Стивен Кинг - Регуляторы

На другой стороне улицы Дэйв Рид и Сюзи Геллер вышли из дома Карверов. Обнявшись. Они осторожно переступили через тело девушки на крыльце и направились к тротуару. Следом за ними Белинда и Брэд Джозефсон вывели детей Карверов, расположив их так, чтобы они не увидели мертвого отца, лежащего на подъездной дорожке. Последним появился Том Биллингсли. В руках он держал белую скатерть. Том развернул ее и накрыл тело девушки, не обращая внимания на мужчину у подножия холма, который что-то кричал ему в матюгальник.

— Где моя мама? — крикнул Дэйв Стиву. В глазах его застыли страх и безмерная усталость. — Вы видели мою маму?

И Стив Эмес, который строил жизнь по принципу: NULLO IMPEDIMENTUM, не нашелся с ответом.

Джонни на цыпочках вышел в гостиную, осторожно огибая лужу крови и ошметков мозга вокруг тела Кэмми. Миновав эту преграду, он прибавил шагу. С нервами Джонни уже совладал, слезы прекратились, и он полагал, что это хорошо. Почему, Джонни не знал, но полагал, что хорошо. Он посмотрел на часы над каминной полкой. 17.23. Похоже на правду.

Синтия схватила его за руку. Джонни повернулся к ней, недовольный задержкой. Через окно он видел, что остальные выжившие собираются в кучку на мостовой. Пока они игнорировали обращения копов, которые не знали, то ли подниматься по склону, то ли оставаться у подножия холма. И Джонни хотел присоединиться к своим до того, как копы примут какое-то решение.

— Он ушел? — спросила Синтия. — Тэк… этот красный рой… он ушел?

Через раскрытую дверь Джонни посмотрел в кухню. С большой неохотой, но посмотрел. Красного там хватало: на стенах, даже на потолке, не говоря уже про пол, но роя красных искр, который пытался найти тихую гавань в голове Кэмми Рид после того, как она убила его предыдущего хозяина, Джонни не заметил.

— Он умер, когда у Кэмми разорвалась голова? — Девушка с мольбой смотрела на Джонни. — Скажите, что умер, а? Сделайте мне приятное, скажите, что умер.

— Должно быть, умер, — кивнул Джонни. — В противном случае он попытался бы влезть в голову кого-нибудь из нас.

Синтия шумно выдохнула.

— Да. Это логично.

Логика логикой, но Джонни в это не верил. «Я знаю вас всех, — сказала эта тварь. — Я вас всех найду. Я выслежу вас». Может, и выследит. А может, ей будет не до нас. В любом случае сейчас волноваться об этом не имело смысла.

Тэк ах ван! Тэк ах лах! Ми хим ен тоу!

— Что такое? — спросила Синтия. — Что опять не так?

— О чем вы?

— Вы весь дрожите.

Джонни улыбнулся.

— Вспомнил, чего не следовало. — Он взял ее за руку. — Пошли. Поглядим, как идут дела у остальных.

Они уже вышли из дома и направились к мостовой, когда Синтия остановилась как вкопанная.

— Боже мой, — вырвалось у нее. — Господи, посмотрите!

Джонни повернулся. Грозовой фронт уходил к западу, от него осталось лишь одно облако. Оно висело над центром Колумбуса, связанное с Огайо полосой дождя, и по форме напоминало ковбоя, мчащегося на сером скакуне. Голова лошади была направлена на восток, к Великим озерам, а хвост тянулся на запад, к прериям и пустыням. Шляпу ковбой держал в одной руке, возможно, он кому-то хотел ею помахать. Джонни раскрыв рот наблюдал, как молнии подсвечивают голову ковбоя.

— Всадник-призрак, — воскликнул Брэд. — Святое дерьмо, призрак скачет по небу. Ты его видишь, Би?

Синтия прижала руку ко рту, заглушая стон, ее глаза вылезли из орбит, голова качалась из стороны в сторону, словно она отказывалась верить своим глазам. Остальные тоже смотрели на небо, но не копы и не пожарные, которых занимало другое, а те из жителей Тополиной улицы, кто пережил набег регуляторов.

Стив взял Синтию за руки и привлек к себе.

— Не бойся. Он не причинит нам вреда. Это всего лишь облако, и бояться его не стоит. Оно уже уходит. Видишь?

Стив говорил правду. В боку лошади появились прорехи, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Возвращалось лето, жаркое, солнечное, навевающее мысли об арбузе и «кул-эйде». Стив посмотрел вниз. Одна патрульная машина на самой малой скорости приближалась к ним, перекатываясь через пожарные шланги. Стив повернулся к Джонни:

— Он того?

— Что того?

— Он покончил с собой, этот мальчик?

— Я не знаю, можно ли назвать это по-другому, — ответил Джонни, но он понимал, чем вызван вопрос хиппи: самоубийством тут не пахло.

Патрульная машина остановилась. Из нее вылез мужчина в форме цвета хаки, в избытке расшитой золотом. Его ярко-синие глаза прятались в сетке морщин. В руке мужчина держал большой револьвер. Кого-то он Джонни напоминал, и мгновение спустя Джонни понял, кого именно: Бена Джонсона, который одинаково убедительно изображал как добропорядочных фермеров (дочери которых обычно тянули на победительниц конкурса красоты), так и злобных преступников.

— Кто-нибудь, во имя Иисуса Христа, Спасителя нашего, может мне сказать, что здесь произошло? — спросил мужчина.

Никто не ответил, и мгновение спустя Джонни понял, что все смотрят на него. Он выступил вперед, прочитал надпись на маленькой пластине над нагрудным карманом мужчины.

— Преступники, капитан Ричардсон.

— Простите?

— Преступники. Регуляторы. Бандиты из прерий.

— Мой друг, если вы находите что-то забавное…

— Нет, сэр. Ни в коем разе. Вот там, к примеру, вы не увидите ничего забавного. — Джонни указал на дом Уайлеров и внезапно вспомнил о своей гитаре. Вспомнил с удовольствием, как вспоминают о стакане ледяного чая, когда жарко и хочется пить. Как хорошо, подумал Джонни, сидеть сейчас на крыльце и наигрывать «Балладу о Джесси Джеймсе»[59]. Ту, что начиналась со слов: «О Джесси, жена скорбит о тебе…» Джонни подумал, что от его гитары могли остаться одни щепки, дом-то потрепало изрядно, вроде бы даже его сдвинуло с фундамента, но, с другой стороны, гитара могла и уцелеть. Уцелели же некоторые из них. Не получили ни единой царапинки.

Джонни смотрел на свой дом, а баллада уже звучала в его ушах: «О Роберт Форд, о Роберт Форд, что у тебя на душе? Ты же спал в кровати Джесси, ел его хлеб, а теперь отправил Джесси в могилу».

— Эй! — воскликнул коп с внешностью Бена Джонсона. — Куда это вы направились?

— Спеть песню о хороших и плохих парнях, — ответил Джонни и пошел дальше, наклонив голову, чувствуя шеей жар летнего солнца.

Дорогая Кэти!