Евгения Микулина - Женщина-VAMP

Она невероятно похожа на Марину.

Это те же черты, только моложе на десять – и двести – лет. Те же глаза – только не вишневые, а просто карие. Тот же овал лица. Та же улыбка.

Девочка отворачивается, и они с подругами почти сразу уходят: к ним подошел парень, которого они, как выясняется, ждали. Он, конечно, пришел ради нее – ради этой маленькой «Марины». Подружки идут с ними, но смотрят на товарку неласково. Ох уж эти школьные драмы – везде они примерно одинаковы…

Я поворачиваюсь к настоящей – взрослой – моей Марине. И говорю по возможности спокойно:

– Ну, рассказывай.

Марина не смотрит на меня – она все еще глядит вслед девочке – и говорит словно бы сама с собой:

– Этот Скотт Браун – он ничего, вроде бы хороший парень. Немножко рано она с ним связалась, но сейчас все так делают. Думаю, он ее не обидит. – Она делает паузу и переводит наконец взгляд на меня: – Юную особу, которая обратила на себя твое внимание, зовут Энни Кроули. Она… господи, кто бы мог подумать, что это будет так трудно объяснить, не запутавшись… Скажем так: она – мой потомок.

Я смотрю на Марину молча, пытаясь переварить это заявление. Она вздыхает:

– Ты помнишь историю моего обращения, верно? – Я киваю: такое трудно забыть. Марина прикусывает губу и секунду собирается, прежде чем продолжить. – Так вот, в ней было, как ни странно, нечто хорошее. При всей своей подлости Этьен сдержал свое слово – он убил моего мужа и меня, но не тронул детей. У меня было двое детей, Влад. Как в сказке – мальчик и девочка. Совсем крошки – Ане было пять, Пете – три. После смерти моего мужа и моего… исчезновения о них позаботились. Сначала дворня – святые люди, которые тепло относились к нам с мужем… Потом приехала из Петербурга моя старшая сестра. Она взяла детей к себе и вырастила. Я сумела выяснить это значительно позже – сбежав от Этьена, я первым делом вернулась в Россию, чтобы узнать, что сталось с моими детьми. Мне несказанно повезло. Они были живы, здоровы и счастливы. Аня удачно вышла замуж. Петя тоже завел семью. К середине девятнадцатого века они подарили мне внуков… Я была знакома с ними – встречала их в свете. Мы даже дружили. Многие замечали, что мы с Анечкой похожи – как сестры… Эта девочка, Энни, – уже шестое поколение моей семьи. Забавно, что далекая родня получилась такой похожей на меня – снова. Вообще их у меня сейчас больше сотни. Судьба разнесла их по миру. Кто-то живет в России. Кто-то здесь. Двое – во Франции. Долго перечислять, да тебе это и не нужно… Тебе важно знать, что я никогда не оставляла семью своим вниманием. Я слежу за тем, как у них дела. Стараюсь помогать, если это нужно… До встречи с тобой моя… человеческая семья составляла основной смысл моего существования. Они помогали мне не отчаиваться. Утешали в моем одиночестве. – Марина качает головой и улыбается, но в голосе ее звучит горечь: – Да, я вампир – богопротивное, мертвое существо. Но когда-то я была человеком. И я оставила в мире свой след – частицу себя, живой. Ты не можешь себе представить, как это важно.

Она смотрит на меня тревожно – будто что-то ищет на моем лице. Я не понимаю, честно говоря, причин ее волнения. Осмыслить то, что она рассказала мне, конечно, нелегко, это и в самом деле впечатляющая картина. Но прежде всего я просто невероятно рад за нее… Господи, то, что с ней произошло, – это настоящее чудо, и это невероятно круто. Я помню, конечно, ее рассказ о ночи обращения – и помню, как переживал за судьбу ее детей, о которой она ничего не сказала. Я думал, что Марина так и не узнала ее, что она до сих пор страдает, мучаясь неизвестностью. А оказывается, вон что – она основала огромную семью, у нее сотни этих пра-пра-пра… черт, я все равно собьюсь со счета, но это, в общем, совершенно неважно. Важно, что у нее должно быть сейчас тоже счастливое лицо – а она вместо этого чем-то опечалена.

Я беру ее руки в свои:

– Марина, это так здорово. Я даже не знаю, что полагается в таких случаях говорить… Поздравить тебя?

Она хмурится:

– Не паясничай, пожалуйста. Я пытаюсь говорить с тобой о важных вещах.

Мой черед хмуриться – не сердито, впрочем, а просто недоуменно:

– Я не паясничаю – я просто страшно за тебя рад. Я как раз представляю, как это важно, – ты же помнишь, какая у меня семья. Как цыганский табор – целая толпа народа. И я не понимаю, что тебя беспокоит.

Марина некоторое время смотрит на наши сомкнутые руки, а потом поднимает глаза. Они снова темные, как бывает с ней в минуты отчаяния, и они печальны той столетней печалью, которая пугает меня – и заставляет мое сердце рваться к ней.

– Если ты действительно сознаешь, как это важно, то должен понимать. Я не хочу лишать тебя… всего этого.

– Всего чего?

Марина кивает в сторону школы. А потом опускает глаза и говорит тихо:

– Мне очень повезло в жизни и в смерти – у меня были дети. Но это потому, что у меня был когда-то живой, настоящий муж. Я – мертвая, Влад. Я не смогу дать тебе детей.

Эта женщина определенно когда-нибудь сведет меня с ума. Выражение глубокого горя на ее прекрасном лице не может никого оставить равнодушным. Но абсурдность ее умозаключений просто… выносит мозг.

Я отпускаю ее руку – только для того, чтобы погладить по щеке:

– И ты боишься, что из-за этого я тебя оставлю?

Она качает головой:

– Нет, я думаю, что из-за этого я должна тебя оставить. Чтобы у тебя была возможность… жить с живыми. Любить кого-то… живого. – Ее голос опускается до шепота, и на глазах блестят слезы.

Она у меня стала совсем живой, с тех пор как научилась плакать. И тем более абсурдно звучат в ее устах все эти покойницкие самоопределения. Она у меня теперь очень живая и эмоциональная. Настоящая девочка – слабая, ранимая, как я и решил про нее с самого начала, тогда, летним днем в Москве, когда мы обедали в «Барашке» и мне так хотелось защитить ее от всего на свете.

Я шумно вздыхаю – я не знаю, смеяться мне или плакать над этой ее поразительной способностью привести наше общение в какой-нибудь новый тупик. Такое ощущение, что она специально ищет повод расстаться со мной. И прежде я, возможно, так бы и подумал – и смолчал бы, и дал ей все усложнить. Но не теперь. Теперь, когда я видел ее в парке, видел, как боролись на ее лице улыбка и слезы, видел, как она смотрит на меня, – словно тоже не может наглядеться… Теперь я не позволю ей страдать из-за ерунды и заставлять страдать меня. Теперь я знаю, что она меня действительно любит. И это придает мне сил.

– Марина, посмотри на меня. – Она вскидывает голову. – Ага, вот так – я хочу, чтобы ты видела мои глаза. А теперь слушай. Я тебе вот что скажу: не зря я когда-то считал тебя балованной мымрой. Жизнь вампира тебя избаловала. Не надо возмущаться: ты сама говорила мне, что ваше племя привыкло во всем потакать своим желаниям. Привыкло получать то, что хочет. У людей не так. Мы живем, зная, что сбывается отнюдь не все, о чем мы мечтаем. И мы к этому ПРИВЫКЛИ. Нет такого закона, чтобы в жизни все происходило по какому-то продуманному плану. Мы с тобой полюбили друг друга – в какой план это вписывается? Мы – лучшее доказательство того, что самые важные вещи предусмотреть и предугадать невозможно. Да, в идеальном мире люди встречаются, любят друг друга, и у них рождаются дети. Я согласен – было бы славно, если бы всегда получалось так. Но так бывает не всегда… Бывает, что мужчина не вовремя переболел свинкой. Бывает, что женщина бесплодна. Есть много причин, по которым любовь не заканчивается детьми. Хотя, конечно, у нас с тобой причина самая экзотическая. Но даже не будь ты вампиром… Бог знает, как оно все сложится. Я знаю одно: я не могу любить никаких других женщин – ни живых, ни мертвых. Не «не хочу», а именно не могу. Поверь мне – я пробовал. – Она вопросительно поднимает бровь, и я улыбаюсь – я вижу, что ее настроение чуточку улучшилось. Может, она меня все-таки услышит? – Я тебе потом как-нибудь расскажу, это душераздирающе унизительная для меня история… Ты признаешь, что мы должны быть вместе, – что иначе невозможно?