекрасно, и её, как мне кажется, нельзя хранить в секрете. Или он боится быть отвергнутым?

— О, вовсе нет, — засмеялся волк, искоса поглядывая на козла. — Просто если Саваоф Теодорович признает свою любовь к ней, то это фактически будет означать его поражение, а он, так сказать, не привык проигрывать.

— Ну, кстати, может быть, он и боится быть отвергнутым, — задумчиво протянул козёл, жуя собственный язык.

— Тебе лишь бы мне возразить.

— Нет, ты подумай: как она отреагирует, когда узнает, кто он на самом деле? Она же умрёт от страха.

— Что ж, остаётся надеяться, что нет.

— Надежда умирает последней…

— Знаете, с вами так интересно, что даже не хочется просыпаться, — улыбнулся Амнезис и устало протёр глаза. — Кажется, я по-тихоньку становлюсь похожим на Энни: такие же слишком яркие сны, граничащие с реальностью.

— Так Энни всё-таки существует? — удивлённо наклонил голову на бок волк, впиваясь своими тёмно-синими глазами в Амнезиса. Тот грустно усмехнулся.

— Видите ли, я так долго грезил этим несуществующим идеальным образом, что появление хотя бы приблизительно похожего человека в жизни расценилось моей натурой как знак свыше. Однажды в больницу привезли девушку чистейшей, нежнейшей и добрейшей души… У бедной была шизофрения. Как только я увидел её, что-то во мне прокричало: «Энни! Это она!» Конечно, ту девушку звали вовсе не Энни. Ева, по-моему…

— Ева?

— Не помню, если честно. Мы все тут не со своими именами: Энни зовёт Филиппа Писателем, все зовут Матфея Шутом, а я… А я даже не знаю своего настоящего имени.

— Но ведь тебе нравится имя «Амнезис»? — горизонтальный зрачок на жёлтом фоне неподвижно остановился прямо на мужчине, отчего тот почувствовал себя несколько некомфортно.

— Нравится, — ответил он тихо, но вместе с тем уверенно. — Я люблю своё имя.

— Это самое главное! — добродушно воскликнул волк и широко зевнул. Где-то наверху большие напольные часы гулко пробили время.

— А вас как зовут, если не секрет? — поинтересовался Амнезис, переводя взгляд с одного чучела на другое. Те переглянулись между собой и неловко замолчали.

— Это имеет значение? — понурив голову, проблеял козёл и отвёл глаза. — Мы лишь живая картинка, не более. Кого-то мы пугаем, кого-то веселим. Нас так всегда и звали: волк и козёл.

— И писали с маленькой буквы, — мрачно заметил волк, демонстрируя острые клыки. В какой-то момент Амнезис подумал, как хорошо, что они лишь чучела, однако не успел он это подумать, как глаза козла, и без того яркие, буквально вспыхнули двумя жёлтыми фонариками.

— Э-э-э, мы не всего лишь чучела! — воскликнул он, неистово заблеяв. — Будьте пове-е-ежливее, господин Амнезис. Пусть наше положение не такое высокое, как, допустим, у того же Бесо-о-овцева, однако это не означает, что нами можно так пренебрега-а-ать.

— Следите за мыслями, Амнезис, — подтвердил слова своего друга волк, посмотрев на мужчину удивительно человеческим взглядом. — У стен есть уши.

— Простите, друзья, я не хотел вас обидеть, — поднял руки в примиряющем жесте Амнезис, невольно приподнимаясь в кресле, чтобы быть повыше. — Я лишь имел в виду, что вы находитесь в форме… Чучел?

Волк и козёл загадочно переглянулись.

— Можем показаться в полный рост, если хотите, — протянул волк, самодовольно ухмыльнувшись.

— Правда, боюсь, потолки низковаты, целиком мы не влезем, — задумчиво сказал козёл, пытаясь достать языком до собственного глаза. Амнезис подумал, что, наверное, сейчас было самое время испугаться, но ему почему-то было совсем не страшно, а даже как-то спокойно.

— Что ж, придётся нагнуться, — пробормотал волк и пробежался взглядом по всей комнате, как бы оценивая её размеры.

