Алексей Атеев - Тьма

– Не понял вас? Что я должен сделать ради Даши?

– Да все то же! Убить меня вы должны!

– Но при чем тут Даша?

– Ну, мало ли… Девушка совсем юная, неопытная, а главное, очень увлекающаяся. Так и будет бегать за мной…

– На что вы намекаете?

– Да не намекаю я, а говорю прямым текстом. Я всем мешаю… Избавиться вам от меня нужно.

– Но не таким же способом! Нет, дорогой мой, на это я пойти не могу!

– Может быть, все-таки?..

– Нет и еще раз нет! И не просите!

– Вы, Плацекин, прикиньте. О чем я вас прошу? О собственном убийстве. Вы разве никого никогда не убивали?

– Убивал. Но это были преступники.

– Так и я – преступник. Вы даже не представляете, насколько я страшный преступник. Извращенец, садомазохист, растлитель малолетних…

– Вы же импотент.

– Вот поэтому и извращенец. Пытаюсь восстановить мужскую силу экстремальными средствами.

– Издеваетесь?

Шурик засмеялся:

– Есть немного. Но если серьезно, я очень надеюсь на вашу помощь. Что вам стоит? Достали пистолет, бах-бах, и я в дамках, – Шурик засмеялся.

– Не вижу повода для смеха. Нет уж, дорогой. Если вам так уж приспичило расстаться с жизнью, чего уж проще… Взял веревку, соорудил петлю, сунул в нее голову, и вся недолга. Или пошел на речку и утопился.

– В этом все и дело: сам я не могу. Нужно, чтобы кто-нибудь помог. И не просто помог, а убил меня в совершенно конкретный момент времени, а именно – завтра во время появления солдат.

– Не могу я…

– Да можете, можете!.. Тем самым вы окажете мне огромную услугу.

– Возможно, хотя я в этом не уверен. Но вот самому себе услугу я окажу медвежью. Да как я потом людям в глаза буду смотреть?

– Очень прекрасно сможете смотреть. Вы даже не представляете, какой славой обернется для вас этот поступок.

– Да уж представляю, – скривился Плацекин, чувствуя, что начинает понемногу уступать.

– Так вы согласны? – вновь спросил Шурик и твердо взглянул в глаза майору.

И тут Плацекин вдруг ощутил, что незримые путы, которые связывали его, не давая подняться, вдруг спали, и он испытал огромное облегчение. Решение было принято, хотя он и не выразил вслух свое согласие.

– Значит, завтра, когда меня придут арестовывать, вы все и проделаете, – утверждая, произнес Шурик.

Плацекин молча кивнул.

Нужно отметить: в тот день он больше не думал о странной просьбе или поручении джинсового малого. И на следующий день, придя к Картошкиным, тоже не думал, будто вовсе забыл. Единственное, что напоминало ему о предстоящей миссии, была тяжесть лежащего в заднем кармане пистолета, к которой он давным-давно привык и до этой минуты не ощущал ее. А теперь «макаров» непривычно давил на правую ягодицу, заставляя майора беспрестанно ерзать и незаметно трогать оттопыренный карман. И чем меньше оставалось времени до исполнения, тем сильнее зудели уже обе ягодицы, словно их жгло. В конце концов, Плацекин извлек пистолет на свет божий и взялся за его чистку, хотя оружие находилось в идеальном состоянии. Разобрав пистолет, он принялся его тщательно начищать, а через некоторое время собрал и сунул за пояс. Но и тут ствол неимоверно жег толстое брюхо майора, точно был раскален.

Наконец появились солдаты, возглавляемые прапорщиком. Плацекин оставался совершенно спокоен. Он полностью ушел в себя и не обращал внимания ни на мудреные речи за столом, ни в целом на происходящее, и только ждал знака. И он последовал.

– Так кто же здесь Александр? – уже в который раз спросил прапорщик.

Плацекин взглянул на Шурика и тотчас заметил: тот подмигнул ему. Вот он, знак!

Дальше все происходило автоматически. Майор выхватил пистолет и разрядил его в несчастного. Он хорошо помнил свои ощущения после того, как уложил Шурика. Небывалая тишина… Кислый запах пороховой гари, присутствующие, окаменевшие будто соляные столбы, и глаза дочери, наполненные ужасом… И ее вопль:

– Папа, зачем?!!!

Вопль, который до сих пор стоит в его ушах.

И Плацекин ушел. Не станешь же объяснять, что убиенный сам попросил, чтобы его расстреляли. Да никто и не поверит.

Дорогой он купил бутылку водки, придя домой, выпил разом два стакана, один за другим, даже ничем не закусив, и рухнул на кровать. С тех пор Плацекин только и делал, что пил, выходя из дому только за водкой. Раскаяния он не испытывал, но реакция дочери потрясла его значительно больше, чем сам факт убийства. И зачем он только согласился. Хотя… Хотя Плацекин подозревал: от его согласия ничего не зависело. Ему пришлось бы стрелять в любом случае. Так было нужно!

На третий день своего добровольного заточения Плацекин как будто немного пришел в себя. Во всяком случае, он не начал день с водки, а основательно позавтракал, поджарив себе глазунью из четырех яиц с салом и колбасой, а запил ее крепчайшим и очень сладким кофе, налитым в огромной кружку. Потом прошелся по комнатам. В доме было пусто. Ни жены, ни дочери не наблюдалось.

Во входную дверь позвонили.

«Не открою, – подумал Плацекин. – Пущай трезвонят. Хрен с ними».

Но звонок не умолкал, и майор нехотя поплелся к двери. Щелкнул замок. На пороге стоял благообразный старец, которого Плацекин немного знал. Несмотря на преклонный возраст, старец подвизался в городской администрации, кажется, в качестве завхоза. Звали его не то Лукичом, не то Кузьмичом. В настоящий момент благообразие старца куда-то пропало. Выглядел он взволнованным и напуганным, да и одет был, словно только что соскочил с кровати: в исподнюю рубашку, сатиновые шаровары и домашние тапочки с меховой опушкой.

– Чего надо? – хмуро спросил Плацекин.

– Там над вашей супругой глумятся, – с ходу сообщил старец.

– Кто глумится?

– Быдло городское. По улицам ее возят на тачке… в голом виде.

– Как это в голом?! Почему?!

– Да потому как за волосья вытащили из кабинету… Ну а затем раздели донага, облили какой-то дрянью и на тачку взгромоздили.

– Ничего себе! – изумился майор. – Кто же на такое решился?

– А эти… Картошкины! Мамаша ихняя… Она – главная закоперщица и есть. Смутьянка! И вытаскивала, и раздевала она.

– Но почему?!

– Говорит: «Какая это власть? Одно самозванство. Диктатуру установила… А сама – «ни бе ни ме». Ну и пошло. За мной гонялись также. Еле убег.

– Что же, и заступиться за нее было некому?

– Один дядя Коля Горожанкин оказал сопротивление.

– Это казак, что ли?

– Ну! Шашку выхватил и давай махать. Не дам, кричит, матушку-заступницу обижать.

– Ах, заступницу?! А по шее не хочешь?! Ну, само собой, и накостыляли. Не посмотрели, что шашкой махал. Да отобрали и поломали… Шашку-то… А самого тоже измазали… Дерьмом, кажись… Потом в тачку впрягли, он ее и таскает. Супругу вашу-то.