Анна Клименко - Морф

Твари, конечно же, быстро догадались о роли маленького вышитого кулона на шее пленника. Это их изрядно позабавило, они смеялись и хлопали в ладоши как дети. Да, впрочем, они и были детьми, невинными и совершенно безжалостными.

…А потом, после очередного беспамятства, он открыл глаза и увидел, что на противоположной стене растянут худенький парнишка. Он был раздет до пояса, острый подбородок уткнулся в худую, но крепкую грудь.

«Зачем это?» — вяло подумал Шерхем, — «зачем им какой-то мальчик?»

— Посмотри, посмотри на него внимательно, — тварь в облике девочки привстала на цыпочки и зашептала в лицо, — неужели память уже изменяет тебе, Шерхем Айлан Виаро?

Она нетерпеливо пощелкала пальцами, мальчик в белом подошел к новому пленнику и резким движением поднял его голову. Пляшущий свет факела осветил бескровные губы, твердые черты лица, густые черные брови… Шерхем не поверил своим глазам.

— Зачем… вам сын Штойца?!! Кажется, меня вам вполне довольно!

— Но почему мы должны довольствоваться меньшим, если теперь у нас есть все? — хором ответили дети.

— Я наказан достаточно, — прошептал Шерхем, — Арнис мертв, вы его убили. Отпустите мальчишку.

— Теперь у нас есть все, — загадочно повторила девочка.

Ее тонкие холодные пальцы нежно коснулись щеки Шерхема, и он с трудом удержался от соблазна вцепиться в ее детскую руку зубами. Укусить бы он ее все равно не успел, а становиться еще и шутом для морфов — увольте, не хотелось.

— В твоих воспоминаниях мы видели, что ты тосковал по потерянному сыну, — сказал морф, — но людская дружба странна и непонятна для нас. Твой ребенок попал к твоему другу некроманту, и, вырастив его, он ни словом не обмолвился о том, что твой сын стал его. Что, молчишь? Мы чувствуем твой страх, лекарь. Мы видим, что этот страх хуже самых жестоких пыток, и мы довольны. К чему довольствоваться меньшим, если можно получить все?

Ох, как же они были правы, сукины дети. Он взглянул на паренька, безвольно обвисшего в цепях, и по сердцу словно ножом резануло. А что, если… Боль, собравшись в узел под ребрами, вдруг полыхнула так жарко и остро, что несколько мгновений Шерхем даже не мог дышать. Потом в игру вступил проклятый талисман, вытягивая силой магии отказавшее вдруг сердце, и он в который раз подумал, что Ирбис Валле, даря спасение, обрекла на вечные муки.

— Это ложь, — с трудом ворочая языком, выдавил Шерхем.

— Ложь? К чему нам тебе лгать, человек?

Кажется, это сказала девочка, но он уже не был ни в чем уверен. Перед глазами стоял годовалый щекастый карапуз. Сколько лет твоему сыну, Арнис? У карапуза были черные, как смоль, волосики и темные глаза. Он хохотал и хватался за белый накрахмаленный воротник молодого папаши, начинающего лекаря. Потолок камеры закружился над головой, стены закачались, словно палуба корабля во время шторма. Все размазывалось, оплывало восковой свечой, оставленной чересчур близко к огню — и неподвижным оставался только юноша, прикованный к стене.

В какой-то момент он открыл глаза, непонимающе огляделся и прошептал одно-единственное слово:

— Отец.

— Вот видишь, он это тоже знает, — сказал морф, — и он узнал это еще раньше, чем ты, но чуть позже, чем мы.

— Отпустите его, — прошептал Шерхем, — делайте со мной все, что хотите, но только… Пусть он уйдет.

— Как трогательно, — девочка хихикнула, — а мы как раз подумали, что гораздо веселее будет разделать его у тебя на глазах.

— Нет!

Его крик отразился от низких сводов подземелья. Шерхем дернулся в цепях раз, другой…

— О, да, — сказал мальчик, и кончиком языка облизнул губы, — да.

Его маленькая рука начала изменять очертания, белая кожа сползала, обнажая конечность, похожую на клешню краба, усеянную мелкими шипами. Кое-где блестели желтые капли яда.

Глаза Гверфина округлились, он побледнел, вжался в стену, одновременно пытаясь освободиться — но только ободрал до крови запястья.

«Мой малыш», — успел подумать Шерхем, — «мой потерянный малыш».

Сознание мутилось, рот наполнился желчью, и в тот самый последний миг, когда тварь приблизилась к Гверфину, Шерхем успел сказать… самое важное, то, что вынашивал в себе много лет. То, что уже почти не имело смысла.

«Я знаю. Я верю тебе», — ответили ему блестящие глаза, такие же темные, как и у него самого.

Морф поднял желтый коготь, прижал его к груди юного мага.

— Прости меня, — шепнул Шерхем, — гореть вам в охровом царстве…

— Мы были там все эти годы благодаря вам, — сухо заметила девочка и кивнула своему другу, — начинай.

…Глухой удар. Облако сажи, которым чихнула давно нетопленная печь. А еще через мгновение жарко сверкнула сталь. Черное существо, свалившееся из дымохода, в два прыжка одолело расстояние, разделявшее его и Гверфина. Клинок со свистом рассек воздух, что-то мерзко хрустнуло — «но ведь тебе знаком этот звук, лекарь? Именно эту песню поет меч, разрубающий живую плоть». Девочка в белом вскрикнула, но тут же подалась вперед, изменяясь на ходу. Почти человеческая плоть отваливалась пластами, обнажая хитиновый панцирь. Гверфин вскинул голову, глаза его радостно сверкнули.

— Ирбис! — крикнул он и истерично расхохотался.

Леди Валле, о существовании которой, видимо, забыли морфы. Явилась сюда вслед за ними. Впрочем, умертвия и зомби вечно таскаются за своими хозяевами, разве нет?

***

Я едва не сошла с ума, слушая все это. Я висела вниз головой в дымоходе, зацепившись ногами за предусмотрительно оставленные ржавые скобы, и, высунувшись в жерло давно нетопленой печи, даже видела край белоснежной туники, заляпанной страшными бурыми пятнами.

Гверфин, мать его. Он перепутал мне все карты, и я ругала себя на чем свет стоит за то, что не сообразила отобрать у него, спящего, талисман следопыта. А юный маг, проснувшись, не придумал ничего лучше, чем упрямо топать дальше. Возомнил себя героем? Захотелось всех спасти? А теперь он висит, растянутый на цепях, как цыпленок, подготовленный к разделке. Кого мне спасать первым? Отца? Сына? Ох-ох-ох.

Шерхема я не видела, но слышала его хриплый, безнадежно усталый голос, как будто морфы выпили из него по капле всю жизнь. Я почти физически ощущала его боль, настоящий океан боли, и все, чего мне хотелось в тот миг — закрыть его своим телом, забрать в бесконечную ночь… Пусть твари терзают меня. Не его.

Я почти забылась, и едва не опоздала, когда морфы перешли от слов к делу. Последнее, что я видела — темные капли крови на бледной груди Гверфина, а еще через мгновение смотреть уже стало некогда.

Морфа я ударила так, как учил Хаэлли — чуть наискосок, с оттяжкой. Плевать, что они безоружны, здесь уж не до соблюдения дуэльных кодексов. Сталь с хрустом вошла в тело мальчика, разрубая ключицу, ребра, едва не застряла в грудине, когда я резко потянула меч на себя. Он неуклюже начал оседать на пол, из рубленой раны хлестала алая кровь. Изумительно. Ко мне, быстро перебирая членистыми конечностями, катилось нечто, похожее на краба — только покрытое панцирем тело было вытянутым и до жути похожим на покрытый шипами огурец. Разворачиваясь, я поймала взгляд Гверфина, в котором смешались благодарность и восхищение. Ох, и вляпался же ты, Гвер…