Грэхэм Мастертон - Пария

Квамус нажал кнопку дистанционного управления дверями гаража, посмотрел на меня и улыбнулся.

— Достаточно, чтобы в одну секунду перенестись отсюда в Линфилд.

— Благодарю за утешение, — буркнул я.

Мы разворачивались на гравии подъездной аллеи, когда на ступени перед домом вышла Энид и помахала нам. Квамус затормозил и опустил стекло в окне машины. Энид была бледна, ее волосы были растрепаны, и она казалась потрясенной.

— Что случилось? — спросил я ее. — Мы что-нибудь забыли?

— Нет, дело в Энн, — ответила она. — Звонил наш доктор. Доктор Розен, не так ли?

— Точно, доктор Розен. Что с Энн?

— Это ужасно. Ночью я почувствовала, что случилось что-то плохое. Знаете наверно, чувство неожиданной потери, чувство, что часть меня самой неожиданно исчезла. Очень холодное чувство.

— Что случилось? — нетерпеливо спросил я. — Ради Бога, скажите же, что случилось?

— Ее нашли утром в комнате. Она повесилась. Ее задержали в госпитале еще на один день для исследования. Сегодня утром, когда вошли в ее комнату, нашли ее висящей на люстре. Она повесилась на своем пояске.

— О Боже, — сказал я. Завтрак подкатил к моему горлу. Квамус коснулся лба жестом, который, вероятно, был индейским аналогом крестного знамения и значил: „Покойся с миром“.

— Она оставила письмо, — добавила Энид. — Не помню точного содержания, но оно адресовано вам, мистер Трентон. Звучит оно примерно так: „Вы не должны сдерживать обещание ради меня“. Она не писала, в чем заключается это обещание и почему вы не должны его сдерживать.

Я закрыл глаза и опять открыл их. Все вокруг казалось серым, будто на черно-белой крупнозернистой фотографии.

— Я знаю, что это за обещание, — тихо прохрипел я.

32

Деятельный мистер Уолкотт из салемского Общества спасения на водах был невысоким, плечистым мужчиной со славянскими чертами лица, седыми кустистыми бровями и словарем, состоящим главным образом из двух выражений: „Пожалуй, так“ и „Почему нет“, которые через полчаса общения я счел чертовски раздражающими и безвкусными.

Мистер Уолкотт сказал, что его отец был англичанин, а мать — полька, что они вдвоем создали семью, которая оказалась отчасти романтической, отчасти свихнувшейся и отчасти гениальной, так что на эту тему он больше не скажет ничего. Он помог Квамусу загрузить ящики с динамитом на палубу своей лодки, девяностофутового, жирного от масла люгера, который я раньше видел пришвартованным на более грязному конце побережья Салема. Потом он включил дизельные двигатели, и безо всякой задержки мы отчалили от мола.

Утро было холодное, но море было спокойным, и у меня появилась уверенность, что в этих условиях я справлюсь с погружением. Я немного беспокоился из-за динамита, но повторял себе, что делаю это ради Джейн. Если я разыграю все хитро и осторожно, то верну ее себе, целую и невредимую. Мне пришла в голову необычная мысль, что если Микцанцикатли сдержит обещание, то я могу получить Джейн уже сегодня вечером.

Квамус коснулся моего плеча и жестом велел мне перейти на корму люгера, где лежало наше оборудование для погружения. Молодая девушка с коротко остриженными волосами и полосой масла на ноге проверяла наличие воздуха в аквалангах. Она была в таком же комбинезоне, как и мистер Уолкотт, ее глаза были такого же интенсивно голубого цвета, а мощная грудастая фигура явно показывала, что это его дочь. Она сказала „Привет“ и посмотрела на нас с сомнением: седой индеец в возрасте от шестидесяти до трехсот лет и перепуганный торговец в темно-красном плаще.

— Хотите подготовиться, ребята? — спросила она. — Я Лори, Лори Уолкотт. Нырял кто-нибудь из вас раньше?

— Конечно, — резко ответил я.

— Я только спросила, — буркнула она и бросила мне непромокаемый комбинезон. Он не напоминал тот, который мне одалживали Эдвард и Форрест: серый, потертый, воняющий псиной, а в его складках застряли катышки влажного талька. Баллоны с кислородом также были потертые и поцарапанные, как будто использовались при разгоне атакующих акул. Однако следовало помнить, что Уолкотт был профессиональным аквалангистом-спасателем, а не одним из воскресных любителей. Уолкотт о таких говорил „плавающие педики“.

— Вы еще можете отступить, — выговорил Квамус. — Не нужно погружаться, когда человек боится. Мистер Эвелит поймет.

— Разве так заметно, что я боюсь? — спросил я.

— Я сказал бы, скорее, что вы явно обеспокоены, — ответил Квамус с легкой иронической усмешкой.

— Вижу, вы ознакомились со „словарем синонимов“, — огрызнулся я.

— Нет, мистер Трентон, я просто читаю это на вашем лице.

Когда Дан Басс вел нас к „Дэвиду Дарку“, то он маневрировал почти пять минут, пока не установил „Диоген“ в нужном положении относительно корабля. Но мистер Уолкотт, с обгрызенной трубкой во рту и грязной фуражкой на голове, сделал только один поворот, как на гонках, и бросил якорь точно в нужном месте. После погружения мы с восхищением заметили, что якорь упал точно у борта „Дэвида Дарка“.

Теперь Уолкотт перешел на корму и включил мощный компрессор „Атлас-Конко“. Могучая машина закашляла, зарычала, выплевывая облака черного дыма, но Уолкотт уверил нас, что она работает как часы. Компрессор был подключен к шлангу длиной в сто футов, а поток сжатого воздуха, вырывающийся с другого конца шланга, должен был проделать в иле рядом с корпусом затонувшего корабля дыру достаточно широкую и глубокую, чтобы вместить динамит. Я был удивлен, что Уолкотт не задавал никаких вопросов относительно цели нашей экспедиции, но, видимо, Квамус заплатил ему за отсутствие любопытства. Лори сидела на релинге и всматривалась в отдаленный горизонт так, будто от всего остального ее тошнило.

В несколько минут десятого Квамус и я спустились за борт лодки и погрузились в море. К счастью, вода в заливе была исключительно прозрачной, поэтому мы добрались до дна уже через пару минут. Мы быстро нашли корабль, и Квамус потянул за сигнальный шнур, давая Уолкотту знак, чтобы тот начал качать воздух.

Я присматривался к Квамусу через запотевшее стекло моей маски. Он был исключительно мускулист и в комбинезоне выглядел так, будто был вытесан из глыбы гранита. Но более всего меня привлекали его глаза. Обрамленные овалом маски, они посматривали задумчиво и серьезно, как будто видели уже так много, что ничто не могло их удивить, даже смерть. Я задумался, не обманывал ли меня старый Эвелит, когда говорил, что Квамус живет в Биллингтоне уже больше ста лет. Я знал, что в некоторых семьях слугам дают одни и те же имена, так что каждый очередной камердинер зовется Джеймс, хотя на самом деле он был крещен иначе. Квамус, который служил в детстве конем для отца Дугласа Эвелита, был, видимо, отцом нынешнего Квамуса.