Нелла Тихомир - Призрак гнева

— Тише, доча, — Сигурд губами коснулся ее волос, принялся качать, будто старался убаюкать. — Ох ты, птаха… Ну, ничего. Щас домой пойдем, ляжешь, отдохнешь. Доченька моя… ох, несчастье. Ничего, родная, уж мы теперь с тобой. И Бран тоже с нами пойдет, — Сигурд повернулся, и Бран увидал слезы на его глазах. Закрыв лицо руками, ткнулся лбом в колени. Услышал, как Сигурд говорит:

— Эйвинд, сынок, помоги ему, хорошо? Идем, не надо ей тут быть. Идем домой.

Зашумел плащ, под ногами Сигурда прошуршала солома. Стукнула дверь, и Уллины рыдания смолкли. Чья-то рука коснулась Брана.

— Идем, правда, — сказал Эйвинд, — идем к нам. Ну, ты чего? Она поправится, увидишь.

Бран вытер глаза и поднял голову. Эйвинд подал ему котомку и меч.

— Вот, батя принес. Оттуда… от конунга.

Бран взял вещи. Опустив взгляд, молча поднялся и пошел к двери. Эйвинд затоптал костер и, чертыхаясь в темноте, двинулся за Браном.

Часть третья Призрак

Глава 1

— Да. Я люблю ее, — промолвил Бран.

Они сидели в торце стола. Было темно. Перед ними горела плошка.

— Это правда, — Бран убрал руки от лица. Сигурд молчал и смотрел в огонь, по русой бороде ходили золотые блики. За пологом, поблизости, на лавке, мерцал неясный свет, шевелились тени и раздавались голоса. Бран услышал стон, вскочил, но Сигурд удержал его за руку.

— Погодь, — сказал он. — Не ходи туда, не надо.

Опустившись на прежнее место, Бран что есть силы стиснул зубы. Стон повторился.

— Пусти, пожалуйста! — взмолился Бран. Ярл покачал головой:

— Не гоношись. Мать знает, что делать.

— Я тоже… прошу тебя.

— Не сейчас. Потом пойдешь, а сейчас оставь, не мешай. Ты не в себе сейчас, а ей этого не надо. Пускай уснет… угомонится, успокоится маленько, и ты тоже успокоишься. А то она тебя увидит, плакать опять начнет. Погоди. Ладно?

Бран опустил голову.

— Арнор, принеси чего попить, сынок, — попросил Сигурд. Арнор встал и исчез во тьме за очагом.

— Ты знал, што она тяжелая? — спросил Сигурд.

— Нет. Не знал… ничего не знал. Не понимал ничего, как… как дурак. Она пыталась мне сказать, а я не понял, — Бран заслонил глаза ладонью. Сигурд ничего на это не ответил. Из-за полога раздался вскрик, а следом мучительный, протяжный стон. Голос Хелге ласково сказал:

— Уже все, уже все… тише, дочка. Вот так. Это клади сюда… поосторожнее!

— Мать говорит, што скинула она, — выговорил Сигурд.

— Знаю, — Брана снова затрясло. — Видел. Чтоб он сдох. Чтоб он сдох! Я его убью!

— Тише! — Сигурд наклонился вперед. — Уймись, можно ль так? Чего ж теперь-то, сделанного не воротишь. Боги дадут, поправится, будут еще дети у ней, она девчушка здоровая. И вот што я тебе скажу: к конунгу не лезь, понял? Не твое это дело, — Сигурд сдвинул брови. Серые глаза казались темными, лишь в глубине мерцало пламя.

— Да, не твое, усек? Ужо мы с ним сами разберемся, — рука ярла, лежавшая на столешнице, сжалась в каменный кулак. — Твое дело — сторона. Коль он от дочери отрекся, оно и лучше. Жалко, что я раньше его послушал, не надо было ее туда возвращать, ох, не надо было мне, дураку. Ну, ничего. Теперича она, стало быть, моя, и с концами. Я ж ей поболе, чем он, отец. Он, што ль, когда ее любил? Все орал только, да подзатыльники отвешивал. Ох, меня там не было. При мне бы разве он ее осмелился… вот так…

Из темноты возник Арнор. Поставил на стол кувшин и кружки и спросил:

— Мне уйти?

— Да, ступай, сынок, — ответил Сигурд. — Поди, ложись.

— Все равно не усну.

— Тогда к Эйвинду наведайся, отнеси им чего перекусить. Да глянь заодно, они не мерзнут ли там.

— Ладно, батя, — Арнор зашагал к двери.

— Вот. Попей, — ярл подал Брану кружку. — Квас. Бери, полегчает.

Бран залпом выпил все, что было в кружке, и понурил голову.

— Совсем, гляжу, ты спекся, — заметил Сигурд. — Хочешь есть?

— Нет.

— Ты нынче ел чего?

— Не… не помню.

— Ладно, опосля, — Сигурд вытер ладонью русые усы. — Ты мне вот чего скажи, сколько зим-то тебе, а?

— Семнадцать… почти.

— Арноров, стало быть, ровесник, — Сигурд тяжело вздохнул. — Ты ведь не из рабов, нет?

— Что вдруг! Я не ярл, конечно, но рабов у нас в роду не было. С чего ты взял?

— Так, интересуюсь.

Они замолчали.

— Говоришь, што любишь ее? — снова спросил Сигурд.

— Да. Да. Люблю, и… готов принять любое наказание, — у Брана дрогнул голос. — Я знаю, что виноват. Я не должен был… позволить с ней… этих отношений. Я знал, что она не для меня. Но я просто не смог… мы оба не смогли… это прекратить. Только она не виновата. Она не виновата! Это все я. Если захочешь нас наказать, наказывай меня. Ее не трогай. Я тебя прошу… пожалуйста.

— Я разве зверь? — ответил Сигурд. — Штоб я ее пальцем тронул? Да ни в жизнь. И тебе, слышь, я тоже ничего не сделаю. Кто же наказывает за любовь? К тому ж, она мне потом до смерти не простит. Она ведь, похоже, на костер готова за тебя. Нет, никто никого наказывать не станет. Другое дело, што… — Сигурд покрутил усы, а потом произнес:

— Ну, а, к примеру, об женитьбе ты задумывался?

Глотнув, Бран облизал губы:

— Не знаю. Я же ведь не… словом, я не ярл. И богатств у нас особых нету.

— Богатство дело наживное, — Сигурд помолчал. — Но, оно конечно, ты парень молодой, а ее собственный отец вон как опозорил, век не отмоешься теперь.

— Ей и не надо отмываться! — воскликнул Бран. — Она не виновата! Ты что, считаешь, будто я из-за этого… будто я ее теперь стану презирать? Да ведь она… я умереть за нее готов! Я люблю ее! Если надо, любого задушу, кто только скажет… По-твоему, ее это пачкает, то, что конунг с ней сделал? Да ведь он ее чуть до смерти не забил, а ты говоришь…

— Уймись, уймись, горячка. Экий, право… Я ведь так, проверить хотел. Так ты, стало быть, не против женитьбы?

— Разве я такое говорил?

— Мне так показалось.

— Нет. Я не имел этого в виду, просто не был уверен, что ты согласишься.

— Я-то? — Сигурд мягко усмехнулся. — Куда ж я денусь. И приданое дам за ней, как за собственной, слышь. Да так оно и есть, она ж мне дочь, коль родной отец от нее дважды отказался. Ты слыхал, што отец-то с ней сотворил?

— Это когда она маленькая была?

Сигурд кивнул.

— Да, слышал. Он ее выбросил, когда она родилась, — Бран скрипнул зубами.

— Выбросил, — ярл покачал головой, — истинно так. Как ее мать-то померла, конунг, слышь, был прямо не в себе. Шибко он покойницу любил, просто с ума по ней сходил, ну, и озлился. Девчушке-то, Улле, несколько часов было от роду, а он взял ее самолично, отнес к капищу и выбросил на морозе, на тряпке, как щенка. Никому ее трогать не велел. Я, слышь, и рабам своим такое делать запрещаю, — глаза Сигурда потемнели, — паскудство это, детей бросать. Ну, в голодный год — еще куда ни шло. Но конунг… штоб конунг — да такое… Я, когда воротился да об том узнал, чуть языка не лишился. Люди сказывали, што она, бедная, так кричала… так кричала… Хелге моя схватилась — и туда. Дружинников, што конунг поставил, поленом зашибла, но дитё отняла. У нас-то, слышь, у самих аккурат мальчонка тогда помер. Славный мальчоночка такой был, два дня только и прожил, у Хелге молоко еще даже не пропало. Ну, и принесла она ее, махонькую такую, будто воробышек, — Сигурд усмехнулся. — Крикливая сперва была. Оно и не мудрено. Замерзла, видать, оголодала, да и перепугалась, должно. Дети, они ведь все понимают, душа у всех одна, все жить хотят. А Улла-то — ух, как за жизнь хваталась! Сама кроха, ручонки крохотные, а меня за палец как уцепит — не отымешь ни за што. Глазастая была, хорошая… птаха моя. Зря вот только я поддался, к отцу в дом ее вернул. Разве ж это отец? Наказание одно… Так што, видно, моя она дочка. А раз моя, так мне и решать. Коли ты ее взаправду любишь, коль все правда, што ты мне сказал — бери ее, но смотри. Не обмани, гляди, и сам не обманись. Коль не уверен, так… лучше уж сейчас. А то, боюсь, если ты ее после вздумаешь бросить, не вынесет она.