Стивен Кинг - Жребий

— А именно?

— Все, кто собрался в эту маленькую экспедицию, сперва сходят в магазин, которым управляет этот мистер Стрейкер. Наш представитель, мистер Мирс, откровенно поговорит с ним обо всем этом. Чтобы все мы получили шанс пронаблюдать реакцию Стрейкера. И чтобы, в конце концов, тому представилась возможность рассмеяться нам в лицо.

Мэтт нахмурился.

— Тогда он насторожится.

Каллахэн покачал головой.

— Полагаю, если мы трое — мистер Мирс, доктор Коди и я — не изменим своему уговору не останавливаться, что бы ни происходило, никакая настороженность не поможет.

— Ладно, — сказал Мэтт. — Если Бен и Джимми Коди дадут «добро», я согласен.

— Отлично. — Каллахэн вздохнул. — Вы обидитесь, если я признаюсь: надеюсь, все это — лишь плод вашего воображения? И этот Стрейкер действительно рассмеется нам в лицо, на что у него будут веские причины?

— Нимало.

— Надеюсь, что так. Вы не до конца понимаете, на что я согласился. Меня это пугает.

— Я тоже боюсь, — тихо сказал Мэтт.

Но, шагая назад к Святому Андрею, Каллахэн вовсе не чувствовал страха. Он был в приподнятом настроении, ощущая себя родившимся заново. Впервые за многие годы Каллахэн был трезв и не жаждал напиться. Войдя к себе, он поднял телефонную трубку и набрал номер пансиона Евы Миллер.

— Алло? Миссис Миллер? Можно попросить мистера Мирса?.. Нету. Да, понимаю… Нет, передавать ничего не нужно. Я позвоню завтра. Да, до свидания. Каллахэн повесил трубку и подошел к окну.

Что, Мирс пьет пиво где-нибудь на проселочной дороге или, может статься, все, рассказанное стариком-учителем, правда?

Если так… если так…

Оставаться в четырех стенах было невозможно. Каллахэн вышел на заднее крыльцо, вдохнул свежий, тугой октябрьский воздух и вгляделся в шевелящуюся тьму. Может быть, дело не в одном только Фрейде. Может быть, многое можно отнести на счет изобретения электричества, которое убивает тени в человеческом сознании куда успешнее, чем кол, пробивший сердце вампира и сопряжено это с куда меньшими неприятностями.

Зло не останавливалось, но теперь в жестком бездушном свете фонарей на автостоянках, неоновых трубок, стоваттных лампочек его творили миллиарды. В трезвом свете переменного тока генералы планировали стратегические воздушные бои, и все это вышло из-под контроля — так летит вниз с холма гоночная машина без тормозов, сооруженная ребенком из мыльницы: «я выполнял данный мне приказ». Да, вот истинная правда, правдивее некуда. Все мы — солдаты, исполняющие свои письменные предписания, вот и все. Но откуда в конечном итоге исходят приказы? Отведите меня к вашему руководителю. Но где его контора? «Я просто выполнял приказы. Меня избрали». Но кто избирал избирателей?

Над головой что-то захлопало, и Каллахэн, выпугнутый из своих запутанных раздумий, посмотрел наверх. Птица? Летучая мышь? Уже улетела. Неважно.

Он прислушался к городской тишине, и услышал только тонкое гудение телефонных проводов.

«В НОЧЬ, КОГДА КУДЗУ ПРИХОДИТ К ВАМ НА ПОЛЯ, ВЫ СПИТЕ, КАК УБИТЫЕ».

Кто это написал? Диккей?

Ни звука. Единственный свет — флюоресцентный фонарь перед церковью (где так и не сплясал Фред Эстэйр) да слабое мигание желтого предупредительного огонька на перекрестке Брок-стрит и Джойнтер-авеню. Даже детский плач не нарушал тишину.

«В НОЧЬ, КОГДА КУДЗУ ПРИХОДИТ К ВАМ НА ПОЛЯ, ВЫ СПИТЕ КАК…»

Ликование — больное эхо гордости — растаяло. В самое сердце кулаком ударил ужас. Каллахэн страшился не за жизнь, не за честь, не того, что экономка может узнать о том, что он пьет. Такой ужас не снился ему даже в мучительные дни отрочества.

Каллахэн до смерти боялся за свою бессмертную душу.

ЧАСТЬ III. ЗАБРОШЕННЫЙ ПОСЕЛОК

Я слышал голос: в бесконечном сне

Мне скучно, детка — иди ко мне!

Старый рок-н-ролл

Бывает, странник зрит воочью,

Как зажигается багрянец

В окне — и кто-то пляшет ночью

Чуждый музыке дикий танец.

И рой теней, глумливый рой,

Из тусклой двери рвется — зыбкой,

Призрачной рекой,

И слышен смех — смех без улыбки.

Говорю вам: теперь весь город пуст.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. УДЕЛ (IV)

Из «КАЛЕНДАРЯ СТАРОГО ФЕРМЕРА»

Воскресенье, пятое октября 1975 года. Закат — 19:02. Восход в понедельник, 6 октября 1975 года, в 6:49. На данном витке Земли, через тринадцать дней после весеннего равноденствия, темновой период в Иерусалимовом Уделе составляет одиннадцать часов сорок семь минут. Новолуние. Стишок, публикуемый «Старым фермером» каждый день, на этот раз гласил: «Деньки теперь короче стали, мы урожай почти собрали».

ИЗ СООБЩЕНИЙ ПОРТЛЕНДСКОГО МЕТЕОЦЕНТРА:

Максимальная температура воздуха в темновой период была зарегистрирована в 19:05 и составила 62 градуса. Самая низкая, сорок семь градусов, отмечена в 4:06 утра. Переменная облачность, без осадков. Ветер северо-западный, от пяти до десяти миль в час.

ИЗ РЕГИСТРАЦИОННОЙ КНИГИ ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ОКРУГА КАМБЕРЛЕНД:

Ничего.

Утром шестого октября никто не объявил Иерусалимов Удел мертвым — никто не знал об этом. Город, как и появившиеся накануне тела, сохранял всяческое сходство с живым.

Рути Крокетт, которая весь уикэнд провела в постели больная и бледная, в понедельник утром пропала. Исчезновение прошло незарегистрированным. Мать Рути лежала в подвале возле полок с домашними консервами, закутавшись в кусок брезента, а Ларри Крокетт, который проснулся действительно поздно, просто подумал, что дочка ушла в школу. Сам он решил не ходить в контору. Он чувствовал слабость, измотанность и головокружение. Грипп, что ли? Было больно смотреть на свет. Ларри поднялся и задернул шторы, взвыв от боли, когда солнечный свет упал на руку. Позже, когда ему станет лучше, надо будет заменить стекло. Оконное стекло с изъяном — не шутка. Так, пожалуй, придешь домой в солнечный день и увидишь, что твое жилище ударными темпами пожирает пламя, а раздолбаи из страхового агентства при министерстве внутренних дел назовут это самовозгоранием и не заплатят ни гроша. Но когда Ларри почувствовал себя лучше, было уже довольно поздно. На мысль о чашечке кофе желудок отозвался приступом тошноты. Ларри смутно недоумевал, куда делась жена, но вскоре эта мысль ускользнула от него. Крокетт вернулся в постель, щупая непонятно откуда взявшийся порез под подбородком (наверное, неаккуратно побрился), натянул простыню до ушей и опять уснул.