Тут чёрный козёл, до этого спокойно висящий на стене в окружении деревянного медальона, вдруг зашевелился, вытянул свою длинную шею, похожую скорее на лебединую, затрясся, задрожал, будто отряхивая невидимую пыль, потянулся и начал спускаться вниз. Амнезис с некоторым трепетом ждал, когда же покажется остальное тело, но прошло две, три, четыре минуты, а тело и не думало появляться, только огромная толстая шея, обросшая жёсткой короткой шерстью, складывалась на тёплом полу, покрытом старым, посеревшим за десятилетия линолеумом, в огромные кольца, напоминая анаконду. Когда большой, тёплый бок этого козла-удава случайно задел кресло, на котором сидел Амнезис, мужчина инстинктивно поднял ноги и прижал их к себе. Козёл медленно и широко зевнул, тихо заблеял, отполз немного подальше от стены, и на пол с глухим стуком упал тяжёлый хвост с трещоткой на конце.

— Расскажи о себе, Амнезис, — то ли прошипел, то ли проблеял козёл где-то справа над ухом мужчины. — Нам интересно…

— Но… Мне нечего рассказывать… Простите.

— Не может быть, — волк напротив Амнезиса зарычал, оскалив зубы. Мужчина поёжился, почувствовав, как что-то тяжёлое, тёплое и мохнатое крепко обвилось вокруг его ног. — Это ложь.

— Нарисуй нам свой портрет, Амнезис, — прошелестел где-то сзади козёл странно сиплым голосом. — Нам интересно, что ты чувствуешь.

— Я чувствую… Я ничего не чувствую, — начал дрожащим голосом Амнезис, глядя в по-человечески синие глаза волка. — Это так страшно — ничего не чувствовать. Знали бы вы, как много я готов отдать за капельку энергии Шута, всего одну капельку. Думаю, он был бы рад поделиться ею со мной… Вы когда-нибудь смотрели в пропасть? Если да, то вы понимаете меня. Я каждый день смотрю в неё, постоянно… Но бездна не начинает смотреть на меня в ответ. В ответ лишь тишина и пустота. Иногда мне кажется, будто я сижу у наглухо запертой двери и жду какого-то чуда: я стучусь в неё и всё надеюсь, что когда-нибудь она вдруг откроется, из-за неё покажется тонкая полоска света, и тогда я наконец-то узнаю, чего ждал… Ах, как это глупо! Тем более в моём возрасте. Сколько мне лет? Скажите же, я жду ответа! — воскликнул вдруг Амнезис, в порыве гнева вскакивая с кресла. Козёл, не ожидавший такого всплеска эмоций, испуганно отпрянул. — Ну же, не молчите! Счастливые люди! У вас есть жизнь, может быть, не самая удачная, но она у вас есть! А у меня?.. Где моя жизнь, которую я законно прожил?! Что находится там, за этой бесконечной стеной, за чертой неизвестности? Ну, кто мне скажет, кто?! Вдруг там прекрасная жизнь, вдруг там любимая семья, верные друзья и работа мечты?.. А вдруг там Энни? Моя дорогая, любимая Энни, которую я забыл… А вдруг она ждёт меня, так же, как и я, коротает дни в надежде, что сейчас из далёкой страны вернётся её… Кто? Кто должен вернуться, кого она ждёт? А вдруг… А вдруг она умерла?.. — Амнезис растерянно остановился посреди гостиной, запустил пальцы в волосы и закрыл глаза. — Нет-нет, не может быть… Не может быть… Энни… Нет, ты жива, конечно, ты жива… Это всё глупости, ты не можешь умереть… Такие ангелы, как ты, не умирают, они просто возвращаются в свой дом — в рай… И там их встречают с распростёртыми объятиями. Это я, грешник, остаюсь на земле, в своём личном аду. Я будто брожу по зеркальному лабиринту: сотни отражений и ничего настоящего, всё только иллюзии, глупые надежды и мечты… Давно надо выкинуть их из головы и смириться с тем, что я ничего не помню! Ничего! Понимаете, ничего! — Амнезис вдруг будто очнулся, медленно пересёк комнату и в каком-то странном состоянии транса остановился напротив зеркала. — Я никогда никого не любил… — сказал он мёртвым, потускневшим голосом. В гостиной повисла пауза. Амнезис и не заметил, что остался совсем один. — Как мне надоела эта пижама, вы бы знали… И эта никому не нужная красота, и эти коридоры, и врачи, от которых никакого толку… Надоело это всё… Надоело!!!

Амнезис со всей силы ударил лбом собственное отражение. Зеркало разбилось вдребезги.