Лео Перуц - Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

Поздно ночью я снова пришел в господский дом.

Я вошел в примыкавший к зимнему саду зал. В этом огромном помещении было жарко натоплено. Густые клубы едкого табачного дыма ударили мне в лицо. Здесь пахло пивом, остывшей едой и потными телами набившихся в огромном количестве в зал людей. Откуда-то неслись звуки гармоники. Крестьяне сидели за пивом и разговаривали гораздо громче, чем обычно. То тут, то там раздавались не совсем понятные мне шутливые выкрики. Женщины уговаривали своих мужей отправиться по домам. Мой хозяин-портной подошел ко мне с каким-то крестьянином, которого представил как своего шурина, и начал настаивать на том, чтобы мы чокнулись.

Барона не было видно. Зато был князь Праксатин. Это он играл на гармонике. Он восседал на пустом пивном бочонке и распевал окружавшим его и взиравшим на него с нескрываемым изумлением крестьянским бабам старинную русскую песню об отправляющихся в бой гусарах.

Он был единственным, кто выпил лишнее.

Глава 21

Весь следующий день я просидел дома. Когда стало темнеть, я отложил в сторону книгу, в чтение которой был погружен до того времени. Я не испытывал нетерпения, поскольку был убежден, что Бибиш обязательно придет, и смаковал свое исполненное счастья и легкого возбуждения ожидание, как смакуют какой-нибудь экзотический плод или старое, выдержанное вино. Время идет – что ж, пускай себе идет! Настанет момент, говорил я себе, и на дворе стемнеет. И тогда раздастся стук в дверь, и на пороге появится Бибиш.

«Но когда же, черт подери, наконец стемнеет?» – спрашивал я себя. Я все еще свободно различал все наличествующие в мой комнате предметы – стул, стол, зеркало, шкаф – и мог еще в деталях обозреть висевшую на стене гелиогравюру – все тот же Шекспир, фигуры короля, шута, молящей о покровительстве женщины и каких-то непонятных послов. Значит, до темноты было еще далеко. Некоторое время я упорно смотрел на картину. Контуры начинали постепенно расплываться… И вот я уже мог распознать только короля и шута, а потом и они растворились в сумраке, и лишь одна позолоченная рамка все еще отчетливо выделялась на стене. А раз так, то на улице еще не стемнело окончательно.

Я не смотрел на часы. Мне было совершенно безразлично, который теперь час. Что-то около шести, а то и все семь… Нет, семи еще не могло быть, потому что между половиной седьмого и семью моя хозяйка обычно приносила ужин. Я не ощущал ни малейшего голода. Я лежал на диване и курил до тех пор, пока не стало так темно, что я был не в состоянии разглядеть дыма от папиросы.

– Уже стемнело, Бибиш! – произнес я громко. – Уже давно стемнело. Никто не увидит, как ты идешь ко мне. Ты должна прийти… Слышишь меня? Должна! Ты больше не смеешь заставлять меня ждать, слышишь?

Я сжал зубы, придержал дыхание и попытался сконцентрировать свои мысли на том, что сейчас в дверях появится Бибиш. Я приказывал ей это. Затем я закрыл глаза, и мне представилось, как она под воздействием моей воли выходит из пасторского дома и маленькими пугливыми шажками пересекает покрытую снегом проселочную дорогу. Этого мне нельзя, говорил я себе, она должна прийти добровольно… Я был совершенно уверен, что через несколько секунд раздастся стук в дверь. Нет! Не нужно, чтоб она стучала! Я открыл дверь и принялся напряженно вслушиваться. Больше всего на свете в тот момент мне хотелось услышать ее легкие шаги, поднимающиеся по скрипучей деревянной лестнице. В то время как я стоял, прислушиваясь и ожидая, на колокольне начали бить часы.

Значит, было всего лишь шесть часов. Семи не могло быть никак, ибо в таком случае мой ужин давно уже стоял бы на столе. А может быть, моя хозяйка впервые за все это время запоздала? Я не считал ударов, а потому, на ощупь найдя спички и запалив лампу, решил все-таки взглянуть на часы.

Часовая стрелка стояла на восьми. Как это ни удивительно, но в первый момент я почему-то подумал о своей хозяйке и не на шутку испугался ее непонятному поведению. «Что с ней стряслось? – спрашивал я себя. – Почему она до сих пор не принесла мне ужин?» И тут я спохватился. Господи, какое мне дело до хозяйки, если со мной все еще нет Бибиш! Где она? Куда она подевалась? Что с ней могло случиться?

И только теперь мною овладел подлинный страх.

Бибиш приняла дурманящий яд. Кто знает, какие побочные эффекты он вызывает в человеческом сознании? До сих пор с этим ядом не производили опытов на человеке. Вернее, пытались произвести, да я помешал. Меа culpa![77] Если с Бибиш приключилось что-нибудь серьезное, виноват буду я один! Может быть, она больна. Может быть, у нее сердечный приступ, она зовет, но никто не слышит ее. Она ждет, что я подам ей стакан воды, а меня нет рядом…

Я выбежал на улицу. Вот тогда-то мне и повстречался мотоциклист. Образ человека с двумя привязанными к седлу убитыми зайцами, мчащегося по проселочной дороге, а потом соскакивающего с мотоциклета у постоялого двора, был первым впечатлением, воскресшим в моей памяти, когда я очнулся в больничной палате. Я едва увернулся от столкновения с ним и при этом упал на землю. «Где он раздобыл этих зайцев? – подумал я, поднимаясь на ноги. – Ведь сейчас нельзя охотиться ни на зайцев, ни на куропаток…» Тут я заметил, что все еще держу в руках карманные часы, у которых при падении разбилось стекло. Я сунул их в жилетный карман и побежал дальше. Дверь в лабораторию была открыта, и я вошел внутрь. В комнате было темно, и царил леденящий холод. Я зажег свет. Бибиш не было дома.

Я облегченно вздохнул. Нет, Бибиш не больна, она просто вышла из дому. Во мне зашевелилась слабая надежда. Может быть, она сейчас у меня? Взяла да и пришла сразу же после того, как я выскочил из дому. Вчера она тоже поджидала меня в моей квартире, а я как дурак, разыскивал ее по всей деревне.

Я торопливо направился домой и с выскакивающим из груди сердцем взобрался по лестнице наверх. Я поднимался медленно, нарочно оттягивая время. Надеясь застать Бибиш врасплох, я медленно и беззвучно отворил дверь.

Ее не было в комнате. В комнате ничего не изменилось – все было так, как и в тот момент, когда я побежал на улицу, и только огонь в камине совсем погас. Мною овладело чувство беспредельной грусти, и я потерял всякую надежду на встречу с Бибиш. Что-то случилось, какое-то неведомое мне событие заставило ее забыть о своем обещании. Но какое именно? Что могло произойти?

В то время как, содрогаясь от холода и налетевших на меня мрачных мыслей, я стоял у потухшего камина, меня вдруг осенило.

Она в церкви! Где же ей еще быть, как не там? Как эта мысль сразу не пришла мне в голову? Конечно, во всем виноват дурман. Это его действие. Она снова обрела веру и впервые за долгие годы молится Богу. Она коленопреклоненно стоит на холодных каменных плитах в окружении толпы экстатически возбужденных или дрожащих от страха крестьян, а орган гудит, пастор расточает благословения и молится Пресвятой Деве. Душа. Бибиш соединилась с Господом.