Самая страшная книга 2023 - Оксана Ветловская
– Купи мне сладкой ваты, – велел Петенька.
Насквозь продрогший продавец передал сладкий ком на палочке.
– Не замерзли, барышни? Может, глинтвейну? Есть безалкогольный.
Оля взяла себе стаканчик, не думая о «барышнях».
Глинтвейн был вкусный.
– А ты помнишь… Точнее, знаешь, кто твоя мама?
– Теперь ты, – беззастенчиво заявил Петенька, погружая лицо в розовое облако.
У него были свои предпочтения, но розовую сладкую вату обожали оба: и Сашка, и Петька. Это было удивительно.
Где его настоящая мать? Где-то живет эта женщина. Сколько ей лет?
Оля старалась гнать от себя мысль, которая не давала ей покоя с того дня, когда она, держа окоченевшими пальцами телефонную трубку, выслушала от мужа историю Елены Каширской.
Если у ее матери была связь… Ведь могла быть – позорная, скрытная, например с женатым… Тогда Петька… Вполне мог быть ее братом.
Оля не хотела признаваться в этом даже самой себе, но в Петьке было что-то, что ей нравилось. В нем было меткое остроумие и странное холодное обаяние. Оля не заметила, как привыкла к его ухмылке на Сашкиных губах. К долгому серьезному взгляду. К неожиданному участию. Как в детстве, Петька интересовался ее жизнью, кажется, вполне чистосердечно.
Сгорая от чувства вины, Оля напоминала себе, что Сашка вообще-то ее дочь, чью жизнь пьет и чье время крадет этот мальчишка. Она твердо пообещала себе, что вытурит Петьку вон. Даже если он ее брат. Даже если с ним ей бывает так легко, как никогда не бывало с дочкой.
На дорожку села стайка нахохлившихся голубей. Петька бросил розовый клочок.
– О чем задумалась?
– Слушай, – начала Оля. – На кладбище ты сказал, что в Нигде никто не попадает, кроме «нас». Ты говорил о… – Оля, запинаясь, подбирала слова, еще не совсем осознавая свою идею. Что-то мельтешило на краю сознания. – Значит, были и другие дети? Лизонька, Толечка…
– Ну да, – кивнул Петька. – Мы были вместе. Потом они исчезли. Остались я и Алешенька.
– Алешенька и сейчас там? – изумилась Оля. – С тобой, когда ты не…
«Не в Сашке», хотела она сказать, но не осмелилась.
– Ага, – Петька облизал липкую палку. – Но он молчит все время. Он тихий.
Оля задумалась. На самом краю сознания маячила догадка, как встающее, озаряющее всю темную землю солнце.
– А исчезали они по одному?
– Ну, – Петька повернулся к ней, не понимая, к чему та клонит.
– Но не сразу?
– По очереди.
– Ну конечно! – вскрикнула Оля так, что потревоженные голуби взлетели. – Их матери умирали! Понимаешь? Те женщины. Уходили и забирали вас. Вот чего вы там все ждете!
От возбуждения она схватила Сашу-Петеньку за руку.
– Ты тут не навсегда застрял!
Петька выдернул руку и соскочил со скамейки.
– Петька! – крикнула Олька ему в спину.
Проходящий мимо смотритель бросил удивленный взгляд на Петьку с длинными локонами, выбивавшимися из-под сиреневой шапочки с сердечком.
– Если эта женщина умрет, тебе не надо будет ждать. Понимаешь? – кричала Оля, забыв обо всем на свете.
Сашка обнимала ее, жалась, как котенок. Сердце у Оли сводило судорогой, когда она видела, как Петька уходил, покидал тело, лицо приобретало выражение дочери, сначала растерянное, беспомощное, когда она обнаруживала себя после школы – сразу в машине. Это было пыткой. Стоило больших трудов уговорить ее не рассказывать ни папе, ни Алине, никому. Стоило больших трудов объяснить ей, что она не сходит с ума. Но, кажется, Сашке полегчало после того, как она поняла главное: мама все знает. Мама ищет решение. И найдет.
Оля тряхнула головой, на глаза в последние дни сами собой наворачивались слезы, иногда в совсем неподходящий момент.
– Нет, Олененок, – сказал муж, скрывая удивление. – Как ты себе это представляешь? Эти женщины приходили тайно, по ночам, через заколоченную дверь. Если бы их поймали, наказание грозило не только Елене, но и им. Ни имен, ни фамилий. Мы искали кого-нибудь для выпуска, но никто не проявился. Сама понимаешь. Останки потом перезахоронили в общей могиле. Невозможно извлечь их и сравнить с материалом каждой женщины в городе.
Оля слушала и понуро кивала.
– Я соскучился. Скоро уже приеду.
Оля ждала этого и боялась.
С тех пор, как она вернулась в этот город, она только и делала, что ждала и боялась. Ждала и боялась.
Когда умрет эта женщина – Петькина мать? Через год? Через пять лет? Через десять?
Оля прикинула, сколько может еще прожить ее собственная мать. Что там она сказала? Анализы не порадовали врача?
Десять лет с Сашей-Петенькой?
С дочерью, родней которой нет. С мальчиком, с которым так хорошо гулять по молчаливым аллеям зимнего парка.
Десять долгих лет.
Оля не знает, когда умрет эта женщина, может даже ее собственная мать, но клянется себе, что сделает все, чтобы эти годы, сколько бы их ни было – два, пять, десять – были годами счастливой. Семейной. Жизни.
Они подружатся. Должны подружиться.
А если как-то она найдет эту женщину раньше.
Если только это каким-то образом произойдет.
Петенька знает, что делать.
Оля сидела на той же облупленной скамейке, наблюдая за детьми в школьном дворе. Стояла цветущая весна.
– Саша как-то изменилась, – рядом с ней снова сидела Светина мама с ясным лицом. Имени ее Оля так и не вспомнила. А ведь имя – это важно. Свободный плащ не скрывал округлившийся живот. – Но не могу понять, в чем именно. Это после аварии? – с сочувствием поинтересовалась она.
Оля устало обернулась, прищурилась. Фигурка в белой куртке и красных сапожках стояла в центре круга из мальчишек. Смеялась. В ответ на чей-то вопрос дернула плечом.
Петенька.
Оля вздохнула.
– Да. После аварии. А вы – ждете второго?
– Вторую, – женщина мягко улыбнулась, положила руку на живот.
– Поздравляю.
– Спасибо. А вы? Не планируете еще одного?
– Еще одного?
Оля обернулась к площадке.
Фигурка в белой куртке и красных сапожках бежала вприпрыжку, размахивая пакетом со сменкой, как ветряная мельница.
Сашка.
Они были здесь.
Все ее дети.
Ольга Дорофеева. Фотография из Устиновки
Давно он не видел таких конвертов.
Когда-то в детстве маленький Коля Столяров каждый день проверял почтовый ящик. Волшебство начиналось с ключика, почти игрушечного по сравнению с ключами от квартиры. Голубая дверца открывалась с легким скрипом, и за ней обнаруживалась пахнущая краской газета, иногда – плотный цветной журнал. Но самыми интересными были письма. В потертых надписанных конвертах таились сюрпризы: открытка с курорта или новости незнакомых Коле родственников. Письма мама открывала не сразу: сперва читала обратный адрес, разглаживала конверт, и только потом брала нож и вспарывала
