Лео Перуц - Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

Она протянула мне руку для поцелуя.

– Я и сама изумляюсь своей аккуратности. Обычно я ею не отличаюсь. Так вот, значит, как вы живете. А я, признаться, частенько думала о том, как может выглядеть ваша комната.

Я помог ей снять шубку.

– Лучше не смотрите по сторонам, Бибиш, – попросил я ее, и сердце мое заколотилось как безумное. – Здесь так уныло. Эта комната…

Она улыбнулась. У нее была особая манера улыбаться – глазами и ноздрями.

– Да, – заметила она, – сразу видно, что в этой комнате вам не слишком-то часто приходилось принимать дам. А может быть, я заблуждаюсь? Может быть, вы выписывали дам из Реды? Или даже из Оснабрюка? У вас чересчур яркое освещение, лучше его уменьшить. Достаточно будет одной настольной лампы. Вот так, теперь хорошо.

Я поставил на стол чайник и зажег спиртовку. Мы были изрядно смущены, но не хотели показывать этого.

– Что, очень холодно на дворе? – спросил я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Да. То есть, не знаю, Возможно. Я не обратила внимания. Мне было страшно, и я всю дорогу бежала бегом.

– Вам было страшно?

– Да. Я ведь такая глупая. Когда я вышла из дому и заперла за собою дверь, мне было очень тяжело на душе. Но потом! Эта ужасная дорога, эта непроглядная ночная тьма! Мною овладел страх. Короткий путь до вашего дома показался мне бесконечно длинным.

– Мне не следовало позволять вам идти одной, – сказал я.

Она пожала плечами.

– Мне и теперь, в сущности, страшно, – созналась Бибиш. – Сюда никто не может войти? Что, если какой-нибудь пациент…

– В такой поздний час это маловероятно, – сказал я. – Но если кто-то придет, то ему придется позвонить снизу, а уж наверх я его не пущу.

Бибиш закурила папиросу.

– Выпьем чаю, поболтаем немножко, а затем я уйду, – сказала она.

Я промолчал. Она уставилась на синее пламя спиртовки. Портной на первом этаже зашелся кашлем.

Бибиш испуганно вздрогнула.

– Кто это?

– Это мой хозяин. У него бронхит.

– Что, так будет продолжаться всю ночь? – осведомилась она.

– Нет. Если он не уснет, я спущусь вниз и дам ему кофеину или какое-нибудь другое успокоительное средство.

Ее, по-видимому, что-то сильно раздражало.

– Я, право, не знаю, чего ради я пришла сюда, – заговорила она. – Может быть, вы сумеете это объяснить? Да, да, смотрите же на меня, смотрите хорошенько. Чего вы, собственно говоря, ожидали? Что я брошусь вам на шею? Вы даже не поздоровались со мной как следует.

Я наклонился и обнял ее, но она отстранилась и оттолкнула меня.

– Бибиш! – воскликнул я изумленно и несколько обиженно.

– Да? Я все еще Бибиш, – засмеялась она. – Все та же прежняя Бибиш. Какой вы, однако, неловкий! Вы порвали мне платье. Нет ли у вас случайно синего шелка? Нет. Впрочем, откуда у вас может взяться синий шелк?

Я сказал, что спущусь к портному и спрошу у него. Она согласилась.

– Ступайте, – сказала она. – Но не задерживайтесь слишком долго. Мне страшно. Ей-богу, мне будет страшно одной. Я запру за вами дверь. Вы должны будете постучать и сказать, что это вы, иначе я не отопру.

Когда я вернулся, дверь была незаперта. Я вошел в комнату, Бибиш стояла перед зеркалом и приводила в порядок свои волосы. Ее платье лежало на диване. Она набросила на плечи легкое, вышитое красным шелком кимоно. Я и не заметил, что она принесла его с собой. В зеркале отражалось ее ясное, спокойное, красивое и исполненное решимости лицо.

– Вот так, – сказала она, не оглядываясь на меня. – Теперь вы можете со мною поздороваться.

Я сжал голову ладонями и отогнул назад. Она испустила болезненный стон. Может быть, я схватил ее слишком грубо. Мучителен и дик был поцелуй, в котором мы обрели друг друга.

– Ты появился здесь и нарушил мой покой, – стала она жаловаться, когда я наконец оторвался от ее губ. – В твоих глазах кроется какая-то таинственная сила. Ты всегда так легко добиваешься успеха у женщин? Стоит только тебе пристально посмотреть, и… Скажи правду, ты любишь меня?

– Разве ты этого не чувствуешь, Бибиш?

– Да, но я хочу и слышать это. Нет, ничего не говори… Скажи лучше, как ты прожил весь этот год, пока мы с тобою не виделись. Была ли у тебя возлюбленная? Была ли она хороша собой? Красивее меня? Да? Нет? Правда, нет? Если ты отвечаешь на мои вопросы, то это не значит, что должен перестать меня целовать. Вполне мог бы делать и то и другое… Что, не можешь?

Она закрыла глаза и целиком отдалась во власть моих поцелуев. Кимоно соскользнуло с ее плеч… Я сжимал ее в объятиях, и трепет невыразимого блаженства пробегал по моему телу, пронизывая все мое существо.

Под утро, когда стало светать, моя возлюбленная ушла. Она не позволила мне проводить ее. Мы простились в темном углу между лестницей и мастерской портного.

– Я скоро снова приду, – сказала она, прижимаясь ко мне. – Нет, не завтра. В ближайшие дни нам придется очень много работать, но, как только работа будет закончена, я не заставлю тебя ждать. Я бы еще осталась, но… Мне пора домой, не то котеночек придет и молочко мое слизнет. Ах ты, глупый, никакого котенка у меня нет, это такая детская песенка. Если я встречу кого-нибудь на улице, то скажу, что вышла прогуляться. Поверят ли мне? Пусть не верят – мне безразлично. Поцелуй меня еще раз. Откуда ты, собственно говоря, знаешь, что в детстве меня называли Бибиш? Разве я тебе об этом рассказывала? Мы непременно должны увидеться сегодня еще раз. Постучи в окно, когда будешь проходить мимо моего дома. Ну, еще один поцелуй! А теперь прощай!

Я смотрел, как она ступает по хрустящему снегу мелкими, неуверенными шагами. Один раз она обернулась и помахала мне рукой. Когда она скрылась из виду, я поднялся в свою комнату. Мной овладело какое-то радостное беспокойство. Никогда еще я не испытывал подобного чувства. Мне казалось, что мне необходимо сейчас же, не откладывая ни на секунду, предпринять какое-нибудь новое и необычное дело – например, научиться верховой езде, или приступить к серьезному научному исследованию, или хотя бы побегать часок по снегу.

В девять часов утра начался мой рабочий день – точно так же, как до того начинались все остальные мои рабочие дни. «Странно, – подумал я, – как будто этой ночью не произошло ничего особенного!» Появился первый пациент. Это был тот страдалец, который жаловался на невралгические боли. Я приветствовал его с чувством искренней радости и был даже как будто тронут его приходом. Накануне я почти прогнал его, так как ожидал Бибиш, а теперь, когда она ушла, я принял его как милого старого друга.

– Ну, как вы провели ночь? Расскажите-ка! – обратился я к нему, угощая его сигарой, печеньем, финиками и рюмкой ликера.