Сергей: Гомонов - Сокрытые-в-тенях

Аня повернула голову к экрану.

— …И вообще, я считаю, что надо эти деньги отдать Косте…

— Послушайте только, как благородна Анна Сергеевна! — ядовито прокомментировал Нагафенов под хохот публики и знатных гостей передачи.

Девушка ощутила знакомое покалывание в груди. Ее захлестнуло огненной волной, однако, все еще сопротивляясь, она сжала кулаки.

— …Удар его хватил, вот из-за чего! Солнце, воздух, вода и алкоголь — лучшие друзья инфаркта! Как говорится, чем больше самоубийц, тем их меньше, — сказал Нагафенов на экране, а потом с дьявольской ухмылкой поднес микрофон к своему мобильнику, чтобы записать Анин ответ:

— Перестаньте кощунствовать! Человек ведь был!

В последний раз окинула она взглядом истерически визжащий от смеха зал, потные полупрозрачные маски-рожи, шныряющие камеры и Нагафенова — его плотского и хорошо различимого. Отшвырнула маску и веер стилиста.

Уже припадая тяжелой грудью к полу, услышала, как высоко, за спиною, хлопнули огромные крылья, как в ужасе заорала публика, пытаясь уцелеть в огненном шквале, и как, покинув тело Нагафенова, взмыл в воздух Ваццуки в своем истинном обличии, в старых шрамах, когда-то оставленных такими же безумными людьми, как эти, и с оглушительным ревом смел раскаленным потоком то, что не успела сжечь она…

— И все новости к этому часу. Сегодня во время съемок очередного выпуска телешоу произошел крупный пожар в здании 66 канала. Прибывшие к месту происшествия пожарные успели затушить лишь хозяйственную пристройку. По предварительной версии, возгорание случилось в результате неисправности электропроводки в студии и несоблюдения противопожарных норм. Следствием отрабатывается также версия теракта, хотя никто из свидетелей в близлежащих зданиях факта взрыва не подтвердил. Напоминаем, что после семнадцати часов центр столицы затянуло густым туманом, по причине чего опереться на показания небольшого количества очевидцев оперативная группа не сможет. Высказываются также совершенно мистические предположения, но мэр Москвы Юрий Лужков призвал население не вдаваться в панику и придерживаться здравого смысла. Ведется следствие. А теперь к международным новостям…

Щелк!

— …а мы вернемся к вам после блока рекламы. Оставай…

Щелк!

— Сегодня в Москве в районе Останкинской башни — новое происшествие. Корреспонденты канала «Страна Гетто», конечно же, сразу выехали на место событий. Итак, мы на связи с нашим спецкором. Михаил?

— Да, Тамара, я на месте! Чудовищный туман! Как видите, мало что можно различить. Ко всему прочему из-за тумана очень плохо рассеивается дым…

— Вы нам главное скажите, Михаил…

— Главное — пожарные нашли три канистры из-под бензина. Возможно, именно они и стали причиной пожара.

— Да нет же, Михаил, — главное!

— Никто, увы, не выжил. Сами видите — одни угли!

— А может быть, у вас есть случайный очевидец, Михаил?

— Конечно! У нас есть совершенно случайный очевидец, Тамара! Представьтесь!

— Светлана Николаевна я, уборщица вон из той телестудии…

— Канала «Блеск»?

— Ага, его! У меня тут брат работает, на кладбище. За могилками, значит, приглядывает. Ну я, значит, как освободилась, так и к нему, проведать. Только он мне навстречу, а там, за деревьями, вдруг как полыхнет! Етит, думаю… ыч, простите, бога ради!

— Ничего-ничего!

— Глядь — а там горит что-то, столб огня, значит, прям до неба. А что горит — в тумане-то не видать! Я уж грешным делом подумала, что «Блеск» наш, пфу-пфу-пфу! Как мы, значит, кинулись с братом сюда, он пожарным звонит, вызвать, значит. А тут вдруг из дыма — раз! — какие-то птицы, не птицы… Грома-а-адные! И в сторону башни! Не разглядела я, кого ж в таком тумане разглядишь?

— И брат видел?

— Так обязательно! Ящеры, говорит, летающие!

— Значит, ваш брат разглядел их лучше вас?

— Да он и помоложе, и дальнозоркость у него, а я близорукая. Наверно, разглядел, раз говорит. Он брехать зря не станет, не из таких.

— И что они делали на башне?

— Да кто их знает, окаянных? Саму башню-то не видать уже было — и темно, и туман… Только полоски от освещения, да и то еле видимые…

— Вам спасибо, Светлана… э-э-э… Николаевна, а я снова на связи. Тамара?..

— И кто их знает — птицы, ящеры?.. — задумчиво бормоча, уходила прочь Светлана Николаевна, в сердцах плюнув напоследок себе под ноги: — Все одно — чертовщину развели, демократы клятые!

Как неприкаянный, бродил по старой Москве Константин Архангельский, всеми силами стремясь понять, отчего так тянет его златокупольный храм Христа Спасителя. И войти туда входил, да только не становилось ему легче, и с каждым часом чувствовал он, как безвозвратно покидает его по крохам что-то, что было им самим. Костя считал, что помнит не все: несколько дней выпали из его жизни, и он помнил лишь эпизоды, хотя запоями не страдал никогда, да и помрачения рассудка его не мучили. Мать, Елена Михайловна, однажды звонила из Астрахани и просила напомнить, что именно просил он узнать от коллег в городе В***. Пожаловалась на память. Тут Костя и понял, что дело нечисто и что произошло что-то, изменившее жизнь его навсегда. Но в какую сторону? Ему казалось, в худшую.

Прошла тягостная зима с новогодними праздниками без веселья и торжествами без величия. Город изо всех сил демонстрировал радость, и становилось ясно, что никакой радости-то и не было в помине.

Странности произошли с Архангельским и в его театре. Еще в конце осени ему совсем перестали давать роли — а он и не просил. Половина коллег с ним уже не здоровалась, как будто Костя по щелчку пальцев всемогущего факира вдруг обратился в человека-невидимку.

К Новому году он успел набрать заказов и вместе с Верой, легко вошедшей в образ блондинки-Снегурочки, «дедморозил» все праздники. А потом стало совсем туго. Казалось Косте, что из всех прежних друзей не отвернулись от него только Толян, Ванька, Валерыч и, конечно, добрая Вера.

И вот первого апреля, открыв электронный почтовый ящик, Архангельский увидел письмо, которое счел несомненной, да к тому ж без всякого остроумия шуточкой, а потому стер и забыл. Но адресант оказался настойчивее. Через две недели его послание ворвалось в квартиру Кости вместе со звонком почтальона, доставившего письмо в заграничном конверте, утыканное кучей оттисков и залепленное марками.

— Все будет хорошо… — машинально пробормотал он и смутно почувствовал, как не хватает ему чего-то, связанного с этим «хорошо».