Стивен Кинг - ОНО

Птица вновь издала пронзительный крик. Он отозвался в трубе так громко, что Майк зажал уши.

И вдруг она полезла в отверстие.

— Прочь! — кричал Майк. — Не может быть! Не смей!

Все померкло — птица, видимо, протиснулась в трубу. «О Боже, как я не сообразил, что у нее перья. Как я не сообразил, что она может протиснуться».

В чернильной темноте стоял удушающе затхлый запах чердака, шуршали перья.

Майк упал на колени и стал ощупывать вогнутое дно трубы. Он нашел кусок расколовшейся плитки; острые ее концы, похоже, обросли мохом. Майк замахнулся и бросил кусок в птицу. Послышался глухой стук. Птица отрывисто застрекотала.

— Поди прочь! — вскричал Майк.

Наступила тишина, затем зашуршали перья — птица возобновила попытки протиснуться в трубу. Майк нашарил несколько кусков плитки и стал бросать их в птицу. Они отскакивали от ее перьев с глухим стуком и гулко звякали об обшивку трубы.

«Господи, помоги мне! — бессвязно подумал Майк. — Господи, помоги. Господи, помоги!»

Ему пришло в голову, что надо отступить в глубь дымовой трубы. Он вбежал в том месте, где когда-то было основание трубы, надо полагать, что позади она сужается. Да, конечно, можно отступить и слушать, как за ним по пятам пробирается птица, слушать шорох ее пыльных перьев. Можно попытаться и, если повезет, можно забраться в такое место, куда птице не протиснуться.

«А что, если она застряла у входа?»

Если она крепко застряла, то тогда и она и он обречены на смерть. Так и умрут вместе, и их тела будут разлагаться рядом.

— Боже, помоги мне! — вскричал он, совершенно не сознавая, что кричит во весь голос. Он метнул еще один кусок плитки. На сей раз бросок получился мощным. Много лет спустя Майк рассказывал, что в эту секунду ему показалось, будто кто-то, стоявший за спиной, придал его руке невероятную силу. Вместо глухого стука послышался всплеск, точно рука шлепнулась в студень. Птица вскрикнула, но не от ярости, а от боли. В темноте захлопали крылья, порыв ветра донес зловоние. Майк закашлялся и, зажав нос, попятился в глубину трубы.

Снова забрезжил свет, поначалу сероватый, слабый, затем все ярче и шире: птица вылезла из отверстия. Майк, заливаясь слезами, снова упал на колени и принялся лихорадочно собирать куски плитки. Затем совершенно бессознательно, набрав пригоршню метательных снарядов, он ринулся вперед. При свете Майк разглядел, что осколки черепицы местами поросли голубоватым мохом и лишайником, точно могильные плиты. Он уже почти достиг отверстия и намеревался отогнать птицу от трубы.

Птица нагнулась и наклонила голову точь-в-точь как дрессированный попугай на насесте, и Майк заметил, куда попал его последний снаряд. Правый глаз птицы почти вытек. Вместо блестящего зрачка, черного, как расплавленный битум, виднелся кровавый кратер. С кровью сочилась белесая липкая жидкость и стекала по клюву. В глазной впадине уже кишели какие-то крошечные паразиты.

Птица увидала Майка и ринулась на него. Майк метнул в нее несколько осколков. Они попали в голову и клюв. Птица попятилась, затем снова устремилась на Майка. Клюв ее снова раскрылся, обнажив розовую полость зева, и на мгновение Майк застыл от ужаса. Язык у птицы был серебристый, весь в бугорках, точно застывшая вулканическая лава. На этом языке было несколько оранжевых помпонов; казалось, они проросли сквозь него точно сорняк-солянка.

Майк бросил оставшуюся плитку в раскрытый клюв, и птица вскрикнула от ярости и боли и снова попятилась. Майк успел мельком разглядеть ее когти — такие бывают у рептилии… Затем зашумели перья — птица скрылась из вида.

Через минуту послышалось какое-то щелканье. Взлетев на трубу, птица ходила по плитке. Майк поднял глаза, лицо его было чумазо от грязи, пыли и кусков моха, которые обрушила на него ветряная машина крыльев. Единственные чистые полоски на лице Майка остались от слез, которые непроизвольно текли по щекам.

Птица расхаживала взад-вперед по трубе. Тик-так, тик-так.

Майк попятился, набрал еще осколков плитки и сложил их в кучу, как можно ближе к отверстию. Если это чудовище вздумает снова напасть, он закидает его плиткой. Свет в отверстии по-прежнему ярок — на дворе май, еще не скоро начнет темнеть. Но вдруг птица будет его стеречь, дожидаясь темноты.

Майк сглотнул — в горле все пересохло.

«Тик-так, тик-так», — раздавались шаги наверху.

Снарядов теперь было предостаточно. В тусклом свете в трубе, на стенки которой солнце отбрасывало спиралевидную тень, груда плиток походила на черепки разбитой посуды, сметенные в кучу домохозяйкой. Майк обтер грязные ладони о джинсы и стал ждать развязки событий.

Прошло какое-то время — минут пять, может быть, двадцать пять, — сколько именно, Майк не знал. Он только сознавал, что птица расхаживает по трубе взад-вперед, точно больной, страдающий от бессонницы, который меряет шагами свою квартиру в три часа ночи.

Но вот крылья снова захлопали. Птица опустилась на землю перед отверстием трубы. Стоя на коленях перед кучей боеприпасов, Майк начал метать снаряды, не давая птице наклонить голову. Один из осколков угодил в верхнюю часть желтой ноги, и из нее вытекла струя крови. Она была темной, почти как глаза птицы-монстра. Майк издал ликующий крик, но он прозвучал тонко и потонул в яростном клекоте.

— Убирайся отсюда! — закричал Майк. — Я буду бросать в тебя камни, пока ты не уберешься. Клянусь Богом!

Птица взлетела на верх дымовой трубы и снова принялась расхаживать взад-вперед.

Майк ждал.

Наконец послышался шум крыльев — птица поднялась в воздух. Майк ждал, что сейчас ее желтые, как у курицы, лапы появятся у отверстия. Но они не появились. Он ждал еще долго, в полной уверенности, что это, должно быть, уловка. Но наконец понял, что медлит не потому. Он ждал оттого, что боялся выйти из своего укрытия.

«Брось бояться. Ты ведь не кролик», — сказал он себе.

Он набрал как можно больше снарядов, часть осколков плитки сунул за пазуху. Затем вышел наружу. Он старался глядеть одновременно во все стороны и досадовал, что у него нет глаз на затылке. Впереди и по сторонам виднелось поле, усеянное ржавым металлом. Но ничего подозрительного Майк не заметил. Он поспешил оглянуться. Майк был уверен, что птица сидит на краю трубы, словно одноглазый гриф, и ждет, чтобы он на нее посмотрел. Тогда она устремится на него в последний раз, заклюет насмерть и растерзает когтями.