Андрей Дашков - Бледный всадник, Черный Валет

Чреватый установил четвертый заряд, стараясь сделать это грамотно, чтобы не оскорбить светлую память майора Химмельштоса, а его печальные мысли блуждали в порочном круге — прошлое, настоящее, снова прошлое. И при любой расстановке фигур не было места будущему. Его команда осталась без ферзя (и в прямом, и в переносном смысле), а положение, в котором он очутился, называлось цугцванг.

Дальнейшее существование утратило всякий смысл. Пошатнулось мироздание, разваливался мирок, благоустройству которого судья посвятил всю свою жизнь. И хотя надо признать, что старания Чреватого не увенчались полным успехом (порядка в городе явно не хватало), система «Начальник — судья — председатель городской управы» работала неплохо. То был организм с гипертрофированно разросшимся карательным органом, безжалостно отсекавшим губительные метастазы. Как и следовало ожидать, в конце концов остался один нежизнеспособный обрубок без конечностей, глаз, ушей, языка и даже без мозга. Обрубок, истекший кровью…

Судья подсоединил последний проводок, улыбнулся и сказал: «Бух!» Он снова чувствовал себя молодым, сильным, удовлетворенным, самодостаточным и готовым на самопожертвование, как солдат, встающий в полный рост под ураганным огнем противника. Даже язва не досаждала — впервые за много лет. В том поступке, который он собирался совершить, была бессмысленная красота и сомнительное величие. Впрочем, смысл всегда можно найти. Особенно если хочешь покончить с только что народившейся, но заведомо гнилой демократией…

Полина, как это часто бывало, не явилась на церковную службу. Она сидела в своем разгромленном кабинете и наслаждалась обретенным покоем. Страх, с которым она свыклась за десятки минувших лет, наконец отпустил ее. Ведьма размышляла о том, что делать с телом. Чужим телом.

В углу лежал рыжий помощник. Его веки были подняты, а рот приоткрыт.

Он не спал, но дышал чрезвычайно медленно. Каждый вдох-выдох растягивался на минуты. Рыжий мог оставаться в состоянии почти мертвой неподвижности сколь угодно долго.

Ведьма начала тихонько напевать себе под нос. Потом она заметила какое-то движение на полу. Подошла поближе и наклонилась.

Муравьи деловито таскали личинки из телефонного аппарата, который уже был опустошен наполовину. Дорожка белых пятен, похожая на Млечный Путь или снежную крупу, протянулась к лежащему мужчине. Параллельно ей двигалась коричневая цепочка муравьев, возвращающихся порожняком.

Ведьме был виден подбородок, острый выпирающий кадык и щеки рыжего помощника, покрытые шевелящимся узором из насекомых. Муравьи взбирались по губам человека и сбрасывали личинки в его открытый рот.

Старуха подняла голову и посмотрела в окно. Темное облако, висевшее на западе, постепенно размывалось ветром. Солнце подсушило грязь. На голом дереве сидела одинокая черная птица. По пустой дороге брела тощая собака.

Медленно, как ползущий с гор ледник, к Полине возвращался страх.

Книга лежала в бункере под домом Заблуды, ожидая хозяина.

Дурачок, ничтожество, «шестерка» сидел и смотрел, как удаляется тень. Надолго ли?.. Он смотрел без радости, надежды, сентиментальных воспоминаний. Просто смотрел.

Тень удалялась.

Солнце светило.

Он жил.

И, значит, все было хорошо.

Сентябрь 1997 г. — январь 1999 г.

Примечания

1

Из поэмы Т. С. Элиота «Полые люди». Перевод А. Сергеева.

2

Мараны — крещеные евреи. Мориски — крещеные мусульмане.

3

Иезекииль, 7:9; 7:15; 7:24–25; 7:27.

4

Иезекииль, 7:8.

5

Иезекииль, 11:19.

6

Из стихотворения без названия Ли Шаньиня (813–858). Перевод А. Сергеева.