Ума Барзи - Полдень синих яблок

Дино погладил омертвелые ноги, двумя высохшими культями пристёгнутые к коляске, доставшейся ему от Урмана. Вот они как, законы универсальные распорядились. Где-то прибывает, где-то убывает. Ничего не проходит бесследно. Плата внесена и он сам расписался в этом.

- На колясках вон люди и в футбол играют, плавают вообще без ног и даже рекорды устанавливают, я сам видел по телевизору. Научись жить таким, какой есть. В гости к нам не зову, сам понимаешь.

Дино ухмыльнулся:

- Уж лучше вы к нам.

Нилыч приоткрыл дверь, сердце Дино зашлось в счастливом ожидании. Вот сейчас, ещё мгновенье, и он увидит, наконец, ту, с которой ему суждено проживать водоворот всех жизней и ради которой он согласился заплатить любую цену. Они выехали на улицу и надежда, которой он жил всё это время, рассыпалась в прах. Лизы не было!

Дино глотнул свежий морозистый воздух. Лёгкие обожгло непривычным чувством свободы. Но, бесчувственная и неживая, она не радовала, как и сама природа вокруг.

Зима в этом году выдалась капризная. Дождь в декабре - виданная ли штука? И все деревья, провода, машины превратились в застывшие скульптуры, покрытые толщей льда. Ветви деревьев не выдерживали тяжести, заковавшей их в цепкие оковы, пригибались всё ниже и ниже и с треском обламывались, наполняя горестным хрустом всё вокруг.

Уж если могучие, уверенные в своей мощи деревья ломаются от недружелюбных сил, желающих сковать их своим холодом, что говорить о такой крохотной песчинке Мироздания. Человеке. К тому же калеке. Слёзы застыли в нём, сковали его сердце ледяным панцирем. Жизнь внушала ему отвращение и отчаянье.

Главврач пыхтя спустил тяжёлую коляску по крутым ступенькам и тут сердце Дино вновь радостно затрепетало. Надежда, только что умершая, хрупко оживала. Не дыша, боясь сдуть прекрасное видение, он вглядывался в одинокую фигурку, спешившую им навстречу по длинной, очищенной ото льда, аллее. Затянутая в чёрное, она сиротливо смотрелась на фоне закованных в холод, окоченевших деревьев.

- Ну что, с Новым годом тебя, Снегин, - ободряюще похлопал Нилыч Дино по плечу. - С новой жизнью. Бывай! - и сунул в руки бывшего архивариуса увесистый этюдник с красками - всеми его нехитрыми пожитками.

По мере того, как фигурка приближалась, трепетные ощущения угасали. Дино помрачнел.

- А, чуть не забыл, - встрепенулся Павел Нилович. Он что-то достал из кармана своего халата и вложил в руку Дино какой-то шнурок. - Это ведь, кажется, твоё.

На ладони с тонкой плёнкой кожи на плохо затянувшихся рубцах от кинжалов Тарнхари лежала золотая свастика, заряженная когда-то терафимом. Дино с отвращением посмотрел на бесполезную побрякушку, стыдливо сжал ладонь в кулак и поднял глаза.

Перед ним смущённо улыбалась Елена Белзье. В тоненьком пальтишке, в тугом шарфе на голове, сдерживающем непокорную шевелюру стояла она посреди этих застывших на деревьях слёз, которые звенели стеклянными колокольцами, изливались печальным перезвоном под налетевшим ветерком.

Она так и не оправилась после ужасной смерти мужа и хранила траур все эти месяцы.

Они встретились глазами и Дино, не выдержав, потупил взгляд. Сердце съедало невыразимое чувство боли и вины. Ведь кто, как не он виноват в смерти Павла Илларионовича? Ему было невдомёк, что то же самое чувствует и она. Только винит во всём себя.

- Видишь, даже природа принарядилась. Встречает тебя в новогодних нарядах, - просто сказала она.

Он рванулся в порыве обнять её, такую же одинокую, прошептать слова утешения, прощения, но только беспомощно откинулся на спинку в изнеможении и бессилии. Проклятая коляска! - стукнул он в отчаянии по подлокотникам и ненавистный шнурок с символом несостоявшейся власти выпал из раскрытой ладони на холодный асфальт. Но хоть одна живая душа появилась в этом дольнем мире, кому он нужен и за это он был ей безмерно благодарен.

Врач ещё долго смотрел им вслед и думал о своём.

' Наверное, правильно говорят, что гении не от мира сего. Что бы там ни говорили, патология ли это или высшее проявление человека, это область неизученных процессов, балансируя на грани которой легко свалиться в сторону сумашествия или заурядной серости. Воистину, мозг - дело тёмное и изучению не подлежит. И психиатрия здесь бессильна'.

Одиноким сердцам не нужно было слов. Алёна ни о чем его не расспрашивала, Дино тоже хранил молчание и только мысли и чувства бушевали в его голове. Навязчивые, как осенние мухи, думы о Лизе не отступали и он решил навсегда покинуть этот холодный город, который навечно останется напоминанием о былой любви. Воспоминания будут ходить за ним по пятам, подстерегая на каждом углу. Ими будут заполнены улицы, бульвары, дома и долгие-предолгие годы от них нельзя будет ни спрятаться, не убежать.

Нет, Дино ничуть не винил её. Наверное, так будет лучше. Жить с инвалидом - дело нелёгкое. В конце концов с ним оставался его дар и призвание, которое предначертала ему Книга. Конечно, нелегко будет привыкать к новой жизни. Но он справится.

Когда самообладание вернулось к нему, губы сами собой зашептали молитву. Он молил Всевышнего, непостижимого в своей мудрости и своём могуществе, чтобы дал ему силы достойно нести ниспосланную ему странную судьбу, не сожалея о страданиях и несчастьях, выпавших на его долю.

Охранник приоткрыл перед ними прочную ажурную калитку и они выехали на обледенелый тротуар.

Мимо, гудя, неслись автомобили, скользили по ещё не припорошённой солью дороге, короткими качками притормаживали, гася скорость. И вдруг сквозь хаотичную паутину звуков - шуршание шин, повизгивание тормозов и мата, громкого и злого - прозвенел в застывшем воздухе колокольным шепотком голос.

- Ну, наконец-то.

Ни с чем в мире Дино бы не смог спутать его. Мелодичный и звенящий, он ворвался сквозь какофонию вздохом облегчения.

Он вздёрнул голову и увидел Её. Она стояла совсем рядом, от нетерпения и морозца стуча сапожком о сапожок на раскисшем от долгого топтания ледку.

- Меня охранник не пустил, сказал, что только одному можно, - проговорила она, словно оправдываясь за горестные мгновения раздумий.

Дино, не отрываясь, смотрел на неё повлажневшими от счастья глазами.Овальное лицо. Прозрачная кожа. И волосы. Медные, венецианские, с золотой искрой, они спадали на плащ цвета лазури, который ей шёл невероятно. Изумительное сочетание - золотого на синеве. Золото, укрытое синим бархатом, - зачем-то назойливо жужали в голове выплывшие из кладовых прошлой, ставшей такой далёкой жизни, слова.

Горячие слёзы струились из её густо потемневших, неуловимо изменившихся глаз.

Она склонилась над ним, ласково провела по его лбу и прошептала на ухо: