Джон Соул - Черная молния

– Останавливаться мы не будем, – сказал Гленн. – Ты хорошо пристегнулся? – спросил он сына, заметив, что тот беспокойно вертится на сиденье. Одновременно в его сознании сам собой возник вопрос.

"Ты помнишь кошку?"

Гленн замер. Его пальцы будто прикипели к рулю.

"Мы можем это проделать снова, – зазвучал у него в сознании голос. – Снова... И никто не узнает".

Неожиданно веки Гленна будто налились свинцом и дорога у него перед глазами начала расплываться. Его сознание стало окутываться туманом, он ощутил сильнейшую сонливость. Если бы он мог позволить себе закрыть глаза хоть на минуту...

Нет!

Он с усилием разомкнул слипавшиеся веки и выпрямился в водительском кресле. Никаких затмений сознания! Не сегодня! Не с Кевином, сидящим рядом! Он представил себе, как машину заносит и она беспомощно скользит юзом по дороге, а потом скатывается в заросли и несется к реке, бушующей сотней футов ниже. Одного этого видения было достаточно для того, чтобы его организм начал усиленно вырабатывать адреналин. Адреналин распространялся в крови, и сердце Гленна билось все сильнее и сильнее, а странная сонливость, охватившая его одновременно с зазвучавшими в сознании словами, начала отступать.

Потом он увидел следующий дорожный знак. Даже до того, как Гленн успел хорошенько его рассмотреть, он уже знал, что знак указывает на ответвление от основной дороги, начинавшееся через четверть мили.

Там он должен свернуть.

Через несколько минут, когда он приблизился к узкой грунтовой дороге, уводившей вправо, его снова охватило навязчивое чувство "дежа вю" – уж очень сильно это место походило на то, которое он видел в своем сне про рыбалку.

Именно тогда, в этих своих грезах, он приобрел новый для себя опыт и ощутил, каково ловить рыбу в обнаженном виде. Или убить женщину, а потом вскрыть ей грудную клетку, чтобы...

Нет! Это всего-навсего сон, и доктор Джекобсон нашел для него вполне рациональное объяснение! Все это бредни! Все! Нажав на тормоза сильнее, чем он поначалу намеревался, Гленн свернул на грунтовую дорогу – такую узкую, что кусты и деревья, росшие вдоль обочин, цеплялись ветками за корпус автомобиля.

– А если мы не сможем развернуться? Что тогда? – спросил Кевин, инстинктивно уворачиваясь от ветки, хлестнувшей по ветровому стеклу.

– Об этом не волнуйся, – услышал он ответ Гленна. – Мне приходилось здесь бывать. Много раз.

Что-то в голосе отца привлекло внимание мальчика. Кевин отвел взгляд от нависавших над дорогой зарослей.

На мгновение глаза мужчины и мальчика встретились. Ребенок сразу же отвел взгляд.

В глазах отца застыло странное выражение, которого сыну еще не приходилось видеть.

И которое напугало его до смерти.

Глава 59

Энн услышала, как сквозь щель во входной двери, предназначенную для корреспонденции, что-то упало на пол прихожей. Она воспользовалась этим как предлогом, чтобы хоть на время оторвать глаза от монитора, изменить напряженное положение головы и, поднявшись со стула, всем телом потянуться. Неужели прошло целых три часа с тех пор, как она уселась за компьютер, решив просмотреть ряд файлов, содержавших интересовавшие ее интервью? Теперь, когда ей представилась возможность чуточку расслабиться, она почувствовала, насколько ее утомила работа: ноги затекли, а правое плечо просто отваливалось от постоянных манипуляций с "мышью", которую она использовала з своих странствиях по целому морю файлов. С другой стороны, никакой компенсации за свои в самом прямом смысле болезненные усилия она не получила. Все те же вдоль и поперек изученные тексты, содержание которых она смогла бы повторить, даже если бы ее разбудили ночью.

Ричард Крэйвен был весьма разносторонним человеком, не говоря уже о том, что являлся еще и серийным убийцей. Во всяком случае, она, Энн Джефферс, его таковым выставила. Крэйвен помимо всего прочего изучал биологию и электронику, а также занимался историей религий и философией. Он любил искусство, в особенности хореографию, и каждый год жертвовал минимум тысячу долларов на поддержание Национального балета.

Его знали десятки, нет, сотни людей.

И ни один из них не считал его своим другом.

Те люди, которых интервьюировала Энн, говорили о нем примерно одно и то же. Звучало множество комплиментов: очаровательный... остроумный... начитанный... гениальный...

Характеристики другого рода тоже поражали своим однообразием: холодный... отстраненный... высокомерный...

Несмотря на всю свою первоначальную уверенность, Энн, вздохнув, решила, что вряд ли найдет во всех этих досье какую-то полезную информацию, и, минуя гостиную, направилась в прихожую.

Она заметила его еще до того, как нагнулась, чтобы подобрать с пола письма. "Его" – то есть простой белый конверт из тех, что можно купить где угодно. Конверт был надписан тем же заостренным почерком, который она видела несколько дней назад, когда следом за полицией примчалась на место убийства Рори Крэйвена. Оставив все прочие письма без внимания, Энн схватила белый конверт и сразу же его вскрыла. Она уже собиралась извлечь на свет находившийся в конверте лист белой бумаги, как вдруг замерла.

Отпечатки пальцев! Есть шанс – всего лишь небольшой шанс, – что тот, кто отправил это послание, неожиданно проявил беспечность. Энн отнесла письмо на кухню, нашла пинцет и с его помощью вытащила из конверта аккуратно сложенный листок. Затем она дрожащими пальцами расправила бумагу и с сильно бьющимся сердцем приступила к чтению.

Дражайшая Энн!

Сразу же хочу объясниться: уверен, вы понимаете, что во время заключения у меня не было ни малейшей возможности поддерживать на должном уровне свое мастерство хирурга. Этим и объясняется инцидент с кошкой вашей дочери: мне просто требовался хоть какой-нибудь материал, дабы попрактиковаться. Возможно, мне следовало оставить на трупе свою монограмму, по ведь это была всего лишь кошка и к тому же не самый лучший образчик моих хирургических достижений. Кстати, кошку никто никуда не выпускал. Я вошел и взял ее – точно так же, как я вошел в кабинет и оставил послание в вашем компьютере. Я, знаете ли, могу входить в ваш дом в любое удобное для меня время. Заметьте – в любое.

На Энн повеяло холодом. Она прочитала послание во второй раз, затем в третий и почувствовала, как ее захлестывает паника. Ей захотелось пробежать по всему дому, тщательно запереть окна и двери, задернуть шторы. Но ведь на дворе ясный погожий день – всего лишь одиннадцать часов субботнего утра. Что, спрашивается, может с ней случиться днем? К тому же если Ричард Крэйвен...

Нет! Ричарда Крэйвена нет в живых! Он умер!