Екатерина Неволина - Большая книга ужасов. Коллекция кошмаров

– Хватит вилять – почему течение поменялось?

Ромашка замерла.

Галка тоже остановилась.

– Это не простое место, – негромко произнесла она. – Очень непростое место, я еще по снимкам поняла. Такие места уникальны…

Галка замолчала и уставилась в лес.

И я тоже уставился.

Там что-то явно происходило. Перед нами лежал ночной сосновый бор. Весной наткнулся в школе на альбом художника Куинджи, он пейзажи рисовал. Я живопись вообще-то не очень люблю, вернее не понимаю, то есть обычно мне про картины кто-нибудь объясняет, что нарисовано и что хотел сказать художник своей работой, а тут мне как-то и подсказывать не понадобилось – эти картины точно мне в мозг сами по себе влетели и в нем осели. Странные эти краски, тревожные, пугающие, потусторонние, точно он рисовал не тот лес, который он видел, а другой…

Так вот, этот лежащий лес был точно нарисован Куинджи.

Это было что-то невообразимое.

Вокруг нас тянулись в небо сосны, ровные, как карандаши, и светящиеся, словно с одной стороны их выкрасили серебристой краской. Под ногами был мох, однако он каким-то образом трансформировался, наполнившись мелкими сияющими искрами, в нем зажглись голубые огоньки, живые, похожие на снежинки или на капли росы. И воздух – он не утратил прозрачности, но приобрел некое другое качество, волнистость, что ли. Воздух стал почти водой, лесная роща приобрела акварельность и смазанность, и луна…

Откуда здесь луна, если сейчас новолуние? Никакой луны быть не должно. И свет этот…

Откуда-то сбоку светила синеватая и невидимая луна, причем светила непонятно, точно через тонкую прорезь, свет падал наискосок и придавал окружающему облик марсианского ледника.

И в этом синем цветовом безумии что-то двигалось. Нет, я не мог увидеть движения, это было и не движение вовсе, а какое-то ощущение движения, точно смещался сам свет, точно шагали там, в глубине лесного пространства, хрустальные тени.

– Что это? – прошептал я.

– Это то, что… я не думала, что это настолько…

Голос Галки звучал восторженно и счастливо, точно она нашла клад. А у меня совершенно неожиданно заболела голова, причем так сильно и резко, что я на некоторое время ослеп, на секунду.

Ослеп и покачнулся, Галка поймала меня за руку.

– Стоять! – прошептала.

Я стоял, глядя, как лес вокруг меня погружается в медленное мельтешение. Галка протянула мне платок. Я подумал, что она совсем уже рехнулась, но потом увидел, как с кончика носа у меня капает кровь. Видимо, в носу у меня лопнул сосуд, причем немаленький, потому что кровь текла почти ручейком, так что мне пришлось свернуть Галкин платок в жгутик и заткнуть им ноздрю.

– Бред… – выдохнул я.

Голова у меня стала болеть меньше, кровь сбросила давление, и стало как-то терпимо, я стал смотреть дальше.

Свет, воздух, лес, все это переливалось, перекатывалось, жило, меняло цвет. А еще мне казалось, что там что-то есть. Живое.

Что-то снова сместилось в небе, каким-то резким щелчком, и неожиданно свет стал падать сразу с двух сторон.

– Как это…

– Я тебе говорила! – воскликнула Галка. – Я говорила, и я была права! Надо теперь окончательно…

Снова ударило в голову, на этот раз в область затылка, точно кто-то треснул мне по голове кулаком, и кровь тут же брызнула из второй ноздри. В этот раз боль не ушла, а растеклась внутри под черепом равномерным жаром, отчего казалось, что голова вот-вот взорвется. Почему-то мне представлялось, что эта головная боль и это мельтешение перед глазами как-то связаны.

А у Галки с головой, кажется, все было нормально.

Хрустнуло.

Сбоку, метрах в пятидесяти, слева. Негромко, скорее всего ветка, однако этот хруст отозвался в моей голове настоящим взрывом, точно мне в ухо выстрелили из винтовки. Наверное, я снова на несколько секунд ослеп, вернее перед глазами у меня лопнула белая вспышка, а когда глаза проморгались, то я увидел медведя.

Медведь. Он нюхал воздух. В мою сторону нюхал воздух. Я понял почему. Кровь. Вся моя куртка была пропитана кровью, медведь ее чувствовал.

Я думал, что медведи выглядят совсем по-другому. Что они толстые, неуклюжие и смешные, примерно такие, как в нашем зоопарке, сидят жуют брюкву да пузо чешут. Но этот медведь был совсем другой. Тощий, злой, с вытянутой мордой. На бультерьера похож, подумал я. Да, бультерьер. И глаза горят неприятным огнем. Голодным. Он очень хотел есть, черника еще не поспела, малина не поспела, а дичи в наших лесах немного, и никакого овса в округе, с овса его согнали. А тут мясо. Много беззащитного мяса.

Медведь глядел на нас, и у него из пасти текла длинная тягучая слюна, которая блестела на лунном свете как медленная ртуть.

– Мишка пришел, – произнесла Галка совершенно беззаботно.

Мишка. Наверное, тот самый, который помял фермера на овсах. А Галка уверяла меня, что никакой мишка сюда не доберется, ведь восемьдесят километров и все такое.

А мишка добрался. И явно собирался перекусить.

– Не шевелись! – прошептал я. – Смирно стой!

Я попробовал схватить Галку за руку, но она вырвалась:

– Ты ведь видишь?!

Она указала пальцем. Не на медведя, а куда-то вперед, в лес. Там, впереди, рядом с серебряными стволами сосен в воздухе пошевеливалась…

Я не сразу понял, что именно. Острые, похожие на изогнутые рапиры стебли, точно там висел в воздухе огромный фиолетовый еж.

Синяя Осока.

Боль в моей голове достигла ослепительных высот.

– Я была права! – прошептала Галка. – Права! Ты же ее тоже видишь!

Я повернул голову в сторону медведя.

Он направлялся к нам. Не спеша, косо выбрасывая перед собой тяжелые лапы. Расстояние сокращалось.

– Бежим! – заорал я.

Я дернул Галку за руку, но Галка стояла как каменная, не шелохнулась.

– Бежим!

Я сделал несколько шагов, Галка продолжала стоять, глядя на эту переливающуюся в воздухе синеву.

Надо было бежать. Я знал, что от медведя не убежать, медведь догонит кого хочешь, хоть оленя. Но в моей голове возникла мысль, мерзкая такая мысль, подлая мысль, худшая мысль в моей жизни.

Если я побегу, а Галка останется, то он, конечно, сначала нападет на нее. И пока будет длиться перекус, я смогу оторваться. Смогу, точно.

Поэтому едва я так подумал, я сразу понял, что никуда я убежать не смогу. Не смогу просто. Поэтому я остановился, а потом вернулся к Галке и встал рядом с ней.

А медведь был уже совсем близко. Но он почему-то уже не бежал, он стоял. Он глядел на нас…

То есть на Галку.

Наверное, именно тогда я понял, что такое ужас. Не испуг какой-нибудь там, не страх, который человек чувствует, глядя в ночную темноту, а ужас. Ужас – это то, что человек чувствует, когда темнота рассеивается.