Стивен Кинг - Кристина

— Против плохих снов, — сказал я и подумал, что мои слова выглядели бы на бумаге как проявление беспросветной тупости, но в ту минуту прозвучали вполне уместно.

— Против плохих снов, — как заклинание повторила она, и на этот раз первой потянулась к моим губам. И мы долго упивались нашим поцелуем, позабыв о двух белых кусках гипса, которые смотрели на нас, как ослепшие глаза с именем и фамилией Эрни, нацарапанными на каждом из них.

Мы забыли обо всем на свете, и я только в первую минуту вспоминал тот вечер Дня Благодарения, когда он принес мне в больницу праздничные свечи, пиво и сандвичи.

Полагаю, ни одному из нас не приходило в голову, что до тех пор мы не сделали Эрни ничего непростительного — ничего такого, что могло бы обидеть Кристину.

Другое дело — теперь.

43. НЕБОЛЬШОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

В следующие три недели мы с Ли играли в детективов и все больше влюблялись друг в друга.

В среду она сходила в офис муниципальных властей и заплатила пятьдесят центов за то, чтобы получить ксерокопии двух документов.

Когда она появилась на этот раз, вся моя семья была дома. Элли при каждом удобном случае подглядывала за нами. Ли очаровала ее, и позже я нимало не удивился тому, что Элли начала носить такую же прическу, как у Ли. Я выходил из себя… и старался сохранять терпение. Может быть, я понемногу становился старше (но не настолько, чтобы не таскать ее лакомства из потайного места в холодильнике).

Если не считать назойливых приставаний Элли, то в тот день, двадцать седьмого декабря, после соблюдения всех ритуалов знакомства с моими родителями у Ли было достаточно времени, чтобы побыть наедине со мной. Мои отец и мама всегда отличались той вежливостью, которая присуща американцам среднего класса, но я чувствовал, что она понравилась им, хотя понимал и то, что им обоим было немного неловко от воспоминаний об Эрни. Так же, как и нам с Ли.

Когда мы остались одни, она с какой-то виноватой улыбкой достала из сумочки листок бумаги.

— Вот, смотри, — сказала она и положила его на тот же кофейный столик, где вчера лежали куски моих гипсовых слепков.

Это была ксерокопия с документа о перерегистрации подержанного автомобиля, «плимута» 1958 года (четырехдверного седана) красно-белой расцветки. Под датой «1 ноября 1978 года» стояли подписи: Арнольд Каннингейм (владелец) и Майкл Каннингейм (попечитель).

— Ну и что тебе напоминает верхняя подпись? — спросил я.

— Один из кусков гипса, которые ты вчера показывал мне, — ответила она. — Но какой именно?

— Тот, где он расписался почти сразу после игры с Ридж-Роком, — сказал я. — Его подпись всегда так выглядела. А теперь давай посмотрим другую.

На столик лег второй листок бумаги. Я увидел ксерокопию с документа о регистрации нового автомобиля, «плимута» 1958 года выпуска (четырехдверного седана) красно-белой расцветки. Внизу стояла дата: 1 ноября 1958…

— Посмотри на подпись, — спокойно сказала Ли.

Я посмотрел.

Не нужно было быть гением криминалистической экспертизы, чтобы заметить, насколько почерк Лебэя напоминал надпись, сделанную Эрни в День Благодарения. Имена были разные, но посторонний человек сказал бы, что они написаны одной и той же рукой.

Наши руки соединились. Я имею в виду себя и Ли.

Вечером я сидел в общей комнате и наблюдал за тем, как мой отец склеивал картонные игрушки для Армии Спасения. Он немного стеснялся своего хобби и поэтому старался не смотреть в мою сторону. А может быть, просто о чем-то думал.

Наконец он проговорил:

— Ли раньше была с Эрни, да?

Он бросил на меня быстрый взгляд и вернулся к своей работе. Я приготовился выслушать замечание о том, что похищение любимой девушки моего друга вряд ли укрепит нашу дружбу, или о том, что кое-кто может усомниться в моей мудрости. Однако он не сказал ни того, ни другого.

— Что-то мы давно не видели Эрни. Как ты полагаешь, он стыдится того, что его задержала полиция?

У меня было чувство, что отец сам в это не верил, что ему нужно было как-то начать другой, более важный разговор.

— Я не знаю, — сказал я.

— По-моему, теперь ему не о чем беспокоиться. После смерти Дарнелла, — тут он откинулся на спинку стула, — следствие по его делу вообще может прекратиться.

— Вообще прекратиться?

— Да, для Эрни. Возможно, судья сделает ему внушение, но ведь теперь никто не захочет оставить неизгладимое черное пятно в биографии молодого белого американца, которому предстоит окончить колледж и занять достойное место в обществе.

Он вопросительно взглянул на меня, и я заерзал в кресле, почувствовав себя неловко.

— Пожалуй, да.

— Если не считать, что на самом деле все не так, да, Дэннис?

— Да, он изменился.

— Когда ты в последний раз видел его?

— В День Благодарения.

— Тогда с ним все было в порядке? Я встряхнул головой, внезапно мне вспомнились слова Ли о том, как она переживала за своих родителей в канун Рождества. И мне показалось, что чем меньше люди знали о наших с ней подозрениях, тем было безопаснее для них же самих.

— Что с ним происходит?

— Я не знаю.

— А Ли?

— Нет. Она… у нас есть только некоторые подозрения.

— Ты не хочешь поговорить о них?

— Нет. Не сейчас. Но лучше — совсем не говорить.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал он. — Пусть пока будет так.

Он встал и начал подметать под столом. Я мог бы решить, что он обиделся.

— Но с Эрни ты должен поговорить, не откладывая в долгий ящик.

— Конечно. Я уже думал об этом.

Но перспектива такой беседы не вызывала во мне особого энтузиазма.

Наступило довольно долгое молчание. Отец закончил подметать пол и поглядел вокруг.

— Ну как, нормально?

— Ни одной соринки, пап.

Он улыбнулся и закурил «Винстон». После инфаркта он бросил курить, но потом стал изредка браться за сигарету — как правило, в минуты стресса. — Ладно, тебе помочь подняться наверх, Дэннис?

Я встал на костыли.

— Угу. Не хотелось бы навернуться. Он посмотрел на меня и хмыкнул.

— Вылитый Джон Сильвер. Не хватает только попугая.

— Ты будешь стоять и хихикать надо мной или поможешь подняться?

— Обопрись на меня.

Я перекинул одну руку через его плечо, почувствовав себя снова маленьким — как тогда, когда он относил меня наверх на своих руках, если я начинал посапывать на середине шоу Эдди Салливана, которую показывали по телевизору. Даже запах лосьона после бритья был тем же самым.

На последней ступеньке лестницы он вдруг произнес: