Елена Щетинина - 13 ведьм (сборник)

Пронзительный крик заставляет рыцаря вскинуться. Огромная тень скользит по скале – черный крест на костяном фоне. Крик повторяется, рассекая небо как удар бича. Огромный орел делает круг над головой всадника.

«Ты ступаешь на ее землю».

Клинок с глухим шорохом покидает ножны. Жаль, нет щита – он помог бы. Клекот звучит снова, тень накрывает рыцаря, увеличиваясь с каждой секундой. Задрав голову, Рено видит, как сверху, сложив крылья и выставив когтистые лапы, падает на него черный орел. Конь встает на дыбы, и в этот миг исполинская птица обрушивается на него, сминая и опрокидывая. Рыцарь, выброшенный из седла, катится по камням. Хрипло, утробно кричит конь, шея изодрана в лоскуты страшными когтями. Густая черная кровь струится медленно, тяжелыми потоками стекая на землю. Орел срывается со склона, взмывает вверх, поднимается широким полукругом. Конь встает на колени, но с пронзительным криком валится на бок. Рено тянется к мечу, упавшему в нескольких шагах от него. Клекот режет слух, хлопанье крыльев оглушает. Когти впиваются в грудь, со скрежетом рвут кольчугу, проникают в плоть. Загнутый клюв устремляется к глазным прорезям топфхельма. Рыцарь в последний момент подставляет левую руку. Рукавица не выдерживает, окровавленные звенья летят в разные стороны, хрустит перекушенная кость. Правая рука нащупывает на поясе кинжал, колет – клинок пропарывает бок орла, тот клекочет, бьет крыльями. Когти сжимаются сильнее, клюв снова наносит удар, со скрежетом сгибая металл шлема. Острая боль пронзает череп, Рено кричит – страшно, надсадно. Второй удар кинжала пробивает птичью лапу, израненная рука хватает распяленный клюв. Тот сжимается, впивается в ладонь. Третий удар – в шею твари – почти перерубает ее. Птица пытается высвободиться, бьет крыльями, но Рено колет снова, потом еще раз, еще… Кровь и перья покрывают его. Наконец птица над ним превращается в содрогающийся комок обагренной плоти. Сбросив его с себя, рыцарь медленно встает на четвереньки, потом поднимается на ноги. Снимает шлем, бросив его под ноги, стягивает зубами рукавицу с раненой руки. Безымянный палец выпадает из нее, отрезанный клювом, словно мясницким ножом. Кровь медленными толчками вытекает из раны. Оторвав лоскут сюрко, Рено перевязывает рану, потуже затянув узел. Его лицо похоже на кору старого дерева. Глубокие морщины и уродливые шрамы рассекают кожу, сросшиеся брови нависают над глубоко запавшими глазами. Седые волосы спутанными прядями выбиваются из-под хауберка. Вместо левого глаза – провал, сочащийся бурой жижей. Вторая повязка закрывает рану. Рено подбирает шлем, вытряхивая из него песок и камни, надевает на голову.

Конь снова пытается встать на ноги. Рана, нанесенная когтями орла, глубока и обширна. Кровь, вязкая как смола, покрывает шкуру животного, запекаясь как на раскаленной сковороде. Рыцарь встает над умирающим животным, медленно обнажая меч. Направляет лезвие вниз, сжав в кулаках перья гарды. Поднимает и резко опускает клинок, вогнав его в основание черепа коня. Коротко и страшно взвизгнув, тот дергается, поднимая копытами пыль. Через несколько мгновений все кончено. Карий глаз остекленело смотрит в небо. Рыжий серп месяца отражается в нем.

Рено не произносит слов прощания и не чувствует горечи утраты. Это не первый убитый под ним конь. Дорога змеей вьется между обветренных скал. Сколько раз Рено де Шатильон проходил по ней? Он ступает уверенно, как всемогущий повелитель, вершитель судеб: нет того, кто мог бы бросить вызов его власти. Сам могучий Саладдин дважды осаждал Крак-де-Моав и дважды уходил ни с чем, смирив гордыню и затаив уголь вражды в сердце.

Повелитель сарацин свершил свою месть над Рено де Шатильоном, и этого уже не исправить. Не за тем бывший лорд Трансиордании вернулся в свой фьеф. В его душе ненависть к Саладдину не сильнее, чем ненависть к мародеру-вознице, которого он зарубил у ворот Аль-Керака. Еще один мусульманин. Сельджук, перс, бедуин… воин, имам, мать, младенец. Все они прокляты пред ликом Господа, и каждый из них в равной степени заслуживает смерти. А Рено де Шатильон – лишь оружие, Божьей милостью, пребывающий в священном катарсисе кровопролития. Владетели крестоносных королевств порицали его, называли безбожным разбойником. Разбойником он и был – но не безбожным. Во имя чего, если не Истинной Веры, совершал он все свои жестокости? Не папой ли, наместником Бога на земле, сказано было: «Deus Volt!» Глупец тот, кто не почитает себя слепым орудием вышнего Провидения. Глупец тот, кто противится, кто уничижает себя и укрощает.

– Я сделала тебя лордом. Чего еще ты желаешь? – говорила Силенция, по-кошачьи прищурив глаза. Она любила тень и всегда держала окна своих покоев закрытыми.

Рено не нравилось посещать это темное, затхлое место. Но раз за разом он вынужден был это делать – помощь ведьмы была неоценима в подготовке набегов. Ее чары открывали рыцарю пути караванов, указывали селения с богатой добычей, предупреждали о войсках сарацин.

– Я – старик, которому немного осталось. – Рено еще ощущал запах крови, свежей крови, пролитой им недавно. Он пропитывал одежду и теперь распространялся по комнате. Этот запах нравился Силенции. Она жадно принюхивалась и возбужденно выгибалась, вдыхая его.

– Ты не умрешь так быстро, – ее голос походил на мурлыканье. – И смерть встретишь не на старческом одре.

– Ты обещала мне Подвиг Веры. – Он не забыл ее слова, сказанные в подземельях Дамаска.

Не забыла их и Силенция.

– И подвиг ждет тебя, – кивнула она. – Но не сейчас.

– Для меня нет завтрашнего дня. То, что я хочу, я получаю сейчас! – Рено не терпел, когда ему перечили. Многие годы рядом с ним выживали лишь те, что были абсолютно преданы своему господину. И те, что склонялись перед его волей. Сотня жестоких головорезов ходила под знаменами де Шатильона. Править ими можно было лишь силой – и страхом.

Силенция покачала головой.

– Да будет так, – сказала она. – Твой замок – граница владений христиан. Но там, в пустыне, скрыто сердце мусульманской веры – Мекка и Медина.

– Аравийские пески лежат перед ней, – презрительно скривил губы Рено. – Это кусок ада на земле. Человеку не пройти через них.

– Человеку – нет. А бедуины кочуют в этих местах уже многие века. Я научу, как и с кем говорить, чтобы жители пустыни провели тебя к Мекке. И сами они, чуждые любой вере, станут тебе союзниками в разграблении священного города мусульман. Но помни – твое время еще не пришло. На этом пути трудно будет устоять.

Воистину, это был замысел, сопоставимый с освобождением Гроба Господня, – и он пленил душу Рено де Шатильона, принудив все силы обратить на его исполнение